позволить нам сделать вывод, что Там ничего нет, а затем вдруг
вытащить рай, как шулер - карту из рукава? Мы так не думаем и потому
за свою веру не требуем от Бога никаких льгот, не предъявляем ему
никаких претензий - мы похоронили теодицею, основанную на принципе
торговой сделки и обмена услугами: я призвал тебя к жизни, а ты будешь
служить мне и восхвалять меня.
Но тогда, расспрашивал я еще настойчивей, что, собственно, вы,
монахи и богословы делаете? Каковы ваши отношения с Богом, коль скоро
вы отказались и от догматики, и от таинств, и от молитвы, если я верно
вас понимаю?
- Поскольку мы и впрямь не обладаем уже ничем, - отвечал генерал
прогнозитов, - мы обладаем всем. Прочти-ка, любезный пришелец,
следующие тома дихтонской истории, и ты поймешь, что это значит -
полная свобода тело- и душетворения, которую дали нам две биотические
революции. Я полагаю весьма вероятным, что в глубине души тебя смешит
увиденное у нас: существа, как и ты, из крови и плоти, получив над
собою полную власть, утратили веру - как раз потому, что могут ее
гасить и возжигать в себе, словно лампу. А от них переняли веру их
орудия, разумные потому лишь, что именно такие понадобились на одной
из стадий промышленного развития. Теперь мы уже не нужны, но верим
именно мы - всего только лом для тех, кто там, наверху. Они нас
терпят, потому что на нутрешках у них дела поважнее; однако нам
дозволено все, кроме веры.
- Очень странно, - заметил я. - Вам не позволено верить? Почему?
- Очень просто. Вера - единственное, чего нельзя отнять у
сознающего существа до тех пор, пока оно сознательно пребывает в вере.
Власти могли бы не только сокрушить нас, но и так переделать, чтобы
предпрограммированием лишить нас возможности верить; они не делают
этого, должно быть, из презрения к нам, а может, из равнодушия. Они
жаждут явного, открытого господства, и любое отступление от него сочли
бы своим умалением.Вот почему мы должны скрывать нашу веру. Ты
спрашивал о ее сути. Она, эта вера наша... как бы тебе объяснить...
совершенно нага и совершенно беззащитна. Мы не питаем никаких надежд,
ничего не требуем, ни о чем не просим, ни на что не рассчитываем,- мы
просто верим.
Прошу, не задавай мне новых вопросов, но лучше подумай, что
означает такая вера. Если кто-то верит по таким-то причинам и поводам,
его вера уже не полностью суверенна; о том, что дважды два - четыре, я
знаю точно, и верить в это мне незачем. Но я ничего не знаю о том, что
есть Бог, и потому могу только верить. Что мне дает эта вера? Согласно
прежним понятиям - ничего. Это уже не утешительница, отвлекающая от
мыслей о небытии, и не Господня кокетка, повисшая на дверной ручке
райских врат, между страхом перед осуждением и надеждой на рай. Она не
умиротворяет разум, бьющийся о противоречия бытия, не обшивает ватой
его углы; говорю тебе: толку от нее никакого! Или иначе: она ничему не
служит. Нам не позволено даже утверждать, будто мы потому и уверовали,
что вера ведет к абсурду, ибо тот, кто так говорит, тем самым дает
понять, что способен надежно отличить абсурд от неабсурда и что сам он
по стороне абсурда потому, что по этой стороне Бог. Мы этого не
утверждаем. Нашу веру нельзя назвать ни молитвенной, ни
благодарственной, ни смиренной, ни дерзновенной: она попросту есть, и
больше о ней ничего сказать нельзя.
Захваченный всем услышанным, я вернулся в келью и принялся снова
за чтение - теперь уже следующего тома дихтонской истории. В нем
говорилось об Эре Централизованного Телизма. Поначалу Сомпьютер
действовал ко всеобщему удовольствию, но вскоре на планете появились
новые существа - двойняги, тройняги, четверняги, потом восьмачи, а
наконец, и такие, что вообще не желали кончаться исчислимым способом -
все время у них вырастало что-нибудь новое. То было следствие
дефектов, или ошибочной итерации программ, а говоря попросту, машина
начала заикаться. Поскольку, однако, господствовал культ ее
совершенства, такие автоморфозные искривления пробовали даже
превозносить - дескать, неустанное почкование и растопыривание лучше
всего выражает природу человека-Протея. Эта похвальба задержала начало
ремонтных работ, и в результате на свет появились так называемые
некончальники, или пэнтавры (поли-эн-тавры), которые не могли
разобраться в собственном теле, столько его у них было; они путались в
нем, завязываясь вузлища и узлянки; нередко невозможно было все это
распутать без Скорой Помощи. Отремонтировать Сомпьютер не удалось; его
прозвали Сгубьютером и в конце концов взорвали. Стало малость полегче,
но ненадолго, ибо снова возник кошмарный вопрос: как быть с телом
дальше?
Тогда впервые послышались робкие голоса - мол, не вернуться ли к
старому облику; но их осудили как тупоумное ретроградство. На выборах
2520 года победили взбредонцы, или редятивисты. Многим пришлась по
нраву их демагогическая программа: пусть каждый выглядит, как ему в
голову взбредет; допускались только функциональные ограничения
внешнего облика. Районный архитектор-телист утверждал проекты,
пригодные к успешному житью-бытью, не заботясь об остальном, а
ГИПРОТЕПС лавинами выбрасывал эти проекты на рынок. Историки называют
период автоморфозы под властью Сомпьютера эпохой централизации, а
последующие годы - реприватизацией.
Отдача индивидуального облика на откуп частной инициативе привела
несколько десятилетий спустя к новому кризису. Правда, иные философы
уже заявляли, что чем больше прогресса, тем больше кризисов; если же
кризисов нет, стоило бы устраивать их специально, поскольку кризис
активизирует, цементирует, высвобождает творческую энергию, укрепляет
волю к борьбе и сплачивает духовно и материально - словом, вдохновляет
на трудовые победы, тогда как в бескризисные эпохи господствуют
застой, маразм и прочие разложенческие симптомы. Подобные взгляды
проповедовала школа так называемых оптисемистов, черпающих свой
оптимизм из пессимистической оценки настоящего.
Эпоха частной инициативы в телотворении продолжалась три четверти
века. Поначалу все наслаждались обретенной свободой самотворения, а в
первых рядах шла опять-таки молодежь - с дышлинами и бренчалами
парней, игривками девушек; вскоре, однако же, начались конфликты отцов
и детей, ибо появились бунтари под флагом аскезы. Молодежь обвиняла
старшее поколение в погоне за удовольствиями, пассивном,
потребительском отношении к телу, пошлом гедонизме и вульгарном
наслажденчестве; чтобы выделиться, она принимала намеренно безобразные
Скачать книгу [0.06 МБ]
Пирамида