-- Подожди,-- сказал Перец.-- Ты что, смеешься?
Алевтина побежала к дверям, Перец устремился за нею с
криком: "Не сходи с ума!" -- но схватить не успел. Алевтина
скрылась, и на ее месте, как призрак, возник из пустоты
Домарощинер. Уже прилизанный, уже почищенный, уже нормального
цвета и по-прежнему готовый на все.
-- Это гениально,-- тихо сказал он, тесня Переца к
столу,-- это блестяще. Это, наверное, войдет в историю...
Перец попятился от него, как от гигантской сколопендры,
наткнулся на стол и повалил Тангейзера на Венеру.
Глава 11
Он проснулся, открыл глаза и уставился в низкий, покрытый
известковыми натеками потолок. По потолку опять шли муравьи.
Справа налево -- нагруженные, слева направо -- порожняком.
Месяц назад было наоборот, месяц назад была Нава. А больше
ничего не изменилось. Послезавтра мы уходим, подумал он.
За столом сидел старец и смотрел на него, ковыряя в ухе.
Старец окончательно отощал, глаза у него ввалились, зубов во
рту совсем не осталось. Наверное, он скоро умрет, старец этот.
-- Что же это ты, Молчун,-- плаксиво сказал старец,--
совсем у тебя еды в доме больше не бывает. Ни утром не бывает,
ни в обед, говорил я тебе: не ходи, нельзя. Зачем ушел?
Колченога послушался и ушел, а разве Колченог понимает, что
можно, а что нельзя? И Колченог этого не понимает, и отец
Колченога такой же был непонятливый, и дед его такой же, и весь
их Колченогов род такой был, вот они все и померли, и Колченог
обязательно помрет, никуда не денется... А может быть, у тебя,
Молчун, есть какая-нибудь еда, может быть, ты ее спрятал, а?
Ведь многие прячут... Так если ты спрятал, то доставай скорее,
я есть хочу, мне без еды нельзя, я всю жизнь ем, привык уже...
А то Навы теперь у тебя нет, Хвоста тоже деревом убило... Вот у
кого еды всегда было много -- у Хвоста! Я у него горшка по три
сразу съедал, хотя она всегда у него была недоброженная,
скверная, потому его, наверное, деревом и убило... Говорил я
ему: нельзя такую еду есть...
Кандид встал и поискал по дому в потайных местечках,
устроенных Навой. Еды действительно не было. Тогда он вышел на
улицу, повернул налево и направился к площади, к дому Кулака.
Старец плелся следом, хныкал и жаловался. На поле нестройно и
скучно покрикивали: "Эй, сей веселей, вправо сей, влево сей..."
В лесу откликалось эхо. Каждое утро Кандиду теперь казалось,
что лес придвинулся ближе. На самом деле этого не было, а если
и было, то вряд ли человеческий глаз мог бы это заметить. И
мертвяков в лесу, наверное, не стало больше, чем прежде, а
казалось, что больше. Наверное, потому, что теперь Кандид точно
знал, кто они такие, и потому, что он их ненавидел. Когда из
леса появлялся мертвяк, сразу раздавались крики: "Молчун!
Молчун!" И он шел туда и уничтожал мертвяка скальпелем, быстро,
надежно, с жестоким наслаждением. Вся деревня сбегалась
смотреть на это зрелище и неизменно ахала в один голос и
закрывалась руками, когда вдоль окутанного паром туловища
распахивался страшный белый шрам. Ребятишки больше не дразнили
Молчуна, они теперь боялись его до смерти, разбегались и
прятались при его появлении. О скальпеле в домах шептались по
вечерам, а из шкур мертвяков по указанию хитроумного старосты
стали делать корыта. Хорошие получались корыта, большие и
прочные...
Посреди площади стоял торчком по пояс в траве Слухач,
окутанный лиловатым облачком, с поднятыми ладонями, со
стеклянными глазами и пеной на губах. Вокруг него толпились
любопытные детишки, смотрели и слушали, раскрывши рты,-- это
зрелище им никогда не надоедало. Кандид тоже остановился
послушать, и ребятишек как ветром сдуло.
-- В битву вступают новые...-- металлическим голосом
бредил Слухач.-- Успешное передвижение... обширные места
покоя... новые отряды подруг... Спокойствие и Слияние...
Кандид пошел дальше. Сегодня с утра голова у него была
довольно ясная, и он чувствовал, что может думать и стал
думать, кто же он такой, этот Слухач, и зачем он. Теперь имело
смысл думать об этом, потому что теперь Кандид уже кое-что
знал, а иногда ему даже казалось, что он знает очень много,
если не все. В каждой деревне есть свой слухач, и у нас есть
слухач, и на Выселках, а старец хвастался, какой особенный был
слухач в той деревне, которая нынче грибная. Наверное, были
времена, когда многие люди знали, что такое Одержание, и
понимали, о каких успехах идет речь; и, наверное, тогда они
были заинтересованы, а потом выяснилось, что можно прекрасно
обойтись без многих и многих, что все эти деревни -- ошибка, а
мужики не больше, чем козлы... это произошло, когда научились
управлять лиловым туманом, и из лиловых туч вышли первые
мертвяки... и первые деревни очутились на дне первых
треугольных озер... и возникли первые отряды подруг... А
слухачи остались, и осталась традиция, которую не уничтожали
просто потому, что они об этой традиции забыли.
Традиция бессмысленная, такая же бессмысленная, как весь этот
лес, как все эти искусственные чудовища и Города, из которых
идет разрушение, и эти жуткие бабы-амазонки, жрицы
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида
