море пощадило большую часть из них, и в общем, располагая запасом сухарей,
мяса, водки и рыбы, можно было прожить еще целых четыре месяца.
- Четыре месяца! - воскликнул профессор. - Времени достаточно, чтобы
вновь повторить этот путь. А из остатков провизии я дам торжественный обед
моим коллегам по Иоганнеуму!
Я уже давно мог бы свыкнуться с темпераментом дядюшки, и все же этот
человек постоянно удивлял меня.
- А теперь, - сказал он, - запасемся на всякий случай дождевой водой,
наполнившей во время грозы все гранитные водоемы, и тогда нам нечего будет
опасаться жажды. Что касается плота, то пусть Ганс починит его, хотя я
думаю, что он нам больше не понадобится!
- Как так? - воскликнул я.
- Мне так думается, мой мальчик! Я полагаю, что мы вернемся не той
дорогой, какою пришли сюда.
Я посмотрел на профессора с некоторым недоверием. Я спросил себя, уж не
сошел ли он с ума? И однако: "Он сам не знал, насколько был прав!"
- А теперь позавтракаем, - предложил он.
Я вскарабкался вслед за ним на высокий мыс, куда он направился, отдав
нужные указания охотнику. Здесь мы отлично подкрепились сушеным мясом,
сухарями и чаем, и я должен сознаться, что это был один из вкуснейших
завтраков в моей жизни. Потребность в пище, свежий воздух, отдых после
пережитых потрясений - все это способствовало возбуждению аппетита.
Во время завтрака я спросил дядюшку, где мы находимся в настоящую
минуту.
- Мне кажется, - оказал я, - это трудно вычислить.
- Вычислить точно, - отвечал он, - пожалуй, даже невозможно, так как во
время трехдневной грозы я не мог отмечать скорости движения и направления
плота: но мы можем приблизительно определить место нашего нахождения.
- Действительно, последнее наблюдение было произведено нами на острове
Гейзера...
- На острове Акселя, мой мальчик. Не отказывайся от чести дать свое имя
первому острову, открытому в недрах земного шара.
- Пусть будет так! До острова Акселя мы сделали по морю приблизительно
двести семьдесят лье и находились на расстоянии шестисот с лишним лье от
Исландии.
- Пожалуй! Исходя из этого и считая четыре дня бури, во время которой
скорость нашего движения не могла быть менее восьмидесяти лье в сутки...
- Значит, это составит еще триста лье.
- Да, а ширина моря Лиденброка от одного берега до другого достигает,
стало быть, шестисот лье, что ты скажешь, Аксель? Ведь оно может, пожалуй,
поспорить по своей величине со Средиземным морем?
- Да, в особенности если мы переплыли его в ширину!
- Это вполне возможно!
- И вот что интересно, - прибавил я, - если наши расчеты верны, то над
нашими головами лежит теперь это самое Средиземное море.
- В самом деле?
- В самом деле! Ведь мы находимся в девятистах лье от Рейкьявика!
- Недурное путешествие, мой мальчик! Но утверждать, что мы находимся
теперь под Средиземным морем, а не под Турцией или Атлантическим океаном,
можно только в том случае, если мы не уклонились от взятого раньше
направления.
- Но ведь ветер, кажется, не менялся, и я думаю поэтому, что этот берег
лежит к юго-востоку от бухты Гретхен.
- Хорошо, в этом легко убедиться, взглянув на компас. Посмотрим, что он
указывает!
Профессор направился к скале, на которой Ганс разложил приборы. Он был
весел, шутлив, потирал руки! Он совсем помолодел! Я последовал за ним,
любопытствуя поскорее узнать, не ошибся ли я в своем предположении.
Когда мы дошли до скалы, дядюшка взял компас, положил его горизонтально
и взглянул на магнитную стрелку, которая, качнувшись, остановилась
неподвижно. Дядюшка поглядел, потом протер глаза и снова поглядел.
Наконец, он с изумлением повернулся ко мне.
- Что случилось? - спросил я.
Он предложил мне посмотреть на прибор. У меня вырвался крик удивления.
Стрелка показывала север там, где мы предполагали юг! Она поворачивалась в
сторону берега, вместо того чтобы указывать в открытое море!
Я встряхнул компас, осмотрел его; прибор был в полной исправности. Но в
какое бы положение мы ни приводили стрелку, она упорно указывала
непредвиденное нами направление.
Таким образом, не оставалось никакого сомнения, что во время бури ветер
незаметно для нас переменился и пригнал плот обратно к тому самому берегу,
который дядюшка считал оставленным далеко позади.
37
Я не в состоянии описать, те чувства, которые последовательно овладели
профессором Лиденброком: его изумление, сомнение и, наконец, гнев. Никогда
я не видал человека, сперва столь обескураженного, потом столь
раздраженного. Утомительность переезда, перенесенные опасности - все
приходилось испытать снова! Мы вернулись назад, вместо того чтобы
подвинуться вперед!
Но дядя скоро овладел собою.
- Ах, какую шутку сыграла со мною судьба! - вскричал он. - Стихии
вступают в заговор против меня! Воздух, огонь и вода соединенными усилиями
мешают моему путешествию! Хорошо же! Пусть изведают, на что способна моя
сила воли. Я не покорюсь, не отступлю ни на шаг, и мы увидим, кто победит
- человек или природа!
Стоя на скале, раздраженный и грозный, Отто Лиденброк, подобно
неукротимому Аяксу, казалось, вызывал богов на поединок. Но я счел
уместным вмешаться, чтобы обуздать дядюшкин порыв бешенства.
- Послушайте меня, - сказал я ему решительным тоном, - всякое
честолюбие должно иметь свои пределы. Нельзя бороться против невозможного;
мы слишком плохо вооружены для морского путешествия; нельзя проплыть
пятьсот лье на простой связке бревен, с одеялом вместо паруса и шестом
вместо мачты, да еще против сильнейшего ветра. Мы не можем управлять
плотом, мы станем игрушкою морской стихии, Будет безумием вторично
предпринять эту рискованную переправу!
Скачать книгу [0.16 МБ]
Пирамида