Не много осталось у него от лица. На щеках, изъеденных
язвами, -- обрывки ветхого, гнилого бинта. Разумеется, он
по-прежнему был в очках -- одно стеклышко треснуло. На шее, из
отверстия, оставшегося после трахеотомии, торчал небрежно
воткнутый вокодер, он сотрясался в такт голосу. Пиджак висел
старой тряпкой на стеллаже, заменявшем грудную клетку;
помутневшая пластмассовая пластинка закрывала отверстие в левой
его части -- там колотился серофиолетовый комочек сердца в рубцах
и швах. Левой руки я не видел, правая -- в ней он держал карандаш
-- оказалась латунным протезом, позеленевшим от времени. К
лацкану пиджака был наспех приметан клочок полотна с надписью
красной тушью: "Мерзляк 119 859/21 транспл. -- 5 брак.". Глаза у
меня полезли на лоб, а профессор -- он вбирал в себя мой ужас,
как зеркало, -- осекся на полуслове.
-- Что?.. Неужели я так изменился? А? -- произнес он хрипло.
Не помню, как я вскочил, но уже рвал на себя дверную ручку.
-- Тихий! Что вы? Куда же вы, Тихий! Тихий!!! -- отчаянно
кричал он, с трудом поднимаясь из-за стола. Дверь поддалась, и в
этот момент раздался страшный грохот -- профессор, потеряв
равновесие от резких движений, рухнул и начал распадаться на
части, хрустя, как костями, проволочными сочленениями. Этого я
никогда не забуду: душераздирающий визг, ножные протезы,
скребущие острыми пятками по паркету, серый мешочек сердца,
колотящийся за исцарапанной пластмассой. Я несся по коридору, как
будто за мной гнались фурии.
Кругом было полно людей -- начиналось время ленча. Из контор
выходили служащие; оживленно беседуя, они направлялись к лифтам.
Я втиснулся в толпу у открытых дверей лифта, но его очень уж
долго не было; заглянув в шахту, я понял, почему все тут страдают
одышкой. Конец оборванного неизвестно когда каната болтался в
воздухе, а пассажиры с обезьяньей ловкостью, видимо,
приобретаемой годами, карабкались по сетке ограждения на плоскую
крышу, где размещалось кафе, -- карабкались как ни в чем не
бывало, спокойно беседуя, хотя их лица заливал пот. Я подался
назад и побежал вниз по ступенькам, огибавшим шахту с ее
терпеливыми восходителями. Толпы служащих попрежнему валили из
всех дверей. Здесь были чуть ли не сплошь одни конторы. За
выступом стены светлело открытое настежь окно; остановившись и
сделав вид, будто привожу в порядок одежду, я посмотрел вниз. Мне
показалось сначала, что на заполненных тротуарах нет ни одного
живого существа, -- но я просто не узнал прохожих. Их прежний
праздничный вид бесследно исчез. Они шли поодиночке и парами, в
жалких обносках, нередко в бандажах, перевязанные бумажными
бинтами, в одних рубашках; действительно, они были покрыты
пятнами и заросли щетиной, особенно на спине. Некоторых, как
видно, выпустили из больницы по каким-то срочным делам; безногие
катились на досочках-самокатах посреди городского шума и гомона;
я видел уши дам в слоновьих складках, ороговевшую кожу их
кавалеров, старые газеты, пучки соломы, мешки, которые прохожие
носили на себе с шиком и грацией; а те, что покрепче и
поздоровее, во весь опор мчались по мостовой, время от времени
нажимая на несуществующий акселератор. В толпе преобладали роботы
-- с распылителями, дозиметрами и опрыскивателями. Они следили,
чтобы каждый прохожий получил свою порцию аэрозольной пыльцы, но
этим не ограничивались. За влюбленной парой, шедшей под руку (ее
спина была в роговой чешуе, его -- в пятнистой сыпи), тяжело
шагал робот-цифрак с распылителем, методично постукивая воронкой
по их головам, а те -- ничего, хотя зубы у них лязгали на каждом
шагу. Нарочно он или как? Но размышлять уже не было сил.
Вцепившись намертво в подоконник, смотрел я на улицу, на это
кипение призрачной жизни -- единственный зрячий свидетель. Но в
самом ли деле единственный? Жестокость этого зрелища наводила на
мысль об ином наблюдателе: его режиссере, верховном распорядителе
блаженной агонии; тогда эти жанровые сцены получили бы смысл --
чудовищный, но всетаки смысл. Маленький авточистильщик обуви,
суетясь у ботинок какой-то старушки, то и дело подсекал ее под
колени; старушка грохалась о тротуар, поднималась и шла дальше,
он валил ее снова, и так они скрылись из виду, он -- механически
упрямый, она -- энергичная и уверенная в себе. Часто роботы
заглядывали прямо в зубы прохожим -- должно быть, для проверки
результатов опрыскивания, но выглядело это ужасно. На каждом углу
торчали безроботники и роботрясы, откуда-то сбоку, из фабричных
ворот, после смены высыпали на улицу роботяги, кретинги, праробы,
микроботы. По мостовой тащился огромный компостер, унося на
острие своего лемеха что попадется; вместе с трупьем он швырнул в
мусорный бак старушку; я прикусил пальцы, забыв, что держу в них
вторую, еще нетронутую ампулу -- и сжег себе горло огнем. Все
вокруг задрожало, заволоклось светлой пеленой -- бельмом, которое
постепенно снимала с моих глаз невидимая рука. Окаменев, смотрел
я на совершающуюся перемену, в ужасном спазме предчувствия, что
теперь реальность сбросит с себя еще одну оболочку; как видно, ее
маскировка началась так давно, что более сильное средство могло
лишь сдернуть больше покровов, дойти до более глубоких слоев -- и
только. В окне посветлело, побелело. Снег покрывал тротуары --
обледенелый, утоптанный сотнями ног; зимним стал колорит
городского пейзажа; витрины магазинов исчезли, вместо стекол --
подгнившие приколоченные крест-накрест доски. Между стенами,
исполосованными подтеками грязи, царила зима; с притолок, с
лампочек бахромой свисали сосульки; в морозном воздухе стоял чад,
горький и синеватый, как небо наверху; в грязные сугробы вдоль
стен вмерз свалявшийся мусор, кое-где чернели длинные тюки, или,
скорее, кучи тряпья, бесконечный людской поток подталкивал их,
сдвигал в сторону, туда, где стояли проржавевшие мусорные
контейнеры, валялись консервные банки и смерзшиеся опилки; снега
не было, но чувствовалось, что недавно он шел и пойдет снова; я
вдруг понял, кто исчез с улиц: роботы. Исчезли все до единого! Их
засыпанные снегом остовы были разбросаны на тротуарах --
застывший железный хлам рядом с лохмотьями, из которых торчали
пожелтевшие кости. Какой-то оборванец усаживался в сугроб,
устраиваясь, как в пуховой постели; лицо его выражало довольство,
Скачать книгу [0.11 МБ]
Пирамида