На этот раз он ничего не сказал и только с улыбкой молча пожал плечами.
А я - соврал. Я вовсе не чувствовал себя уставшим. Наоборот, я ощущал совершенно
небывалый и абсолютно необъяснимый подъем...
Сняв с огня котелок с овсянкой, я поставил воду для чая.
Он завтракать отказался и отправился куда-то в степь, что меня весьма
обрадовало.
Усевшись с миской на краю обрыва и свесив вниз ноги, я съел кашу и, подобно
разбойникам из мультика, которые “убежали далеко в лес и поклялись больше
никогда, никогда не возвращаться в это проклятое место”, решил, что больше не
буду вступать с этим типом ни в какие разговоры о вещах хотя бы сколько-нибудь
абстрактных, и вообще постараюсь обращать на него поменьше внимания.
После завтрака я сложил миску, кружку и ложку в полиэтиленовый кулек и, зажав
его в зубах, спустился вниз. Вымыв посуду, выкупался сам и сладостно растянулся
на теплой поверхности камня в предвкушении многодневного блаженного безделья.
Он спустился на плиту примерно через час.
Весь день почти до самого заката мы провели у воды, не перекинувшись ни одним
словом. Большую часть времени я лежал с закрытыми глазами, иногда сползая в
море, чтобы лениво проплыть несколько сот метров. Он тоже молча лежал, потом
что-то делал, потом плавал, потом опять что-то делал, громко при этом пыхтел,
потом снова лежал, но я тщательно не обращал не него никакого внимания и
старался даже не смотреть в его сторону.
Вечером он сварил рис, который мы съели в полном молчании.
Так прошло несколько дней, в течение которых мы с ним почти не разговаривали.
Однажды я обнаружил, зачем он по утрам берет с собой вниз чайную ложку и
кружку-чайник. Оказывается, они нужны были ему для выполнения утренних
гигиенических процедур.
Сначала он прополаскивал рот морской водой, потом чистил язык, ложкой соскребая
с него собравшийся за ночь белесый налет. С особой тщательностью он обрабатывал
корень языка, от этого временами у него возникали даже позывы на рвоту, а в
глазах скапливались слезы. Покончив с языком, он снова прополаскивал рот, после
чего указательным и средним пальцами правой руки протирал и массировал десны и
зубы.
Потом он набирал морскую воду в кружку-чайник, немного разбавлял ее пресной
водой из фляги и промывал нос, по очереди вставляя носик кружки-чайника в одну
ноздрю и выпуская воду из второй. Чтобы добиться свободного протекания воды
сквозь носоглотку, он склонял голову набок - так, чтобы свободная ноздря
оказалась внизу.
Наклонив кружку, он затем втягивал солоноватую воду обеими ноздрями через край и
выплевывал ее через рот, после чего набирал воду из кружки ртом, наклонялся
вперед, перевернув голову макушкой вниз, и выдувал воду наружу сквозь ноздри.
Еше у него было два тоненьких - миллиметра по три в диаметре - резиновых шнурка
длиной около сорока сантиметров каждый. Один конец каждого из шнурков был
закруглен.
Он смачивал оба шнурка в кружке, а потом закругленными концами осторожно
продевал их по-очереди сквозь ноздри, пальцами захватывал концы, вышедшие из
отверстий в глотке и вытягивал шнурки наружу через рот. После этого он снова
по-очереди промывал ноздри соленой водой из носика кружки-чайника.
Заканчивалось это все тем, что он набирал полный рот прохладной морской воды,
наклонялся и начинал с силой плескать в свои широко открытые глаза, зачерпывая
воду сложенными лодочкой ладонями. После нескольких горстей воды он прекращал
это делать и выплевывал воду изо рта. Я пытался сосчитать, сколько раз он это
делает, но каждый раз количество горстей воды оказывалось другим, и я решил, что
у него, видимо, есть какой-то иной критерий достаточности при выполнении этой
процедуры.
В один из дней он заметил, что я исподтишка за ним наблюдаю, и сказал:
Пока вода во рту не нагреется до температуры тела... Чем более холодной водой
брызгаешь в глаза, предварительно наполнив ею рот, тем лучше. Если нет
подходящего водоема, можно просто лить подсоленную воду из чайника - сначала
прополоскать один глаз от внешнего его угла к внутреннему, потом - второй...
Может, попробуешь? Я тебе кружку одолжу. И шнурочки... Если хочешь, можешь
даже продезинфицировать, у меня наверху спирта немного есть. И мыло...
Ничего не ответив, я отвернулся и сделал вид, что внимательно разглядываю
горизонт. Я, правда, подумал, что поступаю, должно быть, глупо, потому что в его
странных гигиенических действиях явно было что-то стоящее, однако нельзя было
давать ему повод раскрутить меня на полноценное общение. После того случая на
обрыве он внушал мне что-то очень сильно смахивавшее на суеверный страх, и я
очень не хотел в этом себе признаваться, довольно уютно устроившись в сетчатом
коконе-фильтре.
Тебе не кажется, что ты ведешь себя глупо? - спросил он.
Нелогично - ты это хотел сказать? Если у меня закружилась голова от
перенапряжения, то я должен быть тебе благодарен за то, что ты спас мне жизнь,
а не демонстративно тебя игнорировать... А если я тебя игнорирую, то тем самым
признаю, что дело обстоит иначе, и, следовательно, себя обманываю... Да?
Я говорю то, что хочу сказать, и я сказал: “Глупо”. Обманывают себя
практически все, и это не есть что-то особенное. Что же касается формальной
логики, то почти никто из людей не бывает логичен в своих поступках, поскольку
то, что принято считать логикой - аппарат очень ограниченный и как руководство
к действию в большинстве случаев ни на что не годный. В то же время истинная
логика, в соответствии с которой устроена жизнь в этом мире, с точки зрения
большинства людей абсолютно абсурдна. А ты ведешь себя просто-напросто глупо,
пытаясь игнорировать то, что уже вошло в твою жизнь, и от чего тебе теперь
никуда не деться. Ты похож на страуса, от страха спрятавшего в песок голову в
наивной надежде, что от этим можно что-то изменить в окружающем мире. Я могу
уйти прямо сейчас. Но то, что я сделал с тобой несколько дней назад, останется
в тебе и будет неуклонно изменять тебя изнутри, и раньше или позже для того,
чтобы справиться с новым самим собой, тебе понадобится определенная
информация. И кроме меня, никто не поможет тебе ее добыть. А если ты ее не
добудешь, то либо будешь несчастен до конца своей жизни, либо тебя скосит
шиза.
Как тебя, например...
Он пропустил мое замечание мимо ушей и невозмутимо продолжал:
Но самое главное - ты знаешь, почему именно я, однако предпочитаешь хранить
это знание в дебрях подсознания. Там, откуда оно само по себе не сможет
выбраться в слой формулируемых мыслей и мыслеобразов. Разве что во сне... Ты
часто видишь сны? О прошлых жизнях, например? А может быть, даже не сны?.. А?
Он знал, что попал в точку. Но от этого я еще больше замкнулся в себе.
Не хочешь... - сказал он. - Ну что ж, твое право... Однако ты способен на
большее, чем банальный мордобой, который у нас проходит под кодовым названием
“восточные боевые искусства”... Я уж не говорю о плавании... В обычном
понимании...
Пирамида