сказала без каких-либо погрешностей в произношении,
сказала
так, что если бы кто-нибудь мог услышать это, он неминуемо
бы
испугался. Тело моей дочери было до такой степени тесным
для
меня, что казалось, оно -- вот-вот растрескается!
Я шагал слабенькими ножками, делая эти крохотные
шаги,
будто играл в карманные, величиной со спичечный
коробок
шахматы!
Я все время боялся сделать что-нибудь не так, какую-
нибудь
неловкость, непростительное, необдуманное резкое движение:
ведь
мое воображение не было так сковано во взмысленности, в
такие
маленькие рамки. По своему жизненному опыту я был
взрослым
человеком, мужчиной, и все мои движения, освоенные за
долгую
жизнь, никак нельзя было полностью перенести на
неуклюжее
тельце дочери. Я не знал, а это являлось особенно
грустным и
вызывало особую настороженность, не знал я самого
главного,
пределов этого земного тельца, и, что еще важнее, я и
не
чувствовал их!
Да! В том-то и состоял риск овладения чужим челом, а
тем
более телом маленького ребенка, что никакой боли не
ощущаешь в
нем!
И потому шагал я хотя и уверенно, но
достаточно
настороженно. Достаточно было сделать один неверный
шаг, в
полном объеме взрослого человека, и я незамедлительно
бы
натворил бед, и, возможно, непоправимых!
Эти маленькие ножки!
Связки, сухожилия могли, попросту говоря,
порваться, в
любой момент могла бы хрустнуть какая-нибудь, еще
такая
"молочная", косточка!
Нет! Не дай Бог! И потому я хотя и шагал одержимо,
но
какое-то усилие, островок нравственности, так же
одержимо
помнили об ответственности!.. Ну вот, я стоял у
изголовья
своего земного тела, сосредоточенно всматривался в
свое,
казавшееся безжизненным, заостренное лицо. Муть
ожесточенности
к бессилию своего положения, безумное сожаление о
происходящем
начинало одолевать мой рассудок. Но я еще с трудом, но
мог
сдерживать себя. Так я простоял у своего изголовья
некоторое
время: в молчании, в переосмысливании всего на свете.
Вскоре я
почувствовал, как Сабинино сердечко заколотилось, ее
дыхание
стало прерывистым, спазмы окольцовывали горлышко.
Подобные
взрослые переживания были способны убить малышку!
Сердечко могло бы не выдержать, а детские легкие --
просто
порваться!
Насколько у меня хватало сил, я сдержался, но слезы,
они
все-таки покатились, закувыркались по щечкам девочки.
Маленькой
ручкой я прикоснулся к жестким волосам моего земного
тела, и
неожиданно захныкало и громко разрыдалось Сабинино лицо!
Да, я плакал, отчаянно ревел детским голосом...
Вбежала в комнату Наташа, о ней-то я совсем забыл!
И тут я обернулся назад на ее зов и взглянул серьезно
ей в
глаза так, что Наташа -- остановилась на мгновение,
как
завороженная.
-- Наташа! -- громко и внятно сказала девочка, но тут
же я
замолчал, ибо последствия для моей Сабинушки, если бы
я
продолжал говорить в ее теле, оказались бы
непредсказуемыми...
-- Сабинушка, что с тобой?! -- кинулась
наконец
опомнившаяся Наташа ко мне и обняла свою дочь. Но как
только
Наташа обняла мое хрупкое тельце, я тут же пришел в
Пирамида