отдела и что все кончилось, как он и ожидал. Значит - неудачей... И все же
в его голосе не проскользнула так много говорящая ей нота отчаяния, а его
лицо на телеэкране казалось совсем спокойным. Ему нужно побывать еще в
одном месте, объяснил он.
Значит, Арнольд вернется домой поздно. Но это не имело ни малейшего
значения. Оба они не придерживались определенных часов еды и были
совершенно равнодушны к тому, когда именно банки извлекались из
морозильника, и даже - какие именно банки, и когда приводился в действие
саморазогреватель.
Однако когда Поттерли вернулся домой, Кэролайн невольно удивилась. Вел
он себя как будто совершенно нормально: поцеловал ее и улыбнулся, снял
шляпу и спросил, не случилось ли чего-нибудь за время его отсутствия. Все
было почти так же, как всегда. Почти.
Однако Кэролайн научилась подмечать мелочи, а он выполнял привычный
ритуал с какой-то торопливостью. И этого оказалось достаточно для ее
тренированного глаза: Арнольд был чем-то взволнован.
- Что произошло? - спросила она.
Поттерли сказал:
- Послезавтра у нас к обеду будет гость, Кэролайн. Ты не против?
- Не-ет. Кто-нибудь из знакомых?
- Ты его не знаешь. Молодой преподаватель. Он тут недавно. Я с ним
разговаривал сегодня.
Внезапно он повернулся к жене, подхватил ее за локти и несколько секунд
продержал так, а потом вдруг смущенно отпустил, словно стыдясь проявления
своих чувств.
- С каким трудом я пробился сквозь его скорлупу, - сказал он. -
Подумать только! Ужасно, ужасно, как все мы склонились под ярмо и с какой
нежностью относимся к собственной сбруе.
Миссис Поттерли не совсем поняла, что он имел в в виду, но она не зря в
течение года наблюдала, как под его спокойствием нарастал бунт, как
мало-помалу он начинал все смелее критиковать правительство. И она
сказала:
- Надеюсь, ты был с ним осмотрителен?
- Как так - осмотрителен? Он обещал заняться для меня нейтриникой.
"Нейтриника" была для миссис Поттерли всего лишь звонкой бессмыслицей,
однако она не сомневалась, что к истории это, во всяком случае, никакого
касательства не имеет.
- Арнольд, - тихо произнесла она. - Зачем ты это делаешь? Ты лишишься
своего места. Это же...
- Это же интеллектуальный анархизм, дорогая моя, - перебил он. - Вот
выражение, которое ты искала. Прекрасно, значит, я анархист. Если
государство не позволяет мне продолжать мои исследования, я продолжу их на
собственный страх и риск. А когда я проложу путь, за мной последуют
другие... А если и не последуют, какая разница? Карфаген - вот что важно!
И расширение человеческих познаний, а не ты и не я.
- Но ты же не знаешь этого молодого человека! Что, если он агент
комиссара по делам науки?
- Вряд ли. И я готов рискнуть. - Сжав правую руку в кулак, Поттерли
легонько потер им левую ладонь. - Он теперь на моей стороне. В этом я
уверен. Хочет он того или не хочет, но это так. Я умею распознавать
интеллектуальное любопытство в глазах, в лице, в поведении, а это
смертельное заболевание для прирученного ученого. Даже в наше время выбить
такое любопытство из индивида оказывается не так-то просто, а молодежь
особенно легко заражается... И почему, черт возьми, мы должны перед чем-то
останавливаться? Нет, мы построим собственный хроноскоп, и пусть
государство отправляется к...
Он внезапно умолк, покачал головой и отвернулся.
- Будем надеяться, что все кончится хорошо, - сказала миссис Поттерли,
в беспомощном ужасе чувствуя, что все кончится очень плохо и придется
забыть о дальнейшей карьере мужа и об обеспеченной старости.
Только она из них всех томилась предчувствием беды. И, конечно, совсем
не той беды.
Джонас Фостер явился в дом Поттерли, расположенный за пределами
университетского городка, с опозданием на полчаса. До самого конца он не
был уверен, что пойдет. Затем в последний момент он почувствовал, что не
может нарушить правила вежливости, не явившись на обед, как обещал, и даже
не предупредив хозяев заранее. А кроме того, его разбирало любопытство.
Обед тянулся бесконечно. Фостер ел без всякого аппетита. Миссис
Поттерли была рассеянна и молчалива - она только однажды вышла из своего
транса, чтобы спросить, женат ли он, и, узнав, что нет, неодобрительно
хмыкнула. Профессор Поттерли задавал ему нейтральные вопросы о его
академической карьере и чопорно кивал головой.
Трудно было придумать что-нибудь более пресное, тягучее и нудное.
Фостер подумал:
"Он кажется таким безвредным..."
Последние два дня Фостер изучал труды профессора Поттерли. Разумеется,
между делом, почти исподтишка. Ему не слишком-то хотелось показываться в
Библиотеке социальных наук. Правда, история принадлежала к числу смежных
дисциплин, а широкая публика нередко развлекалась чтением исторических
трудов - иногда даже в образовательных целях.
Однако физик - это все-таки не "широкая публика". Стоит Фостеру
заняться чтением исторической литературы, и его сочтут чудаком - это ясно,
как закон относительности, а там заведующий кафедрой, пожалуй, задумается,
насколько его новый преподаватель "подходит для них".
Вот почему Фостер действовал крайне осторожно. Он сидел в самых
уединенных нишах, а входя и выходя, старался низко опускать голову.
Он выяснил, что профессор Поттерли написал три книги и несколько
десятков статей о государствах древнего Средиземноморья, причем все статьи
последних лет (напечатанные в "Историческом вестнике") были посвящены
доримскому Карфагену и написаны в весьма сочувственном тоне.
Это, во всяком случае, подтверждало объяснения историка, и подозрения
Фостера несколько рассеялись... И все же он чувствовал, что правильнее и
благоразумнее всего было бы отказаться наотрез с самого начала.
Ученому вредно излишнее любопытство, думал он, сердясь на себя. Оно
чревато опасностями.
Когда обед закончился, Поттерли провел гостя к себе в кабинет, и Фостер
в изумлении остановился на пороге: стены были буквально скрыты книгами.
И не только микропленочными! Разумеется, здесь были и такие, но их
Скачать книгу [0.13 МБ]
Пирамида