вмешательство во все и во вся и выигрывало ли, в конце концов,
от этого дело обороны. Только истинный гений или даже
сверхгений мог бы в этой сумятице, дикой спешке, при
молниеносном перепрыгивании от одного вопроса к совершенно
другому избежать грубых просчетов, скороспелых решений и
неправильных выводов. Тиранство, не терпящее разделения
прерогатив верховной власти ни с кем, и тут возобладало над
умом и волей государственного деятеля.
Что касается применения к Сталину термина "полководец", то
оно основано на явном недоразумении. История не видела и
никогда не увидит полководца, не смеющего за всю четырехлетнюю
войну ни разу выехать на передовую, ни разу не вдохновившего
солдат примером собственного бесстрашия и мужества, а,
напротив, спрятавшегося в самом недоступном углу и там, вызывая
к себе настоящих военных специалистов, боевых маршалов и
генералов, которые несут на себе всю тяжесть фактического
командования, испрашивающего их авторитетного мнения по каждому
военному вопросу, чтобы затем присвоить себе эти мнения, эти
решения, эти стратегические и тактические концепции. Надо
думать, что Жуков, Рокоссовский или Малиновский могли бы многое
порассказать о том, как умел этот Верховный Главнокомандующий
оказываться мудрым инициатором того, что ему и не снилось до
беседы с ними.
Азарт и государственная дальнозоркость - вещи плохо
совместимые. Во время войны Сталин был, по-видимому, столь
охвачен азартом, что послевоенное будущее мало интересовало
его, и это приводило, конечно, к непоправимым промахам.
Примером может служить То, что в течение четырехлетней войны,
когда под ружье был взят каждый второй полноценный мужчина в
государстве, генералиссимус, охваченный прямолинейной идеей
"все для войны", запрещал давать отпуска солдатам и офицерам.
Естественным следствием этого было катастрофическое падение
рождаемости. В приросте населения погодам образовалась
четырехлетняя зияющая дыра, которая должна была сказаться самым
ужасным образом в период с 1959 по 1963 год, когда перед лицом
нависшей третьей мировой войны в государстве не оказалось бы
молодежи призывных возрастов. Возможно, что руководитель думал,
что третью войну ему удастся развязать и завершить раньше, чем
поколение, рожденное в начале сороковых годов, достигнет
призывного возраста.
Можно ли того, кто не только стрижет, но и истребляет свой
скот, назвать хорошим скотоводом? Можно ли такого хозяина,
который заставляет выпалывать, вместе с сорняками, побеги
овощей, не считать разрушителем собственного хозяйства? Можно
ли такого руководителя политического курса, на которого вся
военная мощь соседа сваливается как снег на голову, назвать
хорошим политиком и дипломатом? Можно ли того, кто без причины
и часто даже без повода истребляет испытанные кадры своих же
сторонников, считать разумным лидером партии, истинным вождем?
Это не пастух, а волк.
Итак, носитель своеобразной темной гениальности, которая
проявлялась во всем, что имело отношение к тиранствованию,
оказался обладателем государственных способностей никак не выше
среднего. Сталин был дурным хозяином, дурным дипломатом, дурным
руководителем партии, дурным государственным деятелем.
Полководцем он не был вообще.
Но мы знаем некоторые проявления его личности, в которых
сказалось качество еще более низкое, чем "дурной". Это
относится к сфере его так называемой культурной деятельности.
"Он не был ни инженером, ни технологом". Оставаясь
дилетантом во всех областях знания, кроме, может быть,
политико-экономических наук, но воображая себя гением
энциклопедического типа, он с "неисповедимой наглостью"
Угрюм-Бурчеева взялся за руководство всей научной жизнью
Советского Союза. Конечно, ой не занимался лабораторными
исследованиями. Но деятельность всей системы Академии наук
СССР, со всеми входящими в нее институтами, равно как и работа
начальной, средней и высшей школ, направлялось согласно
установкам, полученным персонально от Сталина. Этого мало.
Организовывались широкие общественные дискуссии по вопросам
биологических, физических, даже астрономических дисциплин,
задачей которых были обсуждение и разработка такого угла зрения
на текущие научные проблемы, какой предуказывался и определялся
именно Сталиным. Но и этого мало. В некоторых областях науки он
даже осмеливался выступать как ученый-исследователь; незачем
напоминать, что при этом каждое его суждение становилось
нерушимой догмой для всех специалистов этой научной области.
Всем еще памятны его работы в области языкознания, где
общеизвестные истины, вроде мысли о том, что язык является
основным средством общения людей, перемешивались со вздорными
утверждениями. Достаточно напомнить безапелляционное
утверждение о том, что мышление вне слов невозможно, -
утверждение, загонявшее специалистов в тупик, так как
оставалось совершенно необъяснимым, как же мыслит композитор,
обдумывая свое новое творение, или архитектор, уясняя себе
конструкцию будущего здания, или живописец, приступая к своей
картине.
Будучи в очень слабой степени одарен образным мышлением и
привыкнув почти всю свою умственную деятельность проводить
через слово, Сталин, по-видимому, действительно совершенно не
понимал природы художественного творчества. Однако это не
мешало ему видеть в себе глубокого понимателя эстетических
Ценностей, проникновенного указателя, куда и как должны
двигаться художественная литература, архитектура, живопись,
музыка, театр. Общеизвестный афоризм по поводу сказки Горького
"Девушка и смерть" - "Эта штука посильнее "Фауста" Гете", может
быть не без пользы дополнен еще одним, который теперь уже мало
кто помнит, но документально точную фиксацию которого можно
найти в газетах за 1926 или 27-й год. В те еще патриархальные
времена Сталин вместе с Луначарским и Калининым посетил
Пирамида