-- Но я не могу здесь больше!
-- Семьсот восемьдесят семь умножь на четыреста тридцать
два...
"Все равно я уеду,-- подумал Перец, нажимая на клавиши.--
Все равно я уеду. Вы не хотите себе, а я уеду. Не буду я играть
с вами в пинг-понг, не буду играть в шахматы, не буду я с вами
спать и пить чай с вареньем, не хочу я больше петь вам песни,
считать вам на "Мерседесе", разбирать ваши споры, а теперь еще
читать вам лекции, которых все равно не поймете. И думать за
вас я не буду, думайте сами, а я уеду. Уеду. Уеду. Все равно вы
никогда не поймете, что думать -- это не развлечение, а
обязанность..."
Снаружи за недостроенной стеной, тяжко бухала баба,
стучали пневматические молотки, с грохотом сыпался кирпич, а на
стене рядком сидели четверо рабочих, голых по пояс, в фуражках,
и курили. Потом под самым окном заревел и затрещал мотоцикл.
-- Из леса кто-то,-- сказал Ким.-- Скорее умножь мне
шестнадцать на шестнадцать.
Дверь рванули, и в комнату вбежал человек. Он был в
комбинезоне, отстегнутый капюшон болтался у него на груди на
шнурке рации. От башмаков до пояса комбинезон щетинился
бледно-розовыми стрелками молодых побегов, а правая нога была
опутана оранжевой плетью лианы бесконечной длины, волочащейся
по полу. Лиана еще подергивалась, а Перецу показалось, что это
щупальце самого леса, что оно сейчас напряжется и потянет
человека обратно -- через коридоры Управления, вниз по
лестнице, по двору мимо стены, мимо столовой и мастерских и
снова вниз, по пыльной улице, через парк, мимо статуй и
павильонов, к въезду на серпантин, к воротам, но не в ворота, а
мимо, к обрыву, вниз...
Он был в мотоциклетных очках, лицо его было густо
припорошено пылью, и Перец не сразу понял, что это Стоян
Стоянов с биостанции. В руке у него был большой бумажный кулек.
Он сделал несколько шагов по кафельному полу, по мозаике,
изображающей женщину под душем, и остановился перед Кимом,
спрятав бумажный кулек за спину и делая странные движения
головой, словно у него чесалась шея.
-- Ким,-- сказал он.-- Это я.
Ким не отвечал. Слышно было, как его перо рвет и царапает
бумагу.
-- Кимушка,-- заискивающе сказал Стоян.-- Я ведь тебя
умоляю.
-- Пошел вон,-- сказал Ким.-- Маньяк.
-- В последний разочек,-- сказал Стоян.-- В самый
распоследний.
Он снова сделал движение головой, и Перец увидел на его
тощей подбритой шее, в самой ямочке под затылком, коротенький
розоватый побег, тоненький, острый, уже завивающийся спиралью,
дрожащий, как от жадности.
-- Ты только передай и скажи, что от Стояна, и больше
ничего. Если в кино станет звать, соври, что срочная вечерняя
работа. Если будет чаем угощать, скажи, мол, только что пил. И
от вина тоже откажись, если предложит. А? Кимушка! В самый
наираспоследнейший!
-- Что ты ежишься? -- спросил Ким со злостью.-- А ну-ка,
повернись!
-- Опять подхватил? -- спросил Стоян, поворачиваясь.-- Ну,
это неважно. Ты только передай, а остальное все неважно.
Ким, перегнувшись через стол, что-то делал с его шеей,
что-то уминал и массировал, растопырив локти, брезгливо скалясь
и бормоча ругательства. Стоян терпеливо переминался с ноги на
ногу, наклонив голову и выгнув шею.
-- Здравствуй, Перчик,-- говорил он.-- Давно я тебя не
видел. Как ты тут? А я вот опять привез, что ты будешь
делать... В самый разнаипоследнейший.-- Он развернул бумагу и
показал Перецу букетик ядовито-зеленых лесных цветов:-- А
пахнут-то как! Пахнут!
-- Да не дергайся ты,-- прикрикнул Ким.-- Стой смирно!
Маньяк, шляпа!
-- Маньяк,-- с восторгом соглашался Стоян.-- Шляпа. Но! В
самый разнаипоследнейший!
Розовые побеги на его комбинезоне уже увядали,
сморщивались и осыпались на пол, на кирпичное лицо женщины под
душем.
-- Все,-- сказал Ким.-- Убирайся.
Он отошел от Стояна и бросил в мусорное ведро что-то
полуживое, корчащееся, окровавленное.
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида