прошли для тебя мои советы даром. Что ж, это прекрасно. Хочешь верь,
хочешь не верь, а я еще тогда предполагал, что из тебя толк должен
получиться. Не допускал я, чтобы такой парень...
И пошел, и пошел. Ну, думаю, вылечил я еще одного меланхолика себе на
голову, а сам, конечно, слушаю, глаза смущенно опускаю, поддакиваю, руками
развожу и даже, помнится, ножкой застенчиво этак панель ковыряю. Эти
громилы у капитана за спиной послушали-послушали, замутило их, видно,
гляжу потопали прочь, где веселее. А капитан знай мне о перспективах
излагает: ученье, мол, свет, неученье тьма кромешная, господь, мол,
честный труд любит и ценит, - в общем, несет он эту разнузданную
тягомотину, которой нас священник в тюрьме каждое воскресенье травил. А
мне выпить хочется, никакого терпежу нет. Ничего, думаю, Рэд, это ты,
браток, тоже выдержишь. Надо, Рэд, терпи! Не сможет он долго в таком же
темпе, вот уже и задыхаться начал... Тут, на мое счастье, одна из
патрульных машин принялась сигналить. Капитан Квотерблад оглянулся,
крякнул с досадой и протягивает мне руку.
- Ну что ж, - говорит. - Рад был с тобой познакомиться, честный
человек Шухарт. С удовольствием бы опрокинул с тобой стаканчик в честь
такого знакомства. Крепкого, правда, мне нельзя, доктора не велят, но
пивка бы я с тобой выпил. Да вот видишь - служба! Ну, еще встретимся, -
говорит.
Не приведи господь, думаю. Но ручку ему пожимаю и продолжаю краснеть
и делать ножкой, - все, как ему хочется. Потом он ушел наконец, а я чуть
ли не стрелой в "Боржч".
В "Боржче" в это время пусто. Эрнест стоит за стойкой, бокалы
протирает и смотрит их на свет. Удивительная, между прочим, вещь: как ни
придешь, вечно эти бармены бокалы протирают, словно у них от этого зависит
спасение души. Вот так и будет стоять хоть целый день, возьмет бокал,
прищурится, посмотрит на свет, подышит на него и давай тереть:
потрет-потрет, опять посмотрит, теперь уже через донышко, и опять
тереть...
- Здорово, Эрни! - говорю. - Хватит тебе его мучить, дыру протрешь!
Поглядел он на меня через бокал, пробурчал что-то, будто животом, и,
не говоря лишнего слова, наливает мне на четыре пальца крепкого. Я
взгромоздился на табурет, глотнул, зажмурился, головой помотал и опять
глотнул. Холодильник пощелкивает, из музыкального автомата доносится
какое-то тихое пиликанье. Эрнест сопит в очередной бокал, хорошо,
спокойно... Я допил, поставил бокал на стойку, и Эрнест без задержки
наливает мне еще на четыре пальца прозрачного.
- Ну что, полегче стало? - бурчит. - Оттаял, сталкер?
- Ты знай себе три, - говорю. - Знаешь, один тер-тер и злого духа
вызвал. Жил потом в свое удовольствие.
- Это кто же такой? - спрашивает Эрни с недоверием.
- Да был такой бармен здесь, - отвечаю. - Еще до тебя.
- Ну и что?
- Да ничего. Ты думаешь, почему Посещение было? Тер он, тер... Ты
думаешь, кто нас посетил, а?
- Трепло ты, - говорит Эрни с одобрением.
Вышел он на кухню и вернулся с тарелкой, жареных сосисок принес.
Тарелку поставил передо мной, пододвинул кетчуп, а сам снова за бокалы.
Эрнест свое дело знает. Глаз у него наметанный, сразу видит, что сталкер
из Зоны, что хабар будет, и знает Эрни, чего сталкеру после Зоны надо.
Свой человек Эрни! Благодетель.
Доевши сосиски, я закурил и стал прикидывать, сколько же Эрнест на
нашем брате зарабатывает. Какие цены на хабар в Европе, я не знаю, но
краем уха слышал, что "пустышка", например, идет там чуть ли не за две с
половиной тысячи, а Эрни дает нам всего четыреста. "Батарейки" там стоят
не меньше ста, а мы получаем от силы по двадцать. Наверное, и все прочее в
том же духе. Правда, переправить хабар в Европу тоже, конечно, денег
стоит. Тому на лапу, этому на лапу, начальник станции наверняка у них на
содержании... В общем, если подумать, не так уж много Эрнест и
заколачивает, процентов пятнадцать-двадцать, не больше, а если попадется,
десять лет каторги ему обеспечено...
Тут мои благочестивые размышления прерывает какой-то вежливый тип. Я
даже не слыхал, как он вошел. Объявляется он возле моего правого локтя и
спрашивает:
- Разрешите?
- О чем речь! - говорю. - Прошу.
Маленький такой, худенький, с востреньким носиком и при галстуке
бабочкой. Фотокарточка его вроде мне знакома, где-то я его уже видел, но
где - не помню. Залез он на табурет рядом и говорит Эрнесту:
- Бурбон, пожалуйста! - и сразу же ко мне: - Простите, кажется, я вас
знаю. Вы в Международном институте работаете, так?
- Да, - говорю. - А вы?
Он ловко выхватывает из кармашка визитку и кладет передо мной. Читаю:
"Алоиз Макно, полномочный агент Бюро эмиграции". Ну, конечно, знаю я его.
Пристает к людям, чтобы они из города уехали. Кому-то очень надо, чтобы мы
все из города уехали. Нас, понимаешь, в Хармонте и так едва половина
осталась от прежнего, так им нужно совсем место от нас очистить. Отодвинул
я карточку ногтем и говорю ему:
- Нет, - говорю, - спасибо. Не интересуюсь. Мечтаю, знаете ли,
умереть на родине.
- А почему? - живо спрашивает он. - Простите за нескромность, но что
вас здесь удерживает?
Так ему прямо и скажи, что меня здесь держит.
- А как же! - говорю. - Сладкие воспоминания детства. Первый поцелуй
в городском саду. Маменька, папенька. Как в первый раз пьян надрался в
этом вот баре. Милый сердцу полицейский участок... - Тут я достаю из
кармана свой засморканный носовой платок и прикладываю к глазам. - Нет, -
говорю. - Ни за что!
Он посмеялся, лизнул свой бурбон и задумчиво так говорит:
- Никак я вас, хармонтцев, не могу понять. Жизнь в городе тяжелая.
Власть принадлежит военным организациям. Снабжение неважное. Под боком
Зона, живете как на вулкане. В любой момент может либо эпидемия
какая-нибудь разразиться, либо что-нибудь похуже... Я понимаю, старики. Им
трудно сняться с насиженного места. Но вот вы... Сколько вам лет? Года
двадцать два - двадцать три, не больше... Вы поймите, наше Бюро -
организация благотворительная, никакой корысти мы не извлекаем. Просто
хочется, чтобы люди ушли с этого дьявольского места и включились бы в
настоящую жизнь. Ведь мы обеспечиваем подъемные, трудоустройство на новом
Скачать книгу [0.13 МБ]
Пирамида