я не могу удержать мысль на предметах, как умела это раньше, кроме,
конечно, одной вещи. Но даже она путаная. В мыслях нет ясности. В них боль
и страх, и печаль - и зловещий восторг. И каждый, кого я вижу, вызывает у
меня подозрение.
Я все гадаю, думают ли они о том, что я употребляю, и не могут ли они
сотворить что-нибудь гнусное. Я постоянно жду от людей какого-нибудь
грязного подвоха; но это не мания. С той ночи, когда встретила Петушка, я
видела и вижу столько мошенничества и подлости, сколько не видела за
предшествующую жизнь.
Похоже мы каким-то образом попали в дурное общество. Но и моим старейшим
друзьям я тоже не могу доверять, как раньше. Все они одинаковы. Вот я и
думаю, не мания ли это? Как ее можно отличить? А ведут они себя странно. Я
в нерешительности. Можно ли быть вообще уверенным в чем-то? Нельзя. Чем
больше ты об этом думаешь, тем больше убеждаешься, что так оно и есть.
Посмотрите, как подвел нас этот Фекклз. Насколько я могу судить, даже у
таких по-настоящему милых женщин, как Гретель и Мэйбел Блэк, могут быть
еще те мотивы. Я и себя-то, на самом деле, подозреваю. Да, по-моему, это
она.
Я должна идти домой. Надеюсь, Петушок с Божьей помощью где-нибудь что-то
нашел!...
Я столкнулась с Мэйбел Блэк, когда она выходила из Бурлингтонского
Пассажа. Она выглядела отлично, сплошные улыбки, очень короткая белая юбка
и новая пара ботинок из лакированной кожи почти до колен. Наверно в них
ужасно жарко. Она затащила меня попить чаю - чертовски стильное место; там
были светильники в розовых абажурах; они отражались на голубом потолке;
сочетание создавало самый дивный лиловый цвет.
Мы заняли альков за канареечными шторами и набором невиданно симпатичных
подушек. Два плетеных стула и низкий столик дополняли убранство. Нам
подали прелестнейший чай в яйцеподобных чашечках и сигареты "Долли" с
добавкой розовых лепестков.
Мэйбел говорила со скоростью сто миль в минуту. На ее участке нашли самую
ценную нефть - романтического мальчика шестидесяти пяти лет. Он сразу же
купил ей нагайку с резной рукояткой из слоновой кости; голова лошади с
рубиновыми глазами и золотой уздечкой.
Я спросила у нее, смеясь, это затем, чтобы старик не чудил? Впрочем,
по-настоящему она любительница не плеток, а Г. У нее был полный пузырек и
она отсыпала мне приличную порцию в конверт.
Первая проба, что за наслаждение! И затем - какие мы все странные! Едва
это оказалось в моей сумочке, попало в мою кровь, мой разум начал работать
свободно. Противное оцепенение сошло, как при пробуждении от кошмара, в
котором вас душили. И тут меня осенила догадка, что совсем, или почти
совсем, не героин дал такой эффект. Еще тогда в Неаполе, когда мы снова до
него дорвались, он помог нам совсем немного.
Так почему же сегодня по-полудни я перенеслась на небеса? Откуда у меня
вдруг взялись крылья?
Ответ пришел также быстро, как и ответ. Это атмосфера самой Мэйбел и
ослабление моего беспокойства. И с облегчением пришел разумный страх перед
наркотиком. Я поинтересовалась, не вызывает ли его употребление у Мэйбел
неприятностей.
- Без него не заснешь, - призналась она, как будто речь шла о пустяке, - и
это время от времени действует мне на нервы.
Ей нужно было бежать, чтобы не пропустить обед со своим красавчиком. А я
пошла в свою грязную каморку, и моя радость лилась через край. Петушок
валялся на постели в бездонной депрессии. Он не пошевелился даже когда я
вошла. Я бросилась к нему и покрыла поцелуями. Его веки распухли и
отяжелели, из носа текло.
Я дала ему свой платочек и заставила сесть. Его одежда была смята и,
конечно же, он был небрит. Я не смогла противиться искушению подразнить
моего милого. Ко мне потоком вернулось мое желание любить. Мне было больно
до дрожи, потому что он мне не отвечал. Я сжала боль в своем сердце. Моя
кровь бушевала радостью власти. Я держала его в своих руках. Одно
крохотное усилие, и он был мой. Мне не хватило выдержки насладиться до
конца. Жалость и нежность наполнили мои глаза слезами и я отсыпала ему
дозу тускло-белого чародейства.
Он втянул ее в летаргическом оцепенении, словно человек потерявший надежду
на жизнь, и все-таки принимающий по привычке свои лекарства. Постепенно он
стал отходить, но едва пришел в себя только после третьей дозы.
Я тоже приняла одну, не потому, что мне это было нужно, а чтобы составить
ему компанию. Я отправила его побриться и купить свежее белье.
Написание этого дневника наполняет меня причудливым восторгом. Теперь я
знаю причину, и это меня слегка возбуждает. Все дело в случайной фразе
Царя Лестригонов: "Ваш магический дневник".
Я много флиртовала с Царем, однако все это было по большей части
кокетством. Многое в этом мужчине мне не нравится.
Клянусь Юпитером, и я знаю по какой причине. Все от того, что я чувствую,
как он презирает меня интеллектуально, и еще потому, что я его уважаю.
Несмотря на мою неприязнь, я рвусь показать ему, что, в конце концов, я не
такая уж дрянь.
Он заставляет своих учеников вести вот такие магические дневники. Я ощущаю
себя участницей соревнований, и, кажется, мне удалось сотворить кое-что
поинтереснее того, что делают другие, кто бы они ни были.
А вот и Питер Пен. Он так и не состарился...
Мы роскошно покушали в милом старом кафе. Царь Лестригонов подошел к
нашему столику, но произнес всего несколько слов.
- Итак, вы его раздобыли, как я погляжу.
Коки тут же дал ему отпор.
- Чертовски не хочется подорвать вашу репутацию пророка, господин Царь, но
вынужденная остановка не есть остановка. Я его раздобыл, как вы сказали, и
теперь, с вашего любезного позволения, намерен продемонстрировать, что
остановиться мы можем.
Манеры Царя Лестригонов изменились в мгновение ока. Его пренебрежительная
усмешка превратилась в весеннюю зарю.
- Вот это разговор, - одобрил он. - Я рад, что вы уловили идею. Не
подумайте, что я пытаюсь вас отвлечь, но если это окажется для вас
труднее, чем вы воображали, не сочтите за унижение прийти ко мне! Я и в
самом деле могу дать несколько приличных советов.
Я была рада, что Питер принял добрую порцию. Будучи в хорошей форме, он
осознал, я полагаю, что дело это серьезное. Мы могли столкнуться с
препятствиями.
23 Августа
Пирамида