не
выкрашены, а словно измазаны зеленой краской с желтым
отливом.
Вот уж поистине: каков человек -- такие и стены вокруг
него!
Ядовитые стены -- ядовитая вахтерша.
-- Вон на вешалке халат, одевай! -- словно огрызнулась
в
мою сторону вахтерша.
Я поспешно надевал халат, оглядываясь по сторонам.
-- На втором этаже девятая, -- сказала вахтерша,
отчаянно
зевая.
-- Спасибо, -- тут же поблагодарил я. Вахтерша меня
жутко
раздражала, хотелось поскорее избавиться от ее взглядов.
Не
застегнув халат, я пошел быстрым шагом.
-- Молодой человек, -- словно выстрел в спину
остановил
меня все тот же ядовитый голос. -- Так фамилия-то как? -
- Я
оторопел. Я уже начал медленно спускаться с первых
преодоленных
мною ступенек, спокойно осознавая свое поражение, но
желание
навестить Наташу во что бы то ни стало клокотало во мне,
как
вдруг:
-- Маргарита Львовна! -- послышался женский голос над
моей
головой.
-- Да! -- выкрикнула раскатисто вахтерша.
-- Вы будете покупать эту кофточку, если нет, то
Галина
Васильевна покупает! -- снова прогремел женский голос,
он
усиливался акустикой ядовитых стен. Видимо, женщине лень
было
спускаться со второго этажа, и она вела переговоры с
вахтершей,
перевесившись через перила.
Я воспользовался случаем и через какие-то
мгновения
проскользнул мимо медсестры, которая громко перекрикивалась
с
вахтершей. Медсестра не обратила на меня никакого внимания.
Я торопливо зашагал по коридору, считывая номера
палат с
табличек. Я каждую секунду ожидал, что меня снова окликнут
в
спину. Но медсестра и вахтерша были заняты своим делом,
и я
свободно передвигался вдоль коридора к заветной цели:
палате
номер девять. Я подошел к ней и сразу же, не раздумывая,
тихо
постучал в дверь.
Мне не ответили. Тогда я приоткрыл дверь и заглянул
в
палату: на широкой деревянной кровати лежала Наташа: она
спала.
Больше в палате никого не было. Я на цыпочках зашел в
палату и
осторожно прикрыл за собою дверь. Я приблизился к
Наташиному
изголовью.
Даже сегодняшнее свидание с Викой не могло удержать
меня.
Я заронил эту девушку в свое воображение там, у хижин,
у
свадебных машин, и лишь только сейчас, здесь, в
больнице, я
начинал понимать, что я влюблен, и может быть,
безнадежно,
навсегда. И эта безнадежность неухоженной робостью
замерла у
изголовья Наташи сейчас...
Что -- устремленность к Наташе или к тайне минуту
назад
осторожно прикрыла за мною дверь в эту палату? Но лишь
спустя
много-много времени, когда я порядком изведаю
мыслительные
тропы насущных дней и ночей, я пойму, что любовь и тайна
--
одно и то же на свете. А пока я еще не знал об этом...
Неожиданно Наташа открыла глаза, словно ожидала. Как
же
она была хороша! Вьющиеся волосы обрамляли безмятежное лицо.
-- Сережа, -- промолвила она шепотом, -- я ничего
не
понимаю, обними меня, пожалуйста, мне страшно, я боюсь тебя.
Я подошел совсем близко, присел на краешек
кровати,
нагнулся к Наташиному лицу, и мы начали перешептываться.
-- Все прояснится, -- сказал я, -- не бойся меня,
все
прояснится...
-- Ты думаешь? -- с напряжением в голосе спросила
Пирамида