Томаса Карлейля и Генри Джеймса казались проще слова из трех букв.
Гримуар ему удался на славу: недаром говорят, что черти любят непонятные знаки,
темные фразы и бессмысленные слова. Это объемистое сочинение было словно
задумано для того, чтобы вытащить злого Духа безграмотной речи из его самого
дальнего укрытия на свет Божий.
Ибо для Артуэйта и речь была не речь, если ее можно было понять сразу. Чтобы как
следует запутать фразу, нужно хорошенько подумать, а потом еще и отредактировать
ее — вставить новые выражения, незаметно подменить одно подлежащее другим,
расставить глаголы в самом неожиданном порядке, выкинуть все слишком короткие
слова, а главное, не скупиться на архаизмы. От дурной привычки называть вещи
своими именами следовало отказаться решительно и бесповоротно; и если после
тщательной проверки во фразе все-таки удавалось обнаружить хоть крупицу смысла,
его нужно было немедленно удалить, заменив ключевые слова их эквивалентами из
какого-нибудь мертвого языка.
Ясно, что такую работу нельзя сделать ни за сутки, ни даже за неделю; для того,
чтобы ее прочесть, придется потратить почти столько же времени и сил — хотя бы
из уважения к автору, отважившемуся на такой подвиг. Нет, не для того, чтобы
понять, что же достопочтенный автор имел в виду, а чтобы проникнуться тем
сумеречным состоянием души, в котором он пребывал, вероятно, с самого рождения.
Приведем один небольшой пассаж ради примера:
Пневмам же, ложирующе sub circulo hermeneutico ipso,
(Когда души окажутся) (в магическом круге),
феноменико альтацчя кай паки фактация
(им придется проявиться) (и) (тем более)
(прийти в движение)
плюс роstum гилпэтика супра суть.
(и) (потом) (материализоваться).
Далее этот «каркас», уже свидетельствующий о большом опыте, ибо подобное
мастерство не приобретается в один день, следовало надстроить парой парентез
потяжеловеснее, маскируя ими все еще хоть сколько-нибудь понятные слова, чтобы
уже никто и никогда не сумел проникнуть в первоначальный смысл фразы. Все эта в
целом неизменно повергало невежественную публику в изумление перед той
недосягаемой высотой, которой автор достиг в своих познаниях. Пока Артуэйт
трудился таким образом, Весквит и Абдул занимались делами гораздо более
прозаическими. Им предстояло еще раздобыть четырех черных кошек (для четырех
сторон света) и жертвенного козла, которому предназначалась роль не менее
важная, чем самому покойному Гейтсу. Объявив, что тело будет перевезено в
Англию, Весквит отправил в гробу куклу, тело же положил в погреб на лед, что,
надо полагать, доставило тому немалое удовольствие.
Кошек Абдулу удалось достать без особого труда. Несмотря на сопротивление, их
рассадили по клеткам в «лаборатории» Артуэйта и кормили человеческим мясом,
точнее, теми отбросами, которые Весквит почти задаром получал в операционных
местных больниц.
С козлом было труднее, так как тут годился далеко не всякий козел. Чтобы
заполучить нужного, Абдулу пришлось затеять в Неаполе целую интригу с местными
мафиози, подвергая себя таким опасностям, на которые он вовсе не рассчитывал.
Доктор, впрочем, немало позабавился, когда тому пришлось надеть солдатский свой
мундир.
Летучую мышь также раздобыли довольно быстро; правда, ее следовало напоить
кровью молодой женщины. Однако и тут нашлась крестьянка, согласившаяся за
определенную мзду дать той укусить себя в палец ноги. Гвозди от гроба самоубийцы
и череп отцеубийцы вообще не были проблемой, так как Весквит никогда не пускался
в путь без подобных предметов первой необходимости. Однако дел было еще много;
труднее всего оказалось выбрать подходящее место для операции. Вообще-то для
этого полагалось найти поле сравнительно недавней битвы; чем больше в ней было
павших, тем лучше (после 1917 года немало таких мест, необычайно привлекательных
для черных магов, образовалось в окрестностях Вердена). Однако прежние гримуары
писались в иные времена и в иных обстоятельствах; сегодняшний маг наверняка
столкнется с целым рядом помех, явившись со своими козлами, кошками и прочими
атрибутами на какой-нибудь оживленный перекресток в надежде найти там столь
нужную ему могилу самоубийцы или по всем правилам погребенного вампира. Если
пеший путник XIV века, завидев это, в страхе пустился бы наутек, то водитель
нашего времени, если и не переедет мага от неожиданности, то уж во всяком случае
остановится поглазеть. Лучше всего было бы, конечно, иметь хоть маленькое поле
битвы в частном земельном владении, куда нет входа посторонним; да, это было бы
гораздо предпочтительнее для целей некромантии, нежели общедоступные гектары
поля знаменитой битвы на Марне. Да и на перекрестках теперь хоронят гораздо
меньше вампиров и самоубийц, чем в старые добрые времена. Всесторонне обдумав
эти факты деградации современного общества, Весквит решил пойти па компромисс,
избрав местом действия какой-нибудь лишенный благодати храм. Найти и снять виллу
с домовой часовенкой оказалось несложно, а раз освятить ее для такого мастера,
как Весквит, вообще не составило труда.
Всю техническую работу выполнял, разумеется, Абдул-бей.
Тут опять-таки уместно вспомнить, что противоположности притягиваются друг к
другу, и что нет такого дела, которого не могли бы изгадить бестолковые
исполнители.
Кто знает «как», не знает мук с вопросом «для чего», как сказал поэт. Д-р
Весквит находился еще в самом начале своих приготовлений, когда «секретная
служба» (нанятая Артуэйтом и названная им архилатентной эпитеорисией) доложила
об изменениях в поведении обитателей "Сачка для Бабочки».
Привычки тоже поменялись; Сирил Грей совершенно удалился от Илиэль, став членом
отряда обороны замка; Илиэль же перешла под эгиду сестры Клары, став таким
образом центром треугольника женщин. Все их ритуалы и песнопения были теперь
обращены прямо к ней. Мужчины же поочередно несли дежурство, оберегая от
нападения извне трех женщин и охраняемое ими сокровище. Узнав об этом, Эдвин
Артуэйт был чрезвычайно доволен: он исправил ошибки, допущенные по вине
нерадивого подчиненного! Потому что эти перемены произошли именно в результате
его, Артуэйта, магических действий: вскоре после прибытия Весквита он провел
блестящую операцию, тайно вбив в дверь вражеской виллы три заговоренных гвоздя.
Всем известно, что вбитые таким образом гвозди лишают обитателей дома
возможности предаваться радостям любви. И вот результат налицо! Между
влюбленными прекратилась не только любовь, но, по всей видимости, и дружба.
В действительности же брат Онофрио немедленно обнаружил эти гвозди и принял
меры, чтобы направить их вредоносное действие, так сказать, по адресу
отправителя; однако в данном случае это было равносильно поискам пенни в
заведомо пустом кармане. Не ощутив никакого ответного удара, Артуэйт продолжал
радоваться своему воображаемому успеху. Он решил опередить Весквита: с какой
стати, в самом деле, он должен делить с кем-то свои лавры? Противник уже почти
повержен, осталось только добить его. Весквит же со своей медлительностью скорее
действует противнику на руку, давая ему возможность собраться с силами.
Пирамида