Но здесь такой проблемы нет. За исключением братьев, служащих вместе в нашей экспедиции (а Томас Хартнелл потерял старшего брата на острове Бичи), здесь ни у кого нет род ственников, которые пришли бы на сей ужасный остров в царстве льдов, ветров, тумана и молний. Некому будет опознавать нас, когда мы умрем,- и уж тем более хоронить.
Двенадцать из лежащих в лазарете людей умирают от цинги, и у более двух третей от ста пяти оставшихся в живых участников экспедиции наблюдаются ранние симптомы болезни.
Запасы лимонного сока - самого нашего действенного противоцинготного средства, хотя и в значительной мере утратившего эффективность за последний год, - иссякнут через несколько дней. Тогда нам останется спасаться только уксусом. Неделю назад в палатках с запасами продовольствия, установленных на льду рядом с «Террором», я самолично наблюдал за переливанием остатков уксуса из больших бочек в восемнадцать бочонков поменьше - по одному на каждую лодку, перевезенную на санях в лагерь.
Люди терпеть не могут уксус. В отличие от лимонного сока, едкость которого можно несколько приглушить примесью подслащенной воды или даже грога, уксус кажется на вкус чистым ядом людям, чьи неба уже повреждены цингой, развивающейся в организме.
Офицеры, употреблявшие в пищу больше голднеровских консервированных продуктов, чем матросы (те питались своей любимой - хотя и прогорклой - соленой свининой и говядиной, пока провиантские бочки не опустели), похоже, сильнее последних предрасположены к цинге.
Данное обстоятельство подтверждает гипотезу доктора Мак-дональда, что в консервированных супах, овощах и мясе - в отличие от испорченных, но некогда свежих продуктов - отсутствует некий жизненно важный элемент или, наоборот, присутствует некий яд. Если бы мне чудом удалось открыть означенный элемент - ядовитый или животворный,- у меня появился бы не только шанс исцелить больных людей (возможно, даже мистера Хора), но и все шансы получить рыцарское звание, когда нас спасут или мы сами доберемся до безопасного места.
Но в существующих условиях у меня нет такой возможности. Лучшее, что я могу сделать, это настойчиво порекомендо вать людям есть любое свежее мясо, добытое нашими охотниками,- даже сало и внутренности животных, я уверен супротив всякой логики, могут в известной мере предохранить нас от цинги.
Но наши охотники пока не нашли в окрестностях никакой дичи. И лед слишком толстый, чтобы пробивать в нем проруби для рыбной ловли.
Вчера вечером капитан Фицджеймс заглянул в лазарет, как он делает в начале и конце каждого своего долгого, трудного дня, и когда он совершил традиционный обход спящих больных, расспрашивая меня о переменах в состоянии каждого, я набрался смелости, чтобы задать вопрос, уже несколько недель не дававший мне покоя.
- Капитан,- сказал я,- я вас пойму, коли вы откажетесь отвечать мне по причине своей занятости или проигнорируете мой вопрос как заданный человеком несведущим, каковым я, безусловно, являюсь… но я уже давно ломаю голову: зачем мы взяли восемнадцать шлюпок? Похоже, мы забрали с «Эребу-са» и «Террора» все шлюпки до единой, но ведь нас осталось всего сто пять человек.
- Давайте выйдем наружу, если вы не возражаете, доктор Гудсер.
Как всегда, я мысленно отметил (и внутренне смутился от сознания, что я всякий раз отмечаю данное обстоятельство) обращение «доктор», которое капитан стал использовать в разговоре со мной только после вторжения зверя на «Эребус» в марте.
Я велел Генри Ллойду, своему помощнику, присматривать за больными и вышел вслед за капитаном Фицджеймсом из палатки. Еще в лазарете я заметил, что борода у него, прежде казавшаяся мне рыжей, на самом деле почти полностью седая и только окаймлена запекшейся кровью.
Капитан взял из лазарета фонарь и двинулся с ним к покрытому галькой берегу.
Разумеется, никакие волны не набегали с плеском на берег. Вдоль береговой линии по-прежнему тянулась гряда высоких айсбергов, стоявшая стеной между нами и паковым льдом.
Капитан Фицджеймс поднял фонарь и осветил длинный ряд лодок.
- Что вы видите, доктор? - спросил он.
- Лодки,- рискнул предположить я, чувствуя себя тем самым несведущим человеком, которым отрекомендовался минуту назад.
- Вы замечаете какую-нибудь разницу между ними, доктор Гудсер?
Я пригляделся получше.
- Четыре из них не на санях,- сказал я.
На это я обратил внимание сразу, еще в первую ночь своего пребывания здесь. Я не понял, в чем дело с означенными четырьмя лодками, когда для всех остальных мистер Хани потрудился смастерить специальные сани. Это показалось мне вопиющим упущением.
- Вы совершенно правы,- сказал капитан Фицджеймс.- Эти четыре лодки - вельботы с «Эребуса» и «Террора». Длиной тридцать футов. Легче остальных. Очень прочные. Шестивесельные. С острым носом и кормой, как каноэ… теперь видите?
Теперь я увидел. Я никогда прежде не замечал, что вельботы одинаково сужаются с одного и другого конца, наподобие каноэ.
- Будь у нас десять вельботов,- продолжал капитан,- наши дела обстояли бы значительно лучше.
- Почему? - спросил я.
- Они прочные, доктор. Очень прочные. И легкие, как я уже сказал. Мы смогли бы погрузить в них припасы и тащить их по льду, не изготавливая для них сани, как для всех прочих лодок. Если бы мы нашли разводье, то смогли бы спустить вельботы на воду прямо со льда.
Я потряс головой. Понимая, что капитан Фицджеймс может счесть и наверняка сочтет меня за полного дурака, услышав следующий мой вопрос, я все же спросил:
- Но почему вельботы можно тащить по льду, а остальные лодки нельзя, капитан?
Капитан ответил, без тени раздражения в голосе:
- Вы видите у них руль, доктор?
Я посмотрел в один и другой конец вельбота, но никакого руля не увидел. О чем и сообщил капитану.
- Вот именно,- сказал он.- У вельбота плоский киль и нет руля. Судном управляет гребец на корме.
- Это хорошо? - спросил я.
- Да, если вам нужна легкая, прочная лодка с плоским килем и без руля, который непременно сломается при волочении по льду,- сказал капитан Фицджеймс.- Вельбот легче всего тащить по льду, несмотря на то что он длиной тридцать футов и вмещает до дюжины человек вместе с изрядным количеством припасов.
Я кивнул, как если бы все понял. Я и правда почти все понял - но я страшно устал.
- Видите, какая у вельбота мачта, доктор?
Я снова посмотрел. И снова не понял, что именно должен увидеть. В чем и признался.
- У вельбота одна-единственная разборная мачта, - сказал капитан.- Сейчас она лежит под парусиной, натянутой на планшири.
- Я заметил, что все лодки покрыты парусиной и досками,- сказал я, чтобы показать, что я не совсем уж ненаблюдательный.- Это для того, чтобы защитить их от снега?
Фицджеймс зажигал трубку. Табак у него уже давно кончился. Я не хотел знать, чем он теперь ее набивает.
- Для того чтобы под ними могли укрыться команды всех восемнадцати лодок, даже если в конечном счете мы возьмем с собой всего десять,- негромко сказал он.
Большинство людей в лагере уже спали. Замерзшие часовые, притопывая ногами, расхаживали взад-вперед сразу за пределами освещенного фонарем пространства.
- Мы будем прятаться под парусиной, когда пойдем по чистой воде к устью реки Бака? - спросил я.
Мне никогда не представлялось, как мы сидим на корточках под парусиной и настилом из досок. Я всегда воображал, как мы весело гребем при ярком солнечном свете.
- Возможно, мы не пойдем на лодках по реке,- сказал Фицджеймс, попыхивая трубкой, набитой чем-то похожим на сухие человеческие экскременты.- Если летом воды вдоль берега освободятся от льда, капитан Крозье примет решение плыть морем.
- До самой Аляски и Санкт-Петербурга? - спросил я.
- По крайней мере до Аляски,- сказал капитан.- Или, возможно, до Баффинова залива, если прибрежные проходы во льдах откроются к северу.- Он сделал несколько шагов вперед и осветил фонарем лодки на санях.
- Вы знаете, что это за лодки, доктор?
- А они что, отличаются от предыдущих, капитан?
Скачать книгу [0.56 МБ]
Пирамида