плохо отлаженные..."
...Есть такое мнение, господа, что человек никогда на
договорится с машиной. И не будем, граждане, спорить. Директор
тоже так считает. Да и Клавдий-Октавиан Домарощинер этого же
мнения придерживается. Ведь что есть машина? Неодухотворенный
механизм, лишенный всей полноты чувств и не могущий быть умнее
человека. Опять же и структура небелковая, опять же и жизнь
нельзя свести к физическим и химическим процессам, а значит, и
разум... Тут на трибуну взобрался интеллектуал-лирик с тремя
подбородками и галстуком-бабочкой, рванул себя безжалостно за
крахмальную манишку и рыдающе провозгласил: "Я не могу... Я не
хочу этого... Розовое дитя, играющее погремушечкой... плакучие
ивы, склоняющиеся к пруду... девочки в беленьких фартучках...
Они читают стихи... они плачут... плачут!.. Над прекрасной
строкой поэта... Я не желаю, чтобы электронное железо погасило
эти глаза... эти губы... эти юные робкие перси... Нет, не
станет машина умнее человека! Потому что я... потому что мы...
Мы не хотим этого! И этого не будет никогда! Никогда!!
Никогда!!!" К нему потянулись со стаканами воды, а в
четырехстах километрах над его снежными кудрями беззвучно,
мертво, зорко прошел, нестерпимо блестя, автоматический
спутник-истребитель, начиненный ядерной взрывчаткой...
Я тоже этого не хочу, подумал Перец, но нельзя же быть
таким глупым дураком. Можно, конечно, объявить кампанию по
предотвращению зимы, шаманить, нажравшись мухомора, бить в
бубны, выкрикивать заклинания, но лучше все-таки шить шубы и
покупать валенки... Впрочем, этот седовласый опекатель робких
персей покричит-покричит с трибуны, а потом утащит у любовницы
масленку из футляра со швейной машинкой, подкрадется к
какой-нибудь электронной громадине и станет мазать ей
шестеренки, искательно заглядывая в циферблаты и почтительно
хихикая, когда его долбает током. Боже, спаси нас от седовласых
глупых дураков. И не забудь при этом, боже, спасти нас от умных
дураков в картонных масках...
-- Я думаю, это у тебя сны,-- произнес где-то наверху
добродушный бас.-- Я по себе знаю, от снов иногда бывает очень
неприятный осадок. Иногда даже наступает словно бы паралич.
Невозможно двигаться, невозможно работать, а потом все
проходит. Надо бы тебе поработать. Почему бы тебе не
поработать? И все осадки растворятся в удовольствии.
-- Ах, да не могу я работать,-- возразил капризный тонкий
голос.-- Мне все надоело. Всегда одно и тоже: железо,
пластмасса, бетон, люди. Я сыта этим по горло. Для меня в этом
не осталось никакого удовольствия. Мир так прекрасен и так
разнообразен, а я сижу на одном месте и умираю от скуки!
-- Взяла бы да переменила место,-- проскрипел издали
какой-то сварливый старик.
-- Легко сказать -- переменить место! Вот я сейчас не на
месте, и все равно мне тоскливо. А как трудно было уйти!
-- Ну, хорошо,-- сказал рассудительный бас.-- А что тебе
хочется? Это даже как-то непостижимо. Чего может хотеться, если
не хочется работать?
-- Ах, как вы не понимаете? Я хочу жить полной жизнью. Я
хочу увидеть новые места, получить новые впечатления, ведь
здесь все одно и то же...
-- Отставить! -- рявкнул оловянный голос.-- Болтовня! Одно
и то же -- это хорошо. Постоянный прицел. Ясно? Повторите!
-- Ах, да ну вас с вашими командами...
Разговаривали, несомненно, машины, Перец не видел их и
никак не мог их себе представить, но ему чудилось, будто он
притаился под прилавком игрушечного магазина и слушает, как
беседуют игрушки, знакомые с детства, только огромные и поэтому
страшные. Этот истерический тонкий голосок принадлежал,
конечно, пятиметровой кукле Жанне. На ней было пестрое платье
из тюля, и у нее было толстое розовое неподвижное лицо с
закаченными глазами, толстые, нелепо растопыренные руки и ноги
со склеенными пальцами. А басом говорил медведь, исполинский
Винни Пух, едва умещающийся в контейнере, незлобивый, лохматый,
набитый опилками, коричневый, со стеклянными глазами-пуговками.
И остальные были игрушками, но Перец еще не мог понять --
какими.
-- Я полагаю, что следует все-таки тебе поработать,--
проворчал Винни Пух.-- Ты, милочка, имей в виду, что здесь есть
существа, которым повезло гораздо меньше, чем тебе. Например,
наш садовник. Ему очень хочется работать. Но он сидит здесь и
думает днем и ночью, потому что не окончательно еще разработал
план действий. И никто не слыхал от него никаких жалоб.
Однообразная работа -- это тоже работа. Однообразное
удовольствие -- это тоже удовольствие. Это еще не причина для
разговоров о смерти и тому подобном.
-- Ах, вас не поймешь,-- сказала кукла Жанна.-- То у вас
сны всему причиной, то я не знаю что. А у меня предчувствия. Я
места себе не нахожу. Я знаю, что будет страшный взрыв, и я вся
разлечусь на мельчайшие брызги и превращусь в пар. Я знаю, я
видела...
-- Отставить! -- грянул оловянный голос.-- Не терплю! Что
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида