в самой дальней от него стене.
Одна секунда. Две...
Затем, почти теряя сознание, Лэнгдон услышал звук, похожий на вздох. Какая то
полка, видимо, все же продавила стекло. В тот же миг хранилище словно
взорвалось. Косо стоявший стеллаж опустился на пол, а из темноты на Лэнгдона
посыпались осколки стекла, которые показались ему спасительным дождем в
опаленной солнцем пустыне. В лишенное кислорода помещение с шипением ворвался
воздух.
* * *
А тридцать секунд спустя тишину гротов Ватикана нарушил сигнал рации. Стоящая у
гроба убитого понтифика Виттория вздрогнула, услышав электронный писк. Затем из
динамика прозвучал задыхающийся голос:
– Говорит Роберт Лэнгдон! Меня слышит кто нибудь?
Виттория сразу поняла: Роберт! Ей вдруг страшно захотелось, чтобы этот человек
оказался рядом.
Гвардейцы обменялись удивленными взглядами, и один из них, нажав кнопку
передатчика, произнес в микрофон:
– Мистер Лэнгдон! Вы в данный момент на канале номер три. Коммандер ждет вашего
сообщения на первом канале.
– Мне известно, что коммандер, будь он проклят, на первом канале! Но
разговаривать с ним я не буду. Мне нужен камерарий. Немедленно! Найдите его для
меня!!!
* * *
Лэнгдон стоял в затемненном архиве на куче битого стекла и пытался восстановить
дыхание. С его левой руки стекала какая то теплая жидкость, и он знал, что это
кровь. Когда из динамика без всякой задержки раздался голос камерария, он очень
удивился.
– Говорит камерарий Вентреска. Что там у вас?
Лэнгдон с бешено колотящимся сердцем нажал кнопку передатчика.
– Мне кажется, что меня только что хотели убить!
На линии воцарилось молчание.
Заставив себя немного успокоиться, американец продолжил:
– Кроме того, мне известно, где должно произойти очередное преступление.
Голос, который он услышал в ответ, принадлежал вовсе не камерарию. Это был голос
Оливетти.
– Больше ни слова, мистер Лэнгдон! – бросил коммандер.
Глава 87
Пробежав через двор перед бельведером и приблизившись к фонтану напротив штаба
швейцарской гвардии, Лэнгдон взглянул на измазанные кровью часы. 9:41. Рука
перестала кровоточить, но ее вид совершенно ни о чем не говорил. Она болела
сильнее, чем до этого. Когда профессор был уже у входа, из здания навстречу ему
мгновенно высыпали все – Оливетти, Рошер, камерарий, Виттория и горстка
гвардейцев. Первой рядом с ним оказалась Виттория.
– Вы ранены, Роберт?
Лэнгдон еще не успел ответить, как перед ним возник Оливетти.
– Мистер Лэнгдон, я испытываю огромное облегчение, видя, что с вами не случилось
ничего серьезного. Прошу извинить за то, что произошло в архивах. Это называется
«наложение сигналов».
– Наложение сигналов?! – возмутился Лэнгдон. – Но вы же, дьявол вас побери,
прекрасно зна...
– Это моя вина, – смущенно сказал, выступив вперед, Рошер. – Я представления не
имел о том, что вы находитесь в архивах. Система электроснабжения нашей белой
зоны в какой то своей части объединена с системой архивов. Мы расширяли круг
поисков, и я отключил электроснабжение. Если бы я знал...
– Роберт... – начала Виттория, взяв руку Лэнгдона в свои ладони и осматривая
рану. – Роберт, – повторила она, – папа был отравлен. Его убили иллюминаты.
Лэнгдон слышал слова, но их смысл скользнул мимо его сознания. Слишком много ему
пришлось пережить за последние минуты. В этот момент он был способен ощущать
лишь тепло ее рук.
Камерарий извлек из кармана сутаны шелковый носовой платок и передал его
американцу, чтобы тот мог вытереть руку. Клирик ничего не сказал, но его глаза,
казалось, зажглись каким то новым огнем.
– Роберт, – продолжала Виттория, – вы сказали, что знаете место, где должно
произойти очередное убийство.
– Да, знаю, – чуть ли не радостно начал ученый, – это...
– Молчите! – оборвал его Оливетти. – Мистер Лэнгдон, когда я просил вас не
произносить ни слова по радио, у меня были на то веские основания. – Он
повернулся лицом к солдатам швейцарской гвардии и произнес: – Простите нас,
господа.
Солдаты, не выразив никакого протеста, скрылись в здании штаба. Абсолютное
подчинение, подумал Лэнгдон.
– Как мне ни больно это признавать, – продолжал Оливетти, обращаясь к
оставшимся, – но убийство папы могло произойти лишь с участием человека,
находящегося в этих стенах. Из соображений собственной безопасности мы теперь
никому не должны доверять. Включая наших гвардейцев.
Было заметно, с какой душевной болью произносит Оливетти эти слова.
– Но это означает, что... – встревоженно начал Рошер.
– Именно, – не дал ему закончить коммандер. – Результаты ваших поисков серьезно
скомпрометированы. Но ставки слишком высоки, и мы не имеем права прекращать
обследование белой зоны.
У Рошера был такой вид, словно он хотел что то сказать. Но затем, видимо, решив
этого не делать, он молча удалился.
Камерарий глубоко вздохнул. До сих пор он не проронил ни слова. Но Лэнгдону
казалось, что решение уже принято. У него создалось впечатление, что
священнослужитель переступил линию, из за которой уже не может быть возврата
назад.
– Коммандер, – произнес камерарий не терпящим возражений тоном, – я принял
решение прекратить работу конклава.
Оливетти с кислым видом принялся жевать нижнюю губу. Закончив этот процесс, он
сказал:
– Я бы не советовал этого делать. В нашем распоряжении еще двадцать минут.
– Всего лишь миг.
– Ну и что же вы намерены предпринять? – Голос Оливетти теперь звучал вызывающе.
– Хотите в одиночку эвакуировать всех кардиналов?
Пирамида