- Во всех слоях, вплоть до вулканических скал, отсутствуют следы
действия воды, нет осадочных пород. Жнгнь, состоящая из белковых структур,
не может возникнуть без воды; углерод этот органического происхождения,
таким образом... - И он развел руками.
- Ну? - нетерпеливо прервал его Тер-Акониан.
- Гипотезы... ничего, кроме гипотез, - сказал неохотно тектоник. -
Галерея может представлять собой следы прежних горных разработок.
- А это - останки живого существа?
- Да.
Глаза присутствующих были прикованы к темной массе. Эта минута была
потрясающей. Мы преодолели миллиарды километров, проносились равнодушно мимо
скоплений раскаленной и остывшей материи, мимо солнц и каменных глыб,
летевших в межзвездном пространстве, и вот эта крупинка, случайно открытая
на безымянной, мертвой планете, ускорила биение наших сердец. Я чувствовал
мощную связь, более древнюю, чем человеческий разум и чем сам человек,
объединяющую все живое, великую тоску по созданиям, так же как и мы
борющимся с равнодушной бесконечностью мира. Это она приказала нам увидеть
жизнь в черных останках - жизнь неизвестную, непонятную и в то же время
такую близкую, словно в этом существе было нечто от нашей крови.
Поиски, проводившиеся беспрерывно в течение двух следующих дней, не
дали никаких результатов. На четвертый день к вечеру резервуары "Геи" были
наполнены, наступил час отлета. Изыскатели неохотно покидали места раскопок,
но астронавигаторы по радио торопили их. Была ночь. Надвигалась буря. Ураган
с воем и скрежетом хлестал по ракетам струями песка, словно сотнями стальных
игл вонзаясь в их броню. Стартовать было нелегко: надо было сразу развить
большую скорость.
Базовая ракета, на палубе которой мы находились, отправилась последней,
и я видел, как взлетали наши товарищи.
Огненные колонны одна за другой поднимались в небо, разрезали ночь,
вырывая из мрака куски освещенного таинственным светом пейзажа: кипящий
песок, отвесные скалы и толпы теней, разлетающихся по пустыне, как стаи
черных птиц. Огненные трассы шли выше и выше, совершенно отвесно,
становились тонкими, как раскаленные добела иглы. Когда затих громовой гул
раскаленных воздушных масс, мы услышали шум аппаратов зажигания нашей
ракеты; послышались предупредительные сигналы, я лег навзничь и перестал
видеть все, что делалось за окнами.
В ту ночь "Гея" вышла из зоны притяжения Красного Карлика и, ускоряя
движение, понеслась к большим солнцам Центавра.
ТОВАРИЩ ГООБАРА
Я видел, многих сотрудников Гообара только вместе с ним и, вероятно,
поэтому считал их людьми не очень интересными. Однажды вечером я убедился в
своей ошибке.
Когда я пришел в лабораторию историков, там еще не было никого. Я сел
на стул в первом ряду. Большие люстры не были включены. Казалось, что этот
пустой зал с темными картинами, едва различимыми на стенах, озарен светом
пасмурного дня.
Астронавты теперь проводили вечера в лабораториях, изучая материалы,
полученные на планете Красного Карлика, и разрабатывая планы будущих
исследовательских экспедиций в системе Центавра. К историкам заходили
немногие. Сегодня вместо лекции Молетича стихийно завязалась дружеская
беседа. Тембхара рассмешил нас рассказом о том, как автоматы, принадлежавшие
двум ученым противоположных взглядов, оставленные в лаборатории, проспорили
целую ночь, пока наконец один из них не убедил другого, и, когда хозяин
утром пришел на работу, его автомат из верного союзника превратился в
заядлого противника.
Молетич предложил нам показать и объяснить несколько произведений
древних художников. Мы согласились. Свет в зале был выключен, и на экранах
во всем богатстве красок возникли полотна древних голландских и итальянских
мастеров. Через час лампы вновь загорелись, и мы пошли к выходу, обмениваясь
впечатлениями.
- Знаете, что всего больше поражает меня в этих картинах? - сказал
Руделик. - Одиночество их создателей. Оно проявляется под различными
масками: сухого, холодного равнодушия, презрения, сочувствия, а иногда
вырывается горьким криком, как у Гойи...
- Прежде искусство воздействовало не только любовью, но и ненавистью, -
заметил я. - Теперь не так.
- И не только искусство, - бросил Молетич.
- Но эти люди на картинах, - продолжал Руделик, - они смеются и плачут,
как мы... Да, если бы я не был биологом, то стал бы художником.
- А талант? - спросил кто-то.
- Ну, Тембхара помог бы мне своими автоматами, - сказал со смехом
Руделик.
Мы шли к дверям, и лишь ассистент Гообара Жмур продолжал одиноко сидеть
в пустой аудитории, положив руки на спинку стоявшего впереди кресла. В
дверях мы остановились: не хотелось оставлять товарища одного в полутемном
зале. Он повернулся к нам.
- Вы ждете меня? - спросил он. - Если не торопитесь, я расскажу вам
одну поучительную историю... Она связана с тем, что мы сегодня видели.
Мы вернулись. Он попросил еще убавить свет и начал рассказывать. Мы
почти не различали его лица.
Математические способности у него проявились уже в детстве. Окончив
школу, он приступил к самостоятельным научным исследованиям и вскоре
опубликовал работы, принесшие ему известность. В несколько месяцев решал он
задачи, над которыми другие бились безуспешно долгие годы. Он мог заниматься
одновременно двумя и даже тремя самыми трудными проблемами. Наделенный
огромной, острой, схватывавшей на лету интуицией, он начинал новую тему,
привлекавшую его внимание, указывал направление, в котором надлежало идти,
но едва вырисовывался первый контур решения, как оно переставало его
интересовать, и он предоставлял дальнейшую разработку проблемы автоматам.
Все, за что он брался, казалось ему недостаточно трудным, малоинтересным.
Товарищи называли его "коллекционером твердых орешков" и обвиняли в
чрезмерной самоуверенности. Задетые его высокомерием, они подсунули ему одну
идею. Он поднял брошенную перчатку, признав, что это как раз будет ему по
силам.
До сих пор в его комнате не было ничего, кроме письменного стола,
кресла, электромозга и подручных анализаторов. Единственным исключением
Скачать книгу [0.29 МБ]
Пирамида