одну шеренгу с теми, кто послужил причиной краха империи.*
"Монсеньор де Сен-Жермен, произнеся эти слова на одном
дыхании, прошел в
дверь, закрыл ее и исчез, - пишет мадам д'Адемар. - Все усилия
найти графа оказались
тщетными".
Поучительный, но болезненный урок: даже алхимик
величайшего мастерства,
знаток веков истории, имея самые лучшие намерения и решения
глобальных проблем,
касающихся подъема и упадка наций, должен был склониться перед
своеволием смертных.
Он мог советовать, но не приказывать; и, если его игнорировали,
ему надлежало удалиться.
Монсеньор де Сен-Жермен продолжал писать письма королеве,
предупреждая о
неминуемом ниспровержении, но, коль скоро кризис достиг
определенной точки, он уже
ничего не мог сделать, чтобы повернуть вспять революцию, которая
развивалась со времени
смерти такого мастера ведения государственных дел, как Людовик
XVI.
Несколько лет спустя, как раз перед тем как разразилась
буря, Сен-Жермен снова
встретил мадам д'Адемар однажды ранним утром в часовне в Реколе в
Париже. Он
предсказал гибель короля и королевы и сказал, что слишком поздно
спасать их.
Нижеследующее - запись этой беседы.
"Я говорил вам, а также и королеве, что из-за компромиссов
монсеньора де Морепа
можно потерять все. Я был Кассандрой, или прорицателем бедствий.
Какова же сейчас ваша
точка зрения?"
"Ах, граф! Ваша мудрость будет бесполезна".
"Мадам, кто посеет ветер - пожнет бурю. Так сказал Иисус в
Евангелии, возможно,
и не раньше, чем я, но во всяком случае, его слова записаны; людям
оставалось только
воспользоваться тем, что я говорил".
"Опять! - Сказала я, пытаясь улыбнуться, но он, оставив
без внимания мое
восклицание, продолжил:
"Я уже писал вам, я не могу ничего сделать, мои руки
связаны Тем, Кто сильнее
меня. Бывают такие времена, когда отступить невозможно, и такие,
когда Он выносит
приговор, и веление должно быть исполнено. К этому мы и
приближаемся".
"Увидитесь ли вы с королевой?"
"Нет, она обречена".
"Обречена? На что?"
"На смерть!"
О, в тот момент, не сумев сдержать крика, я вскочила с
места, руки мои оттолкнули
графа, и дрожащим голосом я сказала:
"И вы тоже! Вы! Что, вы тоже!"
"Да, я - я, как Казотт".
"Вы знаете..."
"То, о чем вы даже не подозреваете. Возвращайтесь во
дворец, идите и скажите
королеве, что ей нужно остерегаться, этот день будет роковым для
нее; существует заговор,
замышляется убийство".
"Вы повергли меня в ужас, но граф д'Эстэн* подал надежду".
"Его охватит страх, и он скроется."
"Но монсеньор де Лафайетт..."**
"Шар, надутый воздухом! Как раз сейчас решается, что с ним
делать, будет ли он
орудием или жертвой; к полудню все будет решено".
"Монсеньор, - сказала я, - вы можете оказать великую
услугу нашим повелителям,
если пожелаете".
"А если я не могу?"
"Как?"
"Да, если не могу? Я думал о том, что ко мне не
прислушаются. Время спокойствия
миновало, и веления Провидения должны быть исполнены".
"Разъясните мне простыми словами, чего они хотят?"
"Полного краха династии Бурбонов. Их сбросят со всех
тронов, которые они
занимают; пройдет менее ста лет, и они станут просто частными
лицами по всем своим
линиям".
"А Франция?"
"Королевство, республика, империя, смешанные
правительства, измученная,
потрясенная, израненная; от умных тиранов она перейдет к другим,
беспредельно
честолюбивым. Она будет разобщена, раздроблена, рассечена; и
сказанное мною - не
плеоназм,*** грядущие времена принесут поражение Империи; спесь
поколеблет и
упразднит сословные различия, но не благодаря добродетели, а от
тщеславия, и именно
тщеславием они будут восстановлены. Французы, как дети, играющие с
кандалами и
рогатками, будут так же играть с титулами, орденскими лентами; все
станет для них
игрушкой - даже перевязь Национальной Гвардии; алчные поглотят всю
Пирамида