тянет нас назад".
Будет довольно бессмысленно пытаться вам описать поездку в Барли-Грандж.
Она длилась едва ли полсекунды. И она длилась долгие, долгие эоны.
Всякие сомнения на мой собственный счет были растоптаны копытами
неоспоримых фактов. Ни разу в жизни я не управлял машиной лучше. Я выкатил
гидроплан так, как кто-нибудь другой извлекает из портсигара сигарету.
Машина взмыла точно орел. Нежный, мягкий голос Лу сливался с шумом мотора
в прелестном антифоне:
"Ты, О дрожащая грудь ночи, что мерцает четками лун! Я боготворю Тебя,
Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"
Мы воспарили туда, где рассвет. Я пересек рубеж трех тысяч. Я слышал стук
моего сердца. Оно стучало в едином ритме с мотором.
Я набрал полные легкие чистого, незагрязненного воздуха. Он звучал в
октаву с кокаином; та же бодрящая дух сила, но по-иному выраженная.
Великолепная мелодия слов Зивекинга всплыла в моей памяти. Я повторял их,
блаженствуя. Они воплощали биение британского мотора.
- Глубокий вдох! И легкие полны! И мозг летит, летит ко всем чертям!
Ветер нашей скорости упразднил все мои привычные телесные ощущения. Кокаин
в сочетании со скоростью анестезировал их. Я был развоплощен; вечный дух;
Высшее существо, порознь.
- Возлюбленная Лу! Возлюбленная Лу! Лу, Лу, совершенство, возлюбленная!
Должно быть, я прокричал припев. Даже посреди рева, я расслышал ее
ответное пение:
"Ты, О Летняя нежность губ, что жарко мреет алым цветом страсти! Я обожаю
Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"
Даже вес воздуха стал для меня невыносим. Взовьемся еще выше, еще и еще
выше!
- И в яростном неистовстве! И в безрассудстве! Неистовом безрассудстве ко
всем чертям!
"Ты, О искаженный вопль урагана, что пронесся, кружась, по листве лесов! Я
обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"
И тут я почувствовал, что нас уносит некий бушующий вихрь. Земля улетела
от нас, точно камешек, брошенный в темное ничто. Мы были свободны, мы
навсегда избавились от оков, в которых пребывали с самого рождения:
- Взмывая ввысь! Взмывая ввысь! Взмывая, взмывая ввысь, ввысь!
Перед нами, высоко в серой бледности, стоял Юпитер - квадратная сапфировая
вспышка.
"Ты, О яркая утренняя звезда, что находится меж грудей самой Ночи! Я
обожаю Тебя, Эвоэ! Боготворю Тебя, И А О!"
Я прокричал ей в ответ:
- Искатели звезд! Открыватели звезд! Звезд-близнецов, отливающих серебром!
А между тем я поднимал машину все выше и выше. Толща грозовых облаков
повисла между мною и зарей. Проклятье, как они посмели! Я должен их
перелететь и растоптать.
"Ты, О Лиловая грудь шторма, на которой молния оставила следы своих зубов!
Я боготворю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!"
Болезненные, точно бездомные дети, клочья тумана окружили нас. Я понял
ликование Лу в облаках. Если кто и был неправ на этот раз, то это был я. У
меня не было столько кокаина, чтобы принимать все, как бесконечный экстаз.
Ее любовь вознесла меня до триумфальной страсти. И я понял этот туман.
"Ты, О несбираемая роса, что увлажняешь уста зари! Я боготворю Тебя, Эвоэ!
Обожаю Тебя, И А О!"
В этот миг моя практическая сторона заявила о себе с удивительной
внезапностью. Я увидел сквозь туман береговую линию. Я знал маршрут как
свои пять пальцев и буквально на волосок отклонился от кратчайшего пути в
Париж. Я плавно свернул южнее.
Подо мною катились серые волны. Мне показалось (достаточно безумная
мысль), что их движущиеся складки напоминают смех глубокого старца.
Внезапно меня осенило - что-то было не так! Спустя мгновение прибор
безошибочно показал, в чем дело. У меня кончилось горючее.
Моя память осветилась яркой вспышкой ненависти к Царю Лестригонов.
"Типичный случай злоупотребления!" Все равно, что сказать мне в лицо, что
я - дурак. Я вообразил его морской стихией, которую сотрясает глумливый
хохот.
А я то насмехался над моим старым командиром эскадрильи. Не классный я
летчик, да? Вот я покажу ему! И я был недалек от истины. Я летал
несравнимо лучше, чем когда бы то ни было. И, тем не менее, умудрился
упустить простейшую опасность.
Я неожиданно осознал, насколько паршиво может закончиться наше
путешествие. Оставалось только одно: выключить мотор и планировать, как
есть. От этой перспективы мне стало не по себе.
Эх, нюхнуть бы разок! Пока мы пикировали по широкой спирали к морю, мне
удалось извлечь мою бутылочку. Разумеется, мне сразу стало ясно, что на
таком ветру все улетит мимо носа. Тогда я вытащил пробку и просунул в
горлышко язык.
Мы все еще находились на высоте тысячи футов над морем. "У меня уйма
времени, бесконечно много времени, - подумал я, как только наркотик
подействовал, - чтобы принять решение". Я действовал с отменным
самообладанием. Мы приводнились в сотне ярдов от рыболовецкого парусника,
который только что вышел в море из Диля.
Через пару минут нас подобрали и взяли на буксир. Потом они развернули
судно и отбуксировали мою летательную машину к берегу.
Первое, о чем я подумал, несмотря на всю нелепость нашего положения, это
"вот бы заправиться и продолжить". Однако, сочувствие людей на берегу было
сдобрено обильными насмешками. В вечерних туалетах, с которых капает в
четыре часа утра! Как Гедда Габлер - "так не поступают".
Но тут мне снова помог кокаин. Какого дьявола меня должно волновать, что
они все подумали!
- Где бы я мог раздобыть горючее? - спросил я у капитана посудины.
Он мрачно улыбнулся в ответ:
- Тут одной заправки мало.
Я бросил взгляд на машину. Он был совершенно прав. Неделя на ремонт, по
меньшей мере.
- Вам бы лучше, сэр, пойти в гостиницу и получить там что-нибудь из теплой
одежды. Посмотрите, как дрожит ваша дама.
Это была чистая правда. Ничего другого не оставалось, и мы медленно
побрели вверх по берегу.
О сне, конечно, не могло быть и речи. Мы оба сверкали свежестью. Все, в
чем мы нуждались, это горячая еда - много еды.
Пирамида