на том же самом плане. Взявший меч от меча и погибнет.
— В этом я не могу с тобой не согласиться; и тем не менее меня не покидает
ощущение, что ты перегнул палку.
Мне хотелось, чтобы и Дуглас, и Баллок оказались здесь, рядом; вот тогда и нужно
было бы запустить эту механику на полную мощность.
— Надо было сказать мне об этом раньше, — заметил брат Онофрио.
— Откуда же я знал?
Брат Онофрио сделал не совсем приличный жест. Его снова «поймали».
— Я только теперь понял, — продолжал Сирил, — до какой степени точны и
целенаправленны были все твои действия. Что ж, теперь нам ничего не остается,
кроме как расслабиться и дать отдохнуть нашим сердцам в атмосфере мира и
капуанской неги. И все же... Вспомни судьбу Ганнибала и Наполеона! История
повторяется — побед у нас уже слишком много!
Брат Онофрио даже подскочил от удивления.
— Какая нега? — воскликнул он. — У нас же идет Великий Эксперимент!
— Разве? — лениво протянул Сирил.
— И кризис должен наступить уже в следующем месяце!
— Но ведь в году целых двенадцать месяцев.
Чувствуя обиду, брат Онофрио поднялся на ноги. Он терпеть не мог, когда с ним
играли подобным образом; если это была шутка, он не понимал ее, а если
оскорбление, то тем более не мог его снести.
— Сядь, сядь, — небрежно сказал Сирил. — Ты сам сказал, что до кризиса еще
целый месяц. О, как неисповедимы пути Океана, обнимающего, подобно матери, свои
пять континентов! Мне так хотелось сходить под парусом на запад, а потом
подняться на север, в этот бурный залив, и... Но что делать! Пока я не могу себе
этого позволить. Пока что нам нужно дальше нести свою службу; мы — воины,
избранные для последней битвы, в которой решится наконец, научатся ли люди сами
определять свою судьбу или так и останутся ее жалкими игрушками. Да, мы пионеры
Великого Эксперимента. Поэтому — к оружию, брат Онофрио! Бди и не теряй
мужества, кризис уже не за горами, до него остался всего месяц! Со щитом или на
щите! Dulce et decorum est pro Patria mori (Умереть за родину сладко и
почётно(лат.))!
— A-a, теперь я тебя понимаю! — обрадованно воскликнул Онофрио и, дав волю
своему итальянскому темпераменту, сердечно обнял Сирила.
— Ты молодец, — вздохнул Сирил. — Я тебе завидую. Брат Онофрио снова
насторожился.
— По-моему, ты что-то знаешь, — произнес он. — Ты знаешь, что Великий
Эксперимент не удастся, но тебя это почему-то мало заботит.
Чопорность британского дипломата не мешала хитрому, наблюдательному и
честолюбивому итальянцу улавливать ход его мыслей.
— Черт побери! — продолжал брат Онофрио. — Да есть ли для тебя на свете хоть
что-то неизменное, прочное?
— А как же. Вино, настойки и сигары.
— Вечно ты шутишь! Ты высмеиваешь все или почти все сущее, и в то же время с
величайшей серьезностью относишься к самым безумным из своих собственных
фантазий. Да ты бы даже из костей собственного отца сделал барабанные палочки, а
жену себе выбрал, сунув ей в руки швабру!
— А ты отказался бы от своей любимой музыки, чтобы только не рассердить
собственного отца, а жену бы выбрал по запаху ее пудреницы.
— Ну сколько же можно!
Врат Сирил покачал головой.
— Подожди, я попробую объяснить, — сказал он. — Вот скажи мне, что, по-
твоему, серьезнее всего на свете?
— Религия.
— Ты прав. А теперь, что такое религия? Это душа, достигшая совершенства
сама в себе путем божественного восторга. Таким образом, религия — это жизнь
души. Не что такое жизнь, если не любовь, и что такое любовь, если не смех один?
Значит, религия — это насмешка. Есть Дионис и есть Пан, я имею в виду их
духовный принцип; но и тот, и другой суть лишь две фазы все того же смеха,
сменяющие друг друга. Вот и выходит, что религия — это насмешка. Теперь скажи,
что на свете всего абсурднее.
— Женщина?
— Ты опять прав. Поэтому она — единственный серьезный остров в этом океане
смеха. Пока мы ходим на охоту, ловим рыбу, воюем и предаемся прочим мужским
забавам, она трудится на ниве, варит пищу и рожает детей. Поэтому все серьезные
слова — одна насмешка, и все насмешки серьезны. В этом-то, братец, и состоит
ключ к моему Свету и к моим полузагадочным фразам.
— Да, но...
— Я знаю, что ты хочешь скачать. Верно, все это можно перевернуть еще раз.
Так в том-то и суть! Переворачивай все снова и снова, и оно будет становиться
все смешнее и все серьезнее, вращаясь с каждым разом все быстрее, до тех пор,
пока ты не сможешь больше следить за этими круговращениями, и тогда кружиться
начнет твоя голова; вот тогда ты и станешь той духовной Силой, которая есть
квинтэссенция Абсолюта. Это самый простой и легкий способ достичь совершенства,
добыть философский камень, обрести истинную мудрость и стать счастливым.
Брат Онофрио задумался, а потом выпалил, точно разя шпагой:
— Точно. Я чувствую это, уже когда тебя слушаю!
— Что ж, тогда тебе остается только возблагодарить
Всевышнего за то, что он меня создал. А теперь пора и позавтракать!
В трапезной Сирила Грея ждала телеграмма. Внимательно прочитав, он разорвал ее и
насмешливо улыбнулся брату Онофрио, явно подавляя приступ безудержного веселья.
Потом, сделав серьезное лицо, он заговорил уже знакомым нам не терпящим
возражений тоном:
— Сожалею, но должен поставить тебя в известность: ситуация стала настолько
критической, что мне придется немедленно приступить к самым активным действиям,
так что прошу тебя передать мне сахар.
Брат Онофрио с нарочитой элегантностью повиновался.
— Ты хочешь знать, что было написано в телеграмме? — спросил Сирил еще более
серьезным тоном. — «Дай сахарку птичкам!»
Глава XVI
О ТОМ, КАК САЧОК ДЛЯ БАБОЧКИ МНОГОКРАТНО УВЕЛИЧИЛСЯ В
РАЗМЕРАХ;
ДАЛЕЕ СЛЕДУЕТ ЗАНИМАТЕЛЬНОЕ
ОПИСАНИЕ НЕКОТОРЫХ СФЕР БЫТИЯ
И РАССКАЗ О Г-ЖЕ ИЛИЭЛЬ, О ЕЕ ЖЕЛАНИЯХ' .
И ЕЕ ВТОРОМ ВИДЕНИИ, СЛУЧИВШЕМСЯ
С НЕЮ ПОЧТИ НАЯВУ
Мир снизошел на виллу; Солнце с каждым днем припекало сильнее, и западный ветер
по секрету уже сообщал цветам, что весна пришла. Результаты магических инвокаций
проявлялись в жизни виллы, как пробиваются ранние крокусы; вся атмосфера в саду
Пирамида