отступникам, поплакать у меня на груди, когда в конце концов ваша жалкая
практика превратится в пепел под лучами истины.
Зоя кричала и размахивала меньше всех. Простым глазом видно было, что
сам разговор о Флоре вызывает у нее тошноту почти физическую. Она со своей
душевной чистотой, доходящей уже до фригидности, не переносит Флору
органически. (И дело здесь вовсе не в повышенной брезгливости. Во время
эпидемии, помню, она работала вместе с нами и лучше многих из нас - с утра
по ночи и с ночи до утра, гнойные простыни, желто-красные язвы, кровавые
испражнения умирающих...) А Флора для нее - за пределом. Ведь это уже не
люди. Это даже не животные. Это какие-то мерзкие осклизлые грибы,
гнездящиеся на падали. Они вне моей сферы. Они вне наших законов. Они
вообще вне... Г.А. - святой, а вы - нет. А я уж совсем нет, до последней
степени - нет. И заткнитесь вы, ради бога, хватит об этом, ужин ведь
все-таки...
В общем, никто меня особенно не удивил. Аскольд меня удивил. Он
всегда был малость супермен, с первого класса, и всегда ему это нравилось.
Я-то раньше думал, что это у него поза такая. Имидж. Г.А., помнится,
пошутил как-то: с такими манерами, Аскольдик, прямая тебе дорога
преподавателем в кадетское училище. Однако сегодня выяснилось, что это не
только манеры. Тунеядство должно быть уничтожено. Перед нами выбор: либо
мир труда, либо мир разложения. Поэтому у каждого тунеядца не может быть
образа жизни, у него может быть только образ неотвратимой гибели, и только
в выборе этого образа гибели мы можем позволить себе некоторое милосердие.
И каждый тунеядец должен это усвоить твердо. А мы с вами должны сделать
так, чтобы каждый потенциальный тунеядец, которому не повезло с генотипом,
с семейной средой, со школой и прочим, был с наивозможной убедительностью
предупрежден о своей неотвратимой гибели. Не надо: слюней, соплей, метаний
и самопожертвования. Надо: железную твердость, беспощадную
последовательность, абсолютную непримиримость. Г.А. - гений, это
бесспорно. Да с этим никакой дурак и не собирается спорить. Просто надо
помнить, что гении тоже ошибаются. Ньютон... Толстой... Эйнштейн... и так
далее. Мы должны иметь свою голову на плечах, хоть мы и не гении. Мы
должны сохранять хладнокровие мысли и не позволять нашему преклонению и
восхищению застилать глаза нашему разуму...
Как всегда, аргументов в нужный момент у меня не нашлось, и все мои
аргументы были - яростное швыряние помета и банановых шкурок. А как славно
было бы спеть с ним тогда такой, например, дуэт:
Я: Предположим, что ты врач. Новая страшная эпидемия поражает только
негодяев. Твои действия?
Он (пренебрежительно): Было. Сначала венерические болезни, потом
СПИД. Старо.
Я: нет, не старо. Там болезнь поражала всяких людей. Совершенно ни в
чем не повинные страдали тоже. А теперь представь, что болезнь поражает
только и исключительно подлецов. Ты, разумеется, будешь в этом случае
железно-твердым, беспощадно последовательным и абсолютно не примиримым?
Он: Что ты ко мне пристал? Я не врач!
Я: Да, ты не врач. Ты не приносил клятву Гиппократа. Но ты принимал
присягу Януша Корчака! Люди вроде тебя всегда норовили делить человечество
на агнцев и козлищ. Так вот, врач может делить человечество только на
больных и здоровых, а больных - только на тяжелых и легких. Никакого
другого деления для врача существовать не может. А педагог - это тоже
врач. Ты должен лечить от невежества, от дикости чувств, от социального
безразличия. Лечить! Всех! А у тебя, я вижу, одно лекарство - гаррота.
Воспитанному человеку не нужен ты. Невоспитанный человек не нужен тебе.
Чем же ты собираешься заниматься всю свою жизнь? Организацией акций?
(Он в бессильной ярости принимается швырять в меня пометом и
банановой кожурой.)
Да, воистину: самые убедительные наши победы мы одерживаем над
воображаемым противником.
Сейчас мне пришло в голову, что ведь, пожалуй, и Аскольдовы
подопечные Сережка Петух и Ахмет-богатур заметно отличаются и от моих
ребятишек, и от всего остального их класса. Холодные драчуны. Кадеты.
Маленькие аскольдики. Это уже неконтролируемое размножение! Ей-богу,
хватит с нас и одного Аскольда.
Настроение, и без того не радужное, вконец у меня испортилось. Врачу,
исцелися сам. Педагоге, воспитай себя, а уже потом суйся воспитывать
других. А то ты такого навоспитаешь, что сотня Г.А. их не перевоспитает.
Для поднятия тонуса сходил в комнату моих ребяток. Пусто и уже
припахивает пылью. Но на стенах - милые сердцу картинки. На подоконнике -
недостроенная модель Термократора. На столике - развороченный компьютер.
На спинке стула - забытая Ежикова майка с надписью "It's time of Total
Truth"...
Я присел перед подоконником, впаял Термократору недостающий глаз, и
на душе у меня полегчало. Проще надо быть! Проще! Счастье - в простом.
Мне кажется, я понимаю, какую связь подразумевает Г.А. между этой
древней рукописью и моей работой, но это слишком долго, а я слишком устал,
чтобы сейчас об этом писать.
(ПОЗДНЕЕ ПРИМЕЧАНИЕ. Совершенно не помню, что я тогда имел в виду. К
сожалению.)
РУКОПИСЬ "ОЗ" (15-18)
15. Был уже поздний вечер. Даже скорее ночь. Я лежал под одеялом у
себя в каморке и читал на сон грядущий Агасферов "Преканон". Они
разговаривали в комнате. Тоже, видимо, на сон грядущий. Я не
прислушивался. Как всегда между собою, они говорили на каком-то сугубо
экзотическом языке, которого я никак освоить не мог, - гортанном и
изобилующем придыханиями и шипящими. Вдруг голоса их возвысились. Я глазом
моргнуть не успел, как они уже орали друг на друга. Встревоженный, я
спустил ноги с тахты, и тут Демиург заревел, как иерихонская труба, а
Агасфер Лукич завизжал невыносимым, скребущим душу визгом. Ничего
подобного в жизни своей я не слыхивал. Визг этот был не животный, не
механический и не электронный. Он был вообще не от мира сего. Так мог бы
визжать Конь Бледный, бешено топча сонмы грешников. И сейчас же что-то
тяжело ударило в стену, да так, что все висевшее на ней оружие с лязгом
обрушилось.
В одних трусах вылетел я в Комнату. В голове моей торчала
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида