КОМАНДА КОРАБЛЯ
Разбудил меня яркий свет. Прямо надо мной горел зеркальный Юпитер. Я
лежал на чем-то прохладном и мягком. Мне хотелось заслонить глаза рукой,
но ее что-то держало.
- Спокойно, - сказал чей-то голос.
В голове прояснилось. Я повернул голову. Тарланд в белом халате
наклонился над тележкой, где стояли стеклянные цилиндры и аппараты. Трубки
переливались светлыми бликами. Моя левая рука лежала на резиновой подушке,
из вены руки торчала игла, а к ней шел резиновый шланг. По стеклянной
трубке, соединявшей его с аппаратом, текла светло-красная жидкость. Я
чувствовал, как в жилы проникает щекочущая, теплая струя.
- Что это? - удивился я. - Переливание крови?
Мне становилось все теплее. Все вокруг было удивительно спокойным и
каким-то нереальным. Тарланд отодвинул аппарат, быстро вытащил иглу и
зажал ранку кусочком марли.
- Кто это поет? - спросил я, услышав высокую нежную мелодию.
Мне было хорошо. Мысли плыли медленно, вставали какие-то смутные
картины: путешествие по мертвым, освещенным ущельям, потрескавшиеся
кристаллические стены, темные коридоры, галереи... Где все это было? В
леднике? В Гималаях или во сне? Вдруг в памяти всплыли последние минуты
перед потерей сознания: пещера, черные, слабо освещенные глыбы, глухая
тишина и два провода, над которыми я наклонился, чтобы...
Я закрыл глаза. Когда я снова открыл их, взгляд упал на экран
телевизора, находившийся на противоположной стене. На черном фоне
виднелись мелкие искры.
- Звезды?
Пение оказалось шумом двигателей. Мы летели.
В каюту вошли два человека: Райнер и Арсеньев.
- Как вы себя чувствуете? - спросил астроном.
- Хорошо.
Не знаю, почему мне в голову пришел вопрос, который я тотчас же задал:
- Почему тот город светился? Разве это был люцит?
Стоявшие у койки переглянулись.
- Нет, это бариево-натриевый сплав, не имеющий ничего общего с люцитом.
Он светится потому, что был облучен в момент взрыва, - сказал Райнер,
очень довольный, что может ответить так обстоятельно.
- Взрыв? Ах, верно... этот кратер... - заговорил я. - Послушайте...
Тарланд прервал меня:
- Вам нельзя разговаривать. Время у нас есть, позже все узнаете.
Он попросил обоих ученых уйти из каюты. Я слышал, как в дверях он
говорил что-то о сотрясении мозга и о том, что мне нельзя волноваться.
- Но что было дальше? - слабо протестовал я, когда он вернулся. -
Открылся ли проход?
Тарланд нащупал мой пульс.
- Профессор Арсеньев вынес вас из темноты на свет, а я - я создал вас
заново, - улыбнулся он.
Я хотел спросить еще о чем-то, но все спуталось, перемешалось, уплыло
куда-то далеко. Я увидел голубое небо... пели птицы... Я уснул.
Прошло много времени, пока из сдержанных бесед, все время прерываемых
наблюдавшим за мной Тарландом, я узнал, как Арсеньев вынес меня из-под
земли, когда открылся проход, как он старался зажать разрывы на моем
скафандре, как ему показалось, что я в агонии, как потом приехал вызванный
ракетами автомобиль и увез нас на "Космократор".
Бесчувственного, отравленного ядовитой атмосферой, проникшей в разрывы
скафандра, с переломами ребер положил меня биолог на операционный стол.
Прошло тридцать часов, прежде чем я впервые открыл глаза. Но потом я начал
быстро поправляться, почти все время спал и, только когда приходило время
поесть, просыпался и с волчьим аппетитом набрасывался на еду. Скоро я
начал уже вставать, и Тарланд лечил мне легкие искусственным горным
воздухом и кварцевой лампой. Но мне все еще не разрешали расспрашивать
товарищей о мертвом городе и обитателях Венеры. Биолог объяснял это тем,
что у меня было сотрясение мозга и что мне нельзя волноваться. Напрасно я
твердил ему, что неудовлетворенное любопытство - самое сильное волнение, -
в ответ на это он советовал мне сидеть в Централи перед большими экранами,
так как считал, что в период выздоровления нет ничего более
успокоительного, чем зрелище звездного неба. После случая со мной
"Космократор" еще с неделю кружил над планетой, потом, удалившись от нее
по расширяющейся спирали, повернул к Земле.
Понятно, что созерцание звезд вовсе не успокаивало меня и уж наверняка
не могло утолить мою жажду узнать все, что знали товарищи. Я долго мучил
Тарланда и, наконец, так измучил его, что он разрешил рассказать мне обо
всем.
Ученые работали в кабине "Маракса". Некоторое время я ходил по
коридору. В этот день двигатели с утра были выключены и ракета летела,
притягиваемая Солнцем. Стояла глубокая, словно исторгнутая из вечности,
тишина. Когда я вошел в кабину, ученые стояли у центрального пульта
"Маракса". Верхний свет был погашен; люди вырисовывались темными силуэтами
на фоне зеленовато светящихся экранов. Монотонно шумели электродвигатели.
Из недр "Маракса" вываливались клубы металлической проволоки; проволока
бежала по желобчатым плитам к электромагнитам и снова наматывалась на
катушки, подвешенные к штативам. Чандрасекар перевел рычаги. Конец
проволоки еще некоторое время извивался на скользкой поверхности пульта,
как металлический червяк, потом задрожал и исчез в наматывающем механизме.
Шум токов умолк. Все экраны покрылись сероватой тенью, и рой неподвижных
зеленоватых иероглифов на них постепенно таял. Вспыхнула трубчатая лампа
на потолке.
Арсеньев прошелся по кабине, тыльной стороной ладони потер себе лоб,
остановился и взглянул мне в глаза.
- Хотите знать?
Я кивнул.
- Не так легко восстановить по уцелевшим остаткам историю чуждых нам
существ... тем более, если это история гибели...
Последний отсвет, тлевший на экранах, исчез. Они стояли теперь серыми,
мертвыми кругами.
- Отрывки из хроник, имеющиеся в нашем распоряжении, охватывают период
Скачать книгу [0.25 МБ]
Пирамида