-- Никто не знает,- ответил Эндрю.- Дата его смерти
была указана на маленькой статуэтке, венчающей гробницу,
но она разбилась, когда дерево упало. А что рассказы
живут долго - ничего удивительного. В деревне целыми
месяцами ничего не происходит, абсолютно ничего, и уж
когда что-то случается, это производит большое
впечатление, долго помнится, и об этом много говорят.
Кроме того, иметь в деревне святого - много значит. Это
дает деревне особые отличия перед другими деревнями.
-- Да,- согласился Дункан,- это я понимаю. А что
насчет реликвии?
Эндрю отошел подальше.
-- Это не реликвия, а адская машина.
-- Но она ничего не делает,- возразил Конрад.-
Просто весит.
-- Вероятно, она не активизирована,- предположил
Дункан.- Не работает. Может, надо определенное слово, и
механизм включится.
-- По моему мнению,- сказал Эндрю,- ее надо закопать
поглубже или бросить в текучую воду. Ничего хорошего от
нее не будет. Нам и так хватает опасностей и бед, зачем
искать еще? А почему вы так заинтересовались ею? Вы
сказали, что идете в Оксенфорд. Я не понимаю - вы
говорите, что у вас в Оксенфорде важное дело, а сами
увлеклись этой противной вещью из могилы колдуна.
-- Мы идем в Оксенфорд по делу господа,- произнес
Конрад.- По святому делу.
-- Конрад!- Резко оборвал Дункан.
Эндрю повернулся к Дункану.
-- Он верно говорит? На вас возложено дело господне?
Святое дело?
-- Можно сказать и так.
-- Конечно, это дело важное,- сказал Эндрю.- Путь
далекий, трудный, жестокий. Однако, вы имеете нечто,
говорящее вам, что путешествие должно быть сделано.
-- Теперь будет труднее,- вздохнул Дункан.- Мы
надеялись пройти незаметно, но теперь разрушители знают.
Мы разбили их пикетчиков, и теперь нас будут выслеживать.
И нет другого пути. Дело не только в безволосых. Меня
беспокоит самая суть. Если здесь были пикетчики, значит,
есть что-то, на что никто не должен наткнуться.
-- Как же мы пойдем?- Спросил Конрад.
-- Прямо вперед. Это единственно возможное. Куда бы
мы не пошли, везде можно встретить разрушителей, так что
пойдем прямо как можно быстрее и будем остерегаться.
Пока они разговаривали, дух висел в углу, а теперь
перелетел к ним.
-- Я буду вашим разведчиком,- заявил он.- Я могу
лететь впереди и смотреть. Страх будет сжимать мою душу,
если она у меня есть, но из признательности за то, что вы
позволили мне идти с вами, и ради святой цели я могу это
сделать.
-- Я не просил тебя сопровождать нас,- возразил
Дункан.- Я сказал, что не могу помешать тебе идти с нами.
-- Вы не принимаете меня,- запричитал дух.- Хоть я и
сам дух, я не могу сказать вам. Вы спрашиваете об одном
определении, а я спрошу о другом: можете ли вы сказать,
что такое человек?
-- Нет, не могу.
-- Я бы сказал, что быть духом хуже. Дух не знает,
что он такое и как он должен действовать, в особенности
такой дух, который не имеет своего места для явления.
-- Ты мог бы являться в церкви,- посоветовал Эндрю.-
При жизни ты был близко знаком с ней.
-- Я никогда не был внутри, - возразил дух. - Только
снаружи. Я сидел на ступеньках и просил подаяния. И скажу
тебе, отшельник, это была вовсе не такая хорошая жизнь,
какой могла быть. Деревенский люд очень скуп.
-- Они бедны. Нищие даже. У некоторых и медяка
лишнего не было, а иной раз и нелишнего - вообще ничего.
Так что твоя участь была нелегка, добавил Эндрю
безжалостным тоном.- Всякая участь тяжела.
-- Зато есть вознаграждение. Быть духом лучше, чем
быть мертвым, в особенности если мертвые попадают в ад.
Очень многие живые знают, что, как только умрут, то
прямехонько отправятся в ад.
-- А ты?
-- Не знаю. Я не был злым, только лентяем.
-- Но для тебя все складывается хорошо. Ты идешь с
этими людьми в Оксенфорд, и, может, тебе там понравится.
-- Они говорят, что не могут помешать мне идти, я им
явно неприятен, но все равно пойду.
-- И я тоже,- заявил Эндрю,- если они возьмут меня.
Я всю жизнь мечтал стать солдатом господа. Из-за этого я
стал отшельником. Святое рвение, возможно, недостаточно
ярко горело в моей душе, но все-таки горело. Я всячески
старался доказать свою преданность господу: годами я
смотрел на пламя свечи, отрываясь только для принятия
пищи и заботы о телесных нуждах. Я ложился спать только
тогда, когда у меня не оставалось сил бодрствовать.
Случалось, что я клевал носом и спаливал брови на свече.
И свечи - дорогое удовольствие, нелегко было добывать их.
И я так ни к чему и не пришел. Свечное бдение ничего не
дало. Я даже не почувствовал ничего хорошего в этом. Я
смотрел на пламя и думал, что сольюсь воедино с падающим
листом, с пением птицы, с солнечным лучом, с паутиной и
приобрету мудрость всего мира, но ничего такого не
случилось. Мне плевать на падение листа, и меня мало
беспокоят птицы и их пение. Чего-то не хватало, или сама
идея была неправильной, а те, кто обещал в этом деле
Пирамида