назвала Гекатой. В городе Мелите, во Фтии, также бытовало предание о
повесившейся девушке по имени Аспалида, бывшей, видимо, не более как местной
разновидностью Артемиды. Тело девушки после смерти отыскать не удалось, но ее
статуя оказалась стоящей рядом со статуей Артемиды; жители Мелиты дали ей
прозвище Hecaerge — «далекоразящая» (один из ходовых эпитетов Артемиды).
Каждый год девушки приносили в жертву статуе повешенного козленка. Эта
жертва, может быть, пришла на смену обычаю вешать статую или человека,
представителя Артемиды. На острове Родос Елене Прекрасной поклонялись как
Елене Древесной, потому что-де царица острова приказала своим служанкам,
превратившимся в фурий, повесить ее на ветке дерева. Существование
человеческих жертвоприношений у азиатских греков засвидетельствовано
троянскими монетами, на которых изображен висящий на дереве бык или корова;
человек, сидящий среди ветвей или на спине животного, закалывает его ножом. В
Иераполисе, прежде чем сжечь принесенных в жертву людей, их подвешивали на
деревьях. Имея эти греческие и скандинавские параллели перед глазами, мы едва
ли решимся отбросить за негодностью гипотезу, согласно которой во Фригии
человекобога каждый год вешали на дереве, священном, но роковом
Глава XXXVII
ВОСТОЧНЫЕ РЕЛИГИИ НА ЗАПАДЕ
Весьма популярным был культ Великой Матери и ее возлюбленного в Риме времен
Империи. Из надписей следует, что божеские почести воздавались им не только в
Италии, и главным образом в Риме, но также в провинциях: Африке, Испании,
Португалии, Германии и Болгарии. Их культ пережил возведение христианства в'
ранг государственной религии императором Константином. О рецидивах
праздников Великой Матери в IV веке нашей эры сообщает Симмах, а во времена
Блаженного Августина женственные жрецы Кибелы с выбеленными лицами и
надушенными волосами еще маршировали семенящей походкой по улицам и
площадям Карфагена, прося, подобно членам нищенствующих монашеских
орденов в средние века, подаяния у прохожих. Напротив, у греков кровавые оргии
азиатской богини и ее спутника не нашли радушного приема. Развитому вкусу и
гуманности греков, несомненно, претила варварская жестокость этого крайне
экстатического культа, и они предпочли ему родственный, но более мягкий культ
Адониса. Однако те самые стороны этого культа, которые шокировали и
отталкивали греков, привлекли к нему менее изысканную часть римского общества
и западных варваров. Экстаз, ошибочно принимаемый за божественное наитие,
членовредительство, представления об искуплении грехов кровью и возрождении
своими корнями уходят в эпоху дикости и, естественно, привлекают к себе народы,
у которых далеко еще не угасли первобытные инстинкты. Нередко подлинная
природа подобных культов скрывалась под личиной философского и
аллегорического толкования, которое вводило самых страстных и восторженных
их поклонников в заблуждение, примиряя даже наиболее образованных среди них с
чертами, которые в противном случае вызвали бы ужас и отвращение.
Культ Великой Матери, это странное смешение самого грубого варварства с
духовными устремлениями, был не более как одним из многих восточных культов,
распространившихся в Римской империи на закате язычества. Постепенно привив
европейским народам чуждое им мировоззрение, эти культы подточили здание
античной цивилизации. Греческое и римское общество строилось на подчинении
личного начала общественному, гражданина — государству; это ставило
благополучие и безопасность государства в качестве высшего мерила поведения,
превыше потустороннего (или посюстороннего) благополучия индивида.
Граждане, воспитанные на этих идеалах,, посвящали свою жизнь бескорыстному
служению обществу и готовы были отдать свою жизнь ради общего блага. Если же
они уклонялись от принесения этой высшей жертвы, им и в голову не приходило,
что, предпочитая свою жизнь интересам общественного организма, они поступают
как должно.
С распространением восточных религий, которые внушали мысль о том, что
единственно достойной целью жизни является соединение с богом и личное
спасение, а благоденствие и даже само существование государства в сравнении с
ними ничего не значат, ситуация резко изменилась. Неизбежным следствием
принятия этого эгоистичного и аморального учения был все возрастающий отход
верующих от служения обществу, концентрация на личных духовных
переживаниях и появление у них презрения к окружающей жизни, в которой они
начинают видеть не более как временное испытание перед жизнью вечной.
Высочайшим идеалом человека в народном представлении стал святой отшельник,
полный презрения ко всему земному и погруженный в экстатическое религиозное
созерцание; этот идеал пришел на смену древнему идеалу самозабвенного героя-
патриота, готового пожертвовать жизнью на благо своей родины. Людям, чьи
взоры были устремлены к заоблачному граду божьему, град земной стал казаться
низменным и жалким. Центр тяжести, так сказать, переместился с настоящей
жизни на будущую, и, насколько от этого перемещения выиграл один мир,
настолько проиграл другой. Начался процесс всеобщей дезинтеграции общества:
государственные и семейные связи ослабли, общественная структура стала
распадаться на составляющие фрагменты, над обществом вновь нависла угроза
варварства. Ведь цивилизация возможна только при условии активного содействия
со стороны граждан, при условии их готовности подчинить свои частные интересы
общему благу. Между тем люди отказывались защищать свою родину и даже
продолжать свой род. В стремлении спасти свою душу и души других людей они
равнодушно смотрели на то, как гибнет окружающий мир — мир, который стал для
них символом греховности. Это наваждение длилось целое тысячелетие. Возврат
европейцев к исконным принципам их жизненной ориентации, к трезвому,
мужественному взгляду на жизнь отмечен возрождением в конце средневековья
римского права, философии Аристотеля, античной литературы и искусства.
Долгому застою в развитии цивилизации пришел конец. Волна восточного
нашествия наконец захлебнулась и стала идти на убыль. Отлив этот продолжается
до сих пор.
Одним из богов восточного происхождения, которые на закате античного мира
вступили в борьбу за господство над Западом, был Митра. Громадная
популярность этого культа засвидетельствована памятниками, рассеянными в
большом количестве по всей территории Римской империи. Учением и
обрядовостью культ Митры во многих отношениях напоминает не только культ
Великой Матери, но и христианство. Это сходство бросилось в глаза самим
христианским богословам, и они истолковали его как дело рук дьявола,
постаравшегося совратить души людей с пути истинного с помощью этой лживой и
коварной подделки под христианство. Точно так же многие из местных языческих
ритуалов показались испанским завоевателям Мексики и Перу дьявольской
пародией на христианские таинства.
Современный специалист в области сравнительного рели-гиоведения с куда
большим основанием видит в такого рода сходствах результат независимой работы
человеческого ума в его пусть неуклюжих, но искренних попытках постичь тайну
мира и перестроить в соответствии с этой ужасной тайной свою жизнь. Как бы то
Пирамида