голова делается ясной, и больше ничего не страшно, и можно
сдвинуть горы...
Потом они сидели на пороге дома и радостно вгрызались, и
хрустели, и чавкали, весело подмигивая друг другу с набитыми
ртами, а ветер разочарованно выл у них над головами и не мог
достать до них. Снова они его обманули -- не дали поиграть
костями на плешивой глине. Теперь снова можно было помериться
силами.
Они выпили по два глотка из горячей канистры, впряглись в
свои тележки и зашагали дальше. И идти теперь было легко, Изя
не отставал больше, а вышагивал рядом, -- шлепая полуоторванной
подметкой.
-- Я там, между прочим, еще один кустик приметил, --
сказал Андрей. -- Маленький. На обратном пути...
-- Зря, -- сказал Изя. -- Надо было сожрать.
-- Мало тебе?
-- А чего добру пропадать?
-- Не пропадет, -- сказал Андрей. -- На обратном пути
пригодится.
-- Да не будет никакого обратного пути!
-- Этого, брат, никто не знает, -- сказал Андрей. -- Ты
мне лучше вот что скажи: вода еще будет?
Изя задрал голову и посмотрел на солнце.
-- В зените, -- сообщил он. -- Или почти в зените. Ты как
полагаешь, господин астроном?
-- Похоже.
-- Скоро начнется самое интересное, -- сказал Изя.
-- Да что тут такого интересного может быть? Ну, перевалим
мы через нулевую точку. Ну, пойдем к Антигороду...
-- Откуда ты знаешь?
-- Об Антигороде?
-- Нет. Почему ты думаешь, что мы вот так просто перевалим
и пойдем?
-- Да ни хрена я об этом не думаю, -- сказал Андрей. -- Я
о воде думаю.
-- Господи, твоя воля! В нулевой точке -- начало мира, ты
понимаешь? А он -- о воде!..
Андрей не ответил. Начался подъем на очередной бугор, идти
стало трудно, постромки врезались в плечи. Хорошая штука
"женьшень", подумал Андрей. Откуда мы о нем знаем?.. Пак
рассказывал? Кажется... А, нет! Мымра как-то притащила в лагерь
несколько корней и принялась поедать, а солдаты отобрали у нее
и сами попробовали. Да. Все они потом ходили гоголем, а Мымру
валяли всю ночь до утра... А Пак уже потом рассказывал, что
этот "женьшень", как и настоящий женьшень, попадается очень
редко. Он растет в тех местах, где когда-то была вода, и очень
хорош при упадке сил. Только вот хранить его нельзя, есть надо
немедленно, потому что через час или даже меньше корень вянет и
становится чуть ли не ядовитым... Около Павильона было много
этого "женьшеня", целый огород... Вот там мы его наелись от
пуза, и все язвы у Изи прошли за одну ночь. Хорошо было у
Павильона. А Изя все разглагольствовал там насчет здания
культуры...
...Все прочее -- это только строительные леса у стен
храма, говорил он. Все лучшее, что придумало человечество за
сто тысяч лет, все главное, что оно поняло и до чего
додумалось, идет на этот храм. Через тысячелетия своей истории,
воюя, голодая, впадая в рабство и восставая, жря и
совокупляясь, несет человечество, само об этом по подозревая,
этот храм на мутном гребне своей волны. Случается, оно вдруг
замечает на себе этот храм, спохватывается и тогда либо
принимается разносить этот храм по кирпичикам, либо судорожно
поклоняться ему, либо строить другой храм, по соседству и в
поношение, но никогда оно толком не понимает, с чем имеет дело,
и, отчаявшись как-то применить храм тем или иным манером, очень
скоро отвлекается на свои, так называемые насущные нужды:
начинает что-нибудь уже тридцать три раза деленное делить
заново, кого-нибудь распинать, кого-нибудь превозносить -- а
храм знай себе все растет и растет из века в век, из
тысячелетия в тысячелетие, и ни разрушить его, ни окончательно
унизить невозможно... Самое забавное, говорил Изя, что каждый
кирпичик этого храма, каждая вечная книга, каждая вечная
мелодия, каждый неповторимый архитектурный силуэт несут в себе
спрессованный опыт этого самого человечества, мысли его и мысли
о нем, идеи о целях и противоречиях его существования; что
каким бы он ни казался отдельным от всех сиюминутных интересов
этого стада самоедных свиней, он, в то же время и всегда,
неотделим от этого стада и немыслим без него... И еще забавно,
говорил Изя, что храм этот никто, собственно, не строит
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида
