-- Понимание! -- сказал Наставник, чуть повысив голос.
-- Что -- понимание? Понимание чего?
-- Понимание, -- повторил Наставник. -- Вот чего у вас еще
никогда не было -- понимания!
-- Понимания этого вашего у меня теперь вот сколько! --
Андрей постукал себя ребром ладони по кадыку. -- Все на свете я
теперь понимаю. Тридцать лет до этого понимания доходил и вот
теперь дошел. Никому я не нужен, и никто никому не нужен. Есть
я, нет меня, сражаюсь я, лежу на диване -- никакой разницы.
Ничего нельзя изменить, ничего нельзя исправить. Можно только
устроиться -- лучше или хуже. Все идет само по себе, а я здесь
ни при чем. Вот оно -- ваше понимание, и больше понимать мне
нечего... Вы мне лучше скажите, что я с этим пониманием должен
делать? На зиму его засолить или сейчас кушать?..
Наставник кивал.
-- Именно, -- сказал он. -- Это и есть последний рубеж:
что делать с пониманием? Как с ним жить? Жить-то ведь все равно
надо!
-- Жить надо, когда понимания нет! -- с тихой яростью
сказал Андрей. -- А с пониманием надо умирать! И если бы я не
был таким трусом... если бы не вопила так во мне проклятая
протоплазма, я бы знал, что делать. Я бы веревку выбрал --
покрепче...
Он замолчал.
Наставник взял флягу, осторожно наполнил один стаканчик,
другой и задумчиво завинтил колпачок.
-- Ну, начнем с того, что вы не трус, -- сказал он. -- И
веревкой вы не воспользовались вовсе не потому, что вам
страшно... Где-то в подсознании, и не так уж глубоко, уверяю
вас, сидит в вас надежда -- более того, уверенность, -- что
можно жить и с пониманием. И неплохо жить. Интересно. -- Он
ногтем стал двигать к Андрею по столу один из стаканчиков. --
Вспомните-ка, как отец заставлял вас прочесть "Войну миров" --
как вы не хотели, как вы злились, как вы засовывали проклятую
книжку под диван, чтобы вернуться к иллюстрированному "Барону
Мюнхгаузену"... Вам было скучно от Уэллса, вам было от него
тошно, вы не знали, на кой ляд он вам сдался, вы хотели без
него... А потом вы прочли эту книжку двенадцать раз, выучили
наизусть, рисовали к ней иллюстрации и пытались даже писать
продолжение...
-- Ну и что? -- угрюмо сказал Андрей.
-- И такое было с вами не однажды! -- сказал Наставник. --
И будет еще не раз. В вас только что вбили понимание, и вам от
него тошно, вы не знаете, на кой оно вам ляд, вы хотите без
него... -- Он взял свой стаканчик. -- За продолжение! -- сказал
он.
И Андрей шагнул к столу, и взял свою рюмку, и поднес ее к
губам, с привычным облегчением чувствуя, как снова рассеиваются
все угрюмые сомнения и уже брезжит что-то впереди, в
непроницаемой, казалось бы, тьме, и сейчас надо выпить, и бодро
стукнуть пустой рюмкой по столу, и сказать что-нибудь
энергичное, бодрое, и взяться за дело, но в этот момент кто-то
третий, кто до сих пор всегда молчал, все тридцать лет молчал
-- то ли спал, то ли пьяный лежал, то ли наплевать ему было --
вдруг хихикнул и произнес одно бессмысленное слово: "Ти-ли-ли,
ти-ли-ли!.."
Андрей выплеснул коньяк на пол, бросил стаканчик на поднос
и сказал, засунув руки в карманы:
-- А ведь я еще кое-что понял, Наставник... Пейте, пейте
на здоровье, мне не хочется, -- не мог он больше смотреть на
это румяное лицо. Он повернулся к нему спиной и снова отошел к
окну. -- Поддакиваете много, господин Наставник. Слишком уж вы
беспардонно поддакиваете мне, господин Воронин-второй, совесть
моя желтая, резиновая, пользованный ты презерватив... Все тебе,
Воронин, ладно, все тебе, родимый, хорошо. Главное, чтобы все
мы были здоровы, а они нехай все подохнут. Жратвы вот не
хватит, Кацмана пристрелю, а? Милое дело!..
Дверь у него за спиной скрипнула. Он обернулся. Комната
была пуста. И стаканчики были пусты, и фляга была пуста, и в
груди было как-то пусто, словно вырезали оттуда что-то большое
и привычное. То ли опухоль. То ли сердце...
И уже привыкая к этому новому ощущению, Андрей подошел к
койке полковника, снял с гвоздя ремень с пистолетом, изо всех
сил запоясался и передвинул кобуру на живот.
-- На память, -- громко сказал он белоснежной подушке.
Часть шестая. Исход
Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре
белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и
топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг
словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида