наукообразной форме: вероятность желательного события всегда меньше
половины.
- Половины чего? - спросил я и тут же понял, что сморозил глупость.
Он очень удивился моему вопросу.
- Разве вы незнакомы с теорией вероятностей? - спросил он.
Я ответил, что мы этого еще не проходили.
- Так тогда вы ничего не поймете, - сказал он разочарованно.
- А вы объясните, - сердито сказал я, и он покорно принялся
объяснять. Он объявил, что вероятность - это количественная характеристика
возможности наступления того или иного события.
- А причем здесь бутерброды? - спросил я.
- Бутерброд может упасть или маслом вниз, или маслом вверх, - сказал
он. - Так вот, вообще говоря, если вы будете бросать бутерброд наудачу,
случайным образом, то он будет падать то так, то эдак. В половине случаев
он упадет маслом вверх, в половине - маслом вниз. Понятно?
- Понятно, - сказал я. Почему-то я вспомнил, что еще не ужинал.
- В таких случаях говорят, что вероятность желаемого исхода равна
половине - одной второй.
Дальше он рассказал, что если бросать бутерброд, например, сто раз,
то он может упасть маслом вверх не пятьдесят раз, а пятьдесят пять или
двадцать и что только если бросать его долго и много, масло вверху
окажется приблизительно в половине всех случаев. Я представил себе этот
несчастный бутерброд с маслом (и, может быть, даже с икрой) после того,
как его бросали тысячу раз на пол, пусть даже на не очень грязный, и
спросил, неужели действительно были люди, которые этим занимались. Он стал
рассказывать, что для этих целей пользовались в основном не бутербродами,
а монетой, как в игре в орлянку, и начал объяснять, как это делалось,
забираясь во все более глухие дебри, и скоро я совсем перестал его
понимать, и сидел, глядя в хмурое небо, и думал, что, вероятно, пойдет
дождь. Из этой первой лекции по теории вероятностей я запомнил только
полузнакомый термин "математическое ожидание". Незнакомец употреблял этот
термин неоднократно, и каждый раз я представлял себе большое помещение,
вроде зала ожидания, с кафельным полом, где сидят люди с портфелями и
бюварами и, подбрасывая время от времени к потолку монетки и бутерброды,
чего-то сосредоточенно ожидают. До сих пор я часто вижу это во сне. Но тут
незнакомец оглушил меня звонким термином "предельная теорема
Муавра-Лапласа" и сказал, что все это к делу не относится.
- Я, знаете ли, совсем не об этом хотел вам рассказать, - проговорил
он голосом, лишенным прежней живости.
- Простите, вы, вероятно, математик? - спросил я.
- Нет, - ответил он уныло. - Какой я математик? Я флюктуация.
Из вежливости я промолчал.
- Да, так я вам, кажется, еще не рассказал своей истории, - вспомнил
он.
- Вы говорили о бутербродах, - сказал я.
- Это, знаете ли, первым заметил мой дядя, - продолжал он. Я был,
знаете ли, рассеян и часто ронял бутерброды. И бутерброды у меня всегда
падали маслом вверх.
- Ну, и хорошо, - сказал я.
Он горестно вздохнул.
- Это хорошо, когда изредка... А вот когда всегда! Вы понимаете -
всегда!
Я ничего не понимал и сказал ему об этом.
- Мой дядя немного знал математику и увлекался теорией вероятностей.
Он посоветовал мне попробовать бросить монетку. Мы ее бросали вместе. Я
сразу тогда даже не понял, что я конченый человек, а мой дядя это понял.
Он так и сказал мне тогда: "Ты конченый человек!"
Я по-прежнему ничего не понимал.
- В первый раз я бросил монетку сто раз, и дядя сто раз. У него орел
выпал пятьдесят три раза, а у меня девяносто восемь. У дяди, знаете ли,
глаза на лоб вылезли. И у меня тоже. Потом я бросил монетку еще двести
раз, и представьте себе, орел у меня выпал сто девяносто шесть раз. Мне
уже тогда следовало понять, чем такие вещи должны кончиться. Мне надо было
понять, что когда-нибудь наступит и сегодняшний вечер! - Тут он, кажется,
всхлипнул. - Но тогда я, знаете ли, был слишком молод, моложе вас. Мне все
это представлялось очень интересным. Мне казалось очень забавным
чувствовать себя средоточием всех чудес на свете.
- Чем? - изумился я.
- Э-э-э... средоточием чудес. Я не могу другого слова подобрать, хотя
и пытался.
Он немножко успокоился и принялся рассказывать все по порядку,
беспрерывно куря и покашливая. Рассказывал он подробно, старательно
описывая все детали и неизменно подводя научную базу под все излагаемые
события. Он поразил меня если не глубиной, то разносторонностью своих
знаний. Он осыпал меня терминами из физики, математики, термодинамики и
кинетической теории газов, так что потом, уже став взрослым, я часто
удивлялся, почему тот или иной термин кажется мне таким знакомым. Зачастую
он пускался в философские рассуждения, а иногда казался просто
несамокритичным. Так, он неоднократно величал себя "феноменом", "чудом
природы" и "гигантской флюктуацией". Тогда я понял, что это не профессия.
Он мне заявил, что чудес не бывает, а бывают только весьма маловероятные
события.
- В природе, - наставительно говорил он, - наиболее вероятные события
осуществляются наиболее часто, а наименее вероятные осуществляются гораздо
реже.
Он имел в виду закон неубывания энтропии, но тогда для меня все это
звучало веско. Потом он попытался мне объяснить понятия наивероятнейшего
состояния и флюктуации. Мое воображение потряс тогда этот известный пример
с воздухом, который весь собрался в одной половине комнаты.
- В этом случае, - говорил он, - все, кто сидел в другой половине,
задохнулись бы, а остальные сочли бы происшедшее чудом. А это отнюдь не
чудо, это вполне реальный, но необычайно маловероятный факт. Это была бы
гигантская флюктуация, ничтожно вероятное отклонение от наиболее
вероятного состояния.
По его словам, он и был таким отклонением от наиболее вероятного
состояния. Его окружали чудеса. Увидеть, например, двенадцатикратную
радугу было для него пустяком - он видел их шесть или семь раз.
- Я побью любого синоптика-любителя, - удрученно хвастался он. - Я
видел полярные сияния в Алма-Ате, Брокенское видение на Кавказе и двадцать
раз наблюдал знаменитый зеленый луч, или "меч голода", как его называют. Я
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида