Что там говорит этот приятель Лам?
- Улыбкой демона мне мозг порви,
В коньяк, и кокаин, и поцелуй его мокни.
Птица со странностями, этот чудаковатый Лам! Впрочем, сдается мне, эти
стишки свидетельствуют, что он в этих вещах разбирается. Ну разумеется,
почему бы и нет. Я сам видел, как он принимал кокаин. Тот еще фрукт!
Ставлю шиллинг. Копает глубоко. И знает много. Но это не повод для
подозрений. Не понимаю, за что людишки его так ненавидят. Не понимаю из-за
чего. Я и сам так окрысился на него. Возможно, что он совершенно достойный
малый "в принципе". У него есть странности - но это не портит человека,
если он человек.
Черт, если придираться к мелким странностям, чего стоит Лу! Еще та
чудачка, но я все же люблю ее.
- Дай мне еще раз нюхнуть с твоей руки.
Смех моей милой Лу напоминал звон московских колоколов на Русскую Пасху,
которая, как известно, бывает не тогда, когда у нас. Они передвинули время
туда или сюда - не могу вспомнить куда именно - если только вы понимаете,
что я имею в виду.
Она подбросила пустой шелковый мешочек в воздух и поймала его ртом,
страстно щелкнув зубами, чем снова почти свела меня с ума. Как бы я хотел
быть птицей, чтобы эти острые белые маленькие лезвия откусили мне голову.
А вы практичная девочка, моя Леди Пендрагон! Она не стала доходить до
самого дна, и вместо этого уже вырезала новый пакетик, и когда его
открыли, птицы не запели, но она воскликнула пронзительно и возбужденно:
"Посмотри, Петушок, это не снег!".
Здесь нужно пояснить, что она прозвала меня Петушок с намеком на тот факт,
что меня зовут Питер (намек на троекратное отречение апостола Петра до
"петушиного крика").
Я вышел из транса. Я смотрел на вещество, и глаза мои при этом были,
должно быть, тупыми и остекленевшими. Затем мой врачебный навык пришел мне
на выручку.
Это была белая пудра. Она имела тенденцию крошиться комочками и смахивала
на мел. Я растер ее между большим и указательным пальцами. Понюхал. Запах
не говорил мне ни о чем. Тогда я попробовал ее на вкус. Это тоже ничего
мне не дало, так как нервы моего языка были полностью анестезированы
кокаином.
Но исследование это было сущей формальностью. Теперь знаю, зачем я все это
проделал. Обыкновенный жест самца. Мне хотелось пустить Лу пыль в глаза. Я
пожелал впечатлить ее масштабами своей учености; ведь мне с самого начала
было известно, без чьей-либо подсказки, что это такое.
Знала об этом и она. Чем дольше я знал Лу, тем больше меня впечатляли
широта и разнообразие ее познаний.
- О, Гретель мила сверх меры, - прощебетала она. - Каким бы "приятным и
утешительным" не был "коко", он может наскучить, и она об этом догадалась.
Поэтому наша любезная старая подруга решила прислать нам еще и немного
героина. И после этого еще находятся люди, говорящие нам, что жизнь не
стоит того, чтобы ее прожить!
- Когда-нибудь пробовала? - спросил я, и отсрочил ответ поцелуем.
Когда худшее было позади, она рассказала мне, что пробовала, да, но только
раз и самую крохотную дозу, которая, насколько ей помнится, не возымела
над ней никакого эффекта.
- Вот и хорошо, - промолвил я с высоты моих широких познаний. - Здесь все
зависит от вычисления физиологической дозы. Героин и в самом деле очень
хорош. Стимулирует он гораздо лучше, чем морфий. Вы получаете такое же
острое, блаженное спокойствие, но без вялости. А что, Лу, дорогая, не
читала ли ты Де Куинси и прочих, что пишут про опиум? Опиум, как тебе
известно, это смесь - в него входит что-то около двадцати различных
алкалоидов. Лауданум, пожалуйста - его принимали Кольридж, и Клайв -
разные важные персоны. Это раствор опия в алкоголе. Но самый активный и
значительный элемент в опиуме - это морфий. Ты можешь принимать его
всевозможными способами, но лучший результат дает иньекция. Однако это не
совсем удобно и всегда присутствует опасность занести грязь. Приходится
постоянно опасаться заражения крови. Он дивным образом стимулирует
воображение. Он убивает боль, и тревогу, точно амулет. Но в тот самый
момент, когда вас одолевают самые красочные идеи, когда вы возводите
дворцы из золота ваших намерений, вы одновременно чувствуете, что на самом
деле действие ничего не стоит, и это само по себе дарит вам чувство
жуткого превосходства надо всем, что есть в этом мире. И поэтому, с
объективной точки зрения, это ни к чему не приводит. Все то, что делает
морфий, делает и героин. Ведь, как тебе известно, он является производным
от морфия - "Диацетил-Морфин", таково его техническое название. Только
вместо купания в инертной философии он делает тебя острым, как горчица, в
смысле доведения до конца твоих замыслов. Сам я его никогда не принимал.
Полагаю, нам ничто не помешает приступить прямо сейчас.
Себя я вижу в этой сцене вышагивающим по комнате и прихорашивающимся,
точно павлин. Лу, с отвалившейся челюстью, глазела на меня, очарованная,
своими огромными (кокаин расширяет зрачки) глазами. Птичий самец красуется
перед своей подругой. Я требовал от нее обожания за ошметки моих познаний;
фрагменты, которых я успел нахвататься, бросив учебу.
Лу всегда практична; она вкладывает частицу таинства и священнодействия во
все, что делает. Было нечто торжественное в том, как она пересыпала героин
с лезвия ножа на тыльную сторону своей ладони.
- Мой Рыцарь, - промолвила она, сверкая глазами. - Ваша Дама снаряжает вас
на битву.
И она поднесла кулак к моим ноздрям. Я вдохнул наркотик с неким ритуальным
почтением. Не могу представить, откуда взялось это наитие. Может дело в
том, что блеск кокаина побуждает принимать его с жадностью, в то время как
тусклость героина намекает на серьезность операции?
Мне казалось, я прохожу какой-то весьма важный церемониал. Когда я все
сделал, Лу отмерила дозу и себе. Она поглотила ее с глубоким и мрачным
интересом.
Это напомнило мне о манере моего старого профессора в университете, когда
он пришел проинспектировать нового больного; случай был загадочный, но
явно критический. Возбуждение, порожденное кокаином, несколько застыло.
Наши мысли замерли, и в то же время их остановка была столь же
напряженной, как и предшествовавшее ей движение.
Мы снова смотрели друг другу в глаза с неменьшим, чем ранее, пылом; но это
был как бы пыл иного рода. Как будто мы оказались избавлены от
необходимости бытия в привычном смысле слова. Мы оба гадали - кто мы, что
мы, и что должно случиться; и, в то же время, мы были абсолютно уверены,
Пирамида