топотало. В огромном зале было все так же холодно, дуло по
ногам, черные пыльные тряпки свисали с невидимого потолка,
мраморные стены темнели неопрятными подозрительными пятнами и
блестели потеками сырости, золото и пурпур с них осыпались, а
горделиво-скромные бюсты -- гипсовые, мраморные, бронзовые,
золотые -- слепо и скорбно глядели из ниш сквозь клочья пыльной
паутины. Паркет под ногами трещал и подавался при каждом шаге,
на замусоренном полу лежали лунные квадраты, а впереди уходила
вглубь и вдаль какая-то галерея, в которой Андрей никогда
раньше не бывал. И вдруг целая стая крыс выскочила у него
из-под ног, с писком и топотаньем пронеслось по галерее и
исчезла в темноте.
Где же все они? -- беспорядочно думал Андрей, бродя по
галерее. Что с ними сталось? -- думал он, опускаясь в затхлые
недра по гремящим железным лестницам. Как же все это произошло?
-- думал он, переходя из комнаты в комнату, а под ногами его
хрустела осыпавшаяся штукатурка, скрипело битое стекло, чавкала
заросшая пушистыми холмиками плесени грязь... и сладковато
пахло разложением, и где-то тикала, падая капля за каплей,
вода, и на ободранных стенах чернели огромные, в мощных рамах
картины, на которых ничего нельзя было разобрать...
Теперь здесь всегда так будет, думал Андрей. Что-то я
сделал такое, что-то мы все сделали такое, что теперь здесь так
будет всегда. Оно больше не сдвинется с места, оно навсегда
останется здесь, оно будет гнить и разрушаться, как
обыкновенный дряхлый дом, и в конце концов его разобьют
чугунными бабами, мусор сожгут, а горелые кирпичи вывезут на
свалку... Ведь ни одного же голоса! И вообще ни одного звука,
только крысы в отчаянии пищат по углам...
Он увидел огромный шведский шкаф со шторной дверью и вдруг
вспомнил, что точно такой же шкаф стоит у него в маленькой
комнатушке -- шесть квадратных метров, единственное окно во
двор-колодец, рядом -- кухня. На шкафу полно старых газет,
свернутых в рулоны плакатов, которые до войны коллекционировал
отец, и еще какого-то лежалого бумажного хлама... и когда
огромной крысе мышеловкой раздробило морду, она как-то
ухитрилась забраться за этот шкаф и долго там шуршала и
копошилась, и каждую ночь Андрей боялся, что она свалится ему
на голову, а однажды взял бинокль и издали, с подоконника,
посмотрел, что там делается, среди бумаги. Он увидел -- или ему
показалось, что он увидел? -- торчащие уши, серую голову и
страшный, блестящий, словно лакированный, пузырь вместо морды.
Это было так жутко, что он выскочил из своей комнаты и
некоторое время сидел в коридоре на сундуке, чувствуя слабость
и тошноту внутри. Он был один в квартире, ему некого было
стесняться, но ему было стыдно за свой страх, и в конце концов
он поднялся, пошел в большую комнату и там завел на патефоне
"Рио-риту"... А еще через несколько дней в его комнатушке
появился сладковатый тошнотный запах, такой же, как здесь...
В глубоком, как колодец, сводчатом помещении странно и
неожиданно отсвечивал рядами свинцовых труб огромный орган,
давно уже мертвый, остывший, немой, как заброшенное кладбище
музыки. А около органа, рядом с креслом органиста, лежал,
скрючившись, человечек, закутанный в драный ковер, и в головах
у него поблескивала пустая бутылка из-под водки. Андрей понял,
что все действительно кончено, и торопливо пошел к выходу.
Спустившись с крыльца в свой сад, он увидел Изю. Изя был
непривычно пьяный и весь какой-то особенно растерзанный и
взлохмаченный. Он стоял, покачиваясь, держась одной рукой за
ствол яблони, и смотрел на Здание. В сумраке блестели его зубы,
обнаженные застывшей улыбкой.
-- Все, -- сказал ему Андрей. -- Конец.
-- Бред взбудораженной совести! -- произнес Изя невнятно.
-- Одни крысы бегают, -- сказал Андрей. -- Гниль.
-- Бред взбудораженной совести... -- повторил Изя и
хихикнул.
Часть пятая. Разрыв непрерывности
Преодолев спазм, Андрей проглотил последнюю ложку
размазни, с отвращением оттолкнул манерку и потянулся за
кружкой. Чай был еще горячий. Андрей взял кружку в ладони и
принялся отхлебывать маленькими глотками, уставясь в шипящий
огонек бензиновой лампы. Чай был необычайно крепкий,
перестоявшийся, от него разило веником, и был у него еще
какой-то привкус
-- то ли от этой гнусной воды, которую они набрали на
восемьсот двадцатом километре, то ли Кехада опять подсыпал
всему командному составу своей дряни от поноса. А может быть,
просто кружку плохо отмыли -- была она сегодня какая-то
особенно сальная и липкая.
За окном внизу побрякивали котелками солдаты. Остряк
Тевосян отмочил что-то насчет Мымры, солдаты заржали было, но
тут сержант Фогель заорал вдруг прусским голосом: "Вы на пост
идете или к бабе под одеяло, вы, земноводное! Почему босиком?
Где ваша обувь, троглодит?" Угрюмый голос отозвался в том
смысле, что ноги, мол, стерты до мяса, а местами и до костей.
"Закройте пасть, корова крытая! Немедленно обуться и на пост!
Живо!.."
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида