было Висенте. При звуке этого имени тело Горды реагировало
так, как если бы был затронут не нерв. Голос у нее
изменился. Она попросила меня повторить имя и описать этого
человека. И опять я не мог дать никакого описания: я видел
этого человека только однажды, в течение нескольких минут,
десять лет назад.
-------------------------------------------
Мы с Гордой прошли через период почти злости; злились
мы не друг на друга, а на то, что держало нас закрытыми.
Последний инцидент, который был связан с полномасшта-
бным воспоминанием, произошел однажды, когда я простудился и
оставался в постели с насморком и легкой лихорадкой.
Мысли бесцельно текли у меня в голове. Весь день в
мозгу у меня вертелась мелодия старой мексиканской песни.
В какой-то момент мне стало сниться, что кто-то играет
эту мелодию на гитаре. Я пожаловался на ее монотонность, а
тот, кто играл и кому я жаловался, толкнул меня гитарой в
живот. Я отскочил, уклоняясь, и, стукнувшись головой о
стену, проснулся. Это не было живым сном, только мотив все
еще преследовал меня, и я не мог забыть звука гитары: он
продолжал звучать в моем мозгу. Я оставался полупроснувшись,
прислушиваясь к музыке. Казалось, я вхожу в состояние
сновидения - полная и детальная сцена сновидения появилась
перед моими глазами. В этой сцене рядом со мной сидела
молодая женщина. Я мог разглядеть каждую деталь ее черт. Я
не знал, кто она, но то, что я ее вижу, потрясло меня. В
один миг я полностью проснулся. Беспокойство, которое
создало во мне это лицо, было столь интенсивным, что я
поднялся и совершенно автоматически стал ходить взад и
вперед
Я обливался потом и боялся покинуть комнату. Я не мог
позвать на помощь Горду, - она уехала на несколько дней в
мексику, чтобы навестить Жозефину. Чтобы сжать талию, я
обвязал вокруг себя простыню. Это помогло утихомирить
немного волны нервной энергии, которые прокатывались по мне.
По мере того, как я ходил взад и вперед, картина в моем
мозгу начала расплываться не в спокойное забытье, как мне бы
хотелось, а в полноценное воспоминание. Я вспомнил, что
однажды сидел на каких-то мешках с зерном, наваленных в
складе для зерна. Молодая женщина пела мексиканскую песню,
которая звучала теперь у меня в мозгу; она подыгрывала себе
на гитаре. Там сидели со мной и другие люди, - Горда и двое
мужчин. Я очень хорошо знал этих мужчин, но я все еще не мог
вспомнить, кем была молодая женщина. Я старался, но
казалось, это было безнадежным.
Я улегся опять, весь обливаясь потом. Я хотел чуть-чуть
отдохнуть, прежде чем переодеть мокрую пижаму.
Как только я положил голову на высокую подушку, моя
память, казалось, еще более прояснилась, и теперь я уже
знал, кто именно играл на гитаре.
Это была женщина-нагваль - самое значительное на земле
существо для меня и Горды. Она была женским аналогом
нагваля-мужчины, - не жена и не его женщина, а его
противоположная часть. Она обладала спокойствием и властью
истинного лидера. Будучи женщиной она вынянчила нас.
Я не осмеливался слишком далеко подталкивать свою
память. Интуитивно я знал, что у меня не хватит сил выстоять
перед полным воспоминанием. Я остановился на уровне
абстрактных чувств. Я знал, что она была воплощением
чистейшей, ничем не затуманенной и глубочайшей привязанно-
сти. Пожалуй, наиболее подходящим было бы сказать, что мы с
Гордой любили женщину-нагваль больше чем жизнь.
Что же такое могло случиться с нами, что мы забыли ее?
Этой ночью, лежа на кровати, я настолько разволновался,
что начал опасаться за свою жизнь. Я стал напевать какие-то
слова, которые стали для меня направляющей силой. И лишь
когда я успокоился, то вспомнил, что и сами слова, которые я
повторял вновь и вновь про себя, были воспоминанием, которое
вернулось ко мне той ночью - воспоминанием о формуле,
заклинании, чтобы провести меня через преграду, подобную
той, с которой я столкнулся:
"Я уже отдан силе,
Что правит моей судьбой.
Я ни за что не держусь
И защищать мне будет нечего.
Я не имею мыслей,
Поэтому я увижу.
Я ничего не боюсь,
Значит, буду помнить себя."
Эта формула имела еще строфу, которая в то время была
для меня непонятной:
"Отрешенный и с легкой душой,
Я мимо орла проскочу,
Чтобы быть свободным."
Моя болезнь и лихорадка послужили, возможно, своего
рода буфером; его могло быть достаточно, чтобы отвести часть
удара того, что я сделал, или скорее того, что нашло на
меня, ибо сам я намеренно не сделал ничего.
Вплоть до этой ночи, если бы был составлен перечень
моего опыта, я мог бы отвечать за непрерывность моего
существования.
Отрывочные воспоминания, которые у меня были о Горде
или о том, что я жил в том горном домике в центральной
мексике, были, в определенном смысле реальной угрозой идее
моей непрерывности. Однако это все не шло ни в какое
сравнение с воспоминанием о женщине-нагваль. И не столько
из-за тех эмоций, которые вызвало это воспоминание, сколько
из-за того, что я ее забыл. Забыл не так как забывают имя
или мотив. До момента откровения в моем мозгу не было о ней
ничего. Ничего!
Тэги:
Шаманизм
Пирамида