Адрес: Олд-Белдри, Йоркш.
Род занятий: писатель
Заявляет, что… (ниже следует текст заявления).
Я просил, чтобы мне, как арестованному, сделали предупреждение о последствиях согласно устоявшейся практике, но мне сказали, что в свете моего предполагаемого состояния необходимости в том нет… Намек более чем прозрачен, так что я считаю своим долгом начать рассказ следующим образом.
Я недвусмысленно и ясно ставлю читателя в известность — прежде чем рекомендовать постороннему ознакомиться с данным заявлением, — что я никогда не верил фанатично в сверхъестественное. Равно как и никогда не был склонен ни к галлюцинациям, ни к видениям, никогда не страдал нервным расстройством либо психическими заболеваниями. Ни в каких документах не содержится подтверждений тому, что среди моих предков наблюдались случаи душевных болезней, — доктор Стюарт ошибся, объявив меня сумасшедшим.
Я считаю обязательным все это оговорить, прежде чем я разрешу читать дальше, ибо, всего лишь проглядев эти записи наискосок, заурядный читатель придет к ложному выводу, что я — либо неисправимый лжец, либо вовсе выжил из ума, а мне вовсе не хочется подкреплять убеждения доктора Стюарта…
Однако ж я признаю, что вскорости после полуночи 15 ноября 1963 года тело моего брата умерло от моей руки, но в то же время я заявляю со всей ответственностью: я — не убийца. В настоящем заявлении (которое неизбежно окажется изрядно длинным, ибо я твердо намерен рассказать всю историю как есть) я собираюсь убедительно доказать свою невиновность. Ибо воистину ни в каком гнусном преступлении я неповинен, и это мое деяние, оборвавшее жизнь в теле моего брата, — всего-навсего непроизвольное действие человека, осознавшего чудовищную угрозу душевному здоровью всего человечества. Потому, в свете утверждения о моем безумии, я должен ныне попытаться пересказать эту повесть сколь можно подробнее; мне следует избегать хаотичной непоследовательности и выстраивать фразы и параграфы сколь можно тщательнее, стараясь даже не думать о финале, пока не дойду до главного ужаса…
Так с чего же мне начать?
Да будет мне позволено процитировать сэра Эймери Венди-Смита:
«Существуют неправдоподобные легенды о Звезднорожденных созданиях, которые жили на этой Земле за много миллионов лет до пришествия человека: создания эти задержались здесь, в темных укрывищах, когда человек уже появился на свет. Я уверен: в определенном смысле они и сейчас здесь, с нами».
Следует помнить, что слова эти были произнесены знаменитым археологом и знатоком древности еще до того, как он отправился в свою последнюю, злополучную экспедицию в дебри Африки. Я знаю, сэр Эймери намекал на ту же расу чудовищных порождений ада, о которой я впервые узнал в страшный период полтора года назад; и я принимаю это во внимание, когда вспоминаю, как именно он вернулся, один и в бреду, с темного континента — к цивилизации.
В ту пору мой брат Джулиан был полной моей противоположностью: в темные мистерии он верил свято. Он жадно и без разбору поглощал жутковатые книги, не заботясь о том, много ли в них правды, — такие, как «Золотая ветвь» Фрэзера и «Культ ведьм» за авторством мисс Мюррей, — а также и фантастику, в духе своей подборки старых, почти бесценных номеров «Жутких историй» и других популярных журналов того же типа. Многие друзья, полагаю, непременно решат, что его первоначальное психическое расстройство как раз и объясняется этой нездоровой тягой к чудовищному и аномальному. Я, разумеется, так не считаю, хотя признаю, что когда-то был с ними согласен.
Так вот, о Джулиане: он всегда отличался недюжинной физической силой, а вот сильным характером похвастаться не мог. Мальчишкой он бы справился с любым задирой, при его-то росте, но ему никогда не хватало решимости. Вот почему из него не получилось писателя: сюжеты он выстраивал неплохо, а характеры выходили неживыми. Поскольку у него самого индивидуальность напрочь отсутствовала, он, похоже, мог отражать в своих произведениях лишь собственные слабости. Мы работали в соавторстве: я заполнял деталями сюжетную канву и худо-бедно оживлял его ходульных персонажей. Вплоть до того времени, о котором я пишу, мы недурно зарабатывали и сумели скопить изрядный капиталец. Что сослужило нам добрую службу: в противном случае в период болезни Джулиана, когда я почти не брался за перо, мне оказалось бы куда как непросто содержать и брата, и себя. По счастью (или к прискорбию), позже все заботы о моем брате легли на чужие плечи, но это случилось уже после того, как начались неприятности.
Окончательно Джулиан сдал в мае 1962 года, но первые симптомы проявились 2 февраля того же года — в день Сретения, а это, как я понимаю, дата крайне значимая для любого, кто хоть сколько-то смыслит в оккультизме. В эту самую ночь Джулиану приснился сон про колоссальные базальтовые башни — сочащиеся слизью, покрытые океанской тиной, отделанные бахромой морских мшанок, — неестественные пропорции их фундамента тонули в серо-зеленой жиже, а неевклидовы углы парапетов терялись в водных пространствах неспокойного подводного царства.
В ту пору мы с братом работали над любовным романом из жизни XVIII века, и помню, что легли мы поздно. А еще позже меня разбудили Джулиановы вопли, а затем он заставил меня проснуться окончательно и выслушать истерический рассказ о ночном кошмаре. Он бессвязно бормотал о том, что якобы прячется за этими монолитными, склизкими бастионами. Помню, когда он чуть успокоился, я еще заметил: какой ты, дескать, странный человек — пишешь любовные романы, а читаешь всякие ужасы, а потом еще и во сне их видишь. Но укоры на Джулиана не подействовали, а сон внушил ему такой страх и такое омерзение, что в ту ночь он уже не лег: оставшиеся до рассвета часы он провел за пишущей машинкой в кабинете, включив предварительно свет по всему дому.
Разумно было бы предположить, что после кошмара столь чудовищно-яркого Джулиан, который еженощно часа два просиживал над своим жутким чтивом, наконец-то перестанет забивать себе голову мистикой. Между тем сон имел эффект совершенно обратный: теперь все его изыскания сосредоточились в одном конкретном направлении. Джулиан проникся нездоровым интересом ко всему, имеющему отношение к океанским ужасам: теперь он собирал и жадно прочитывал такие труды, как немецкий «Unter-Zee Kulten», «Обитатели глубин» Гастона ле Фе, «Hydrophinnae» Гэнтли и зловещий «Cthaat Aquadingen» неизвестного немецкого автора. Однако ж больше всего его занимала коллекция фантастики. Из нее-то Джулиан и почерпнул большую часть своих познаний о Мифе Ктулху, и горячо доказывал, что никакой это не миф, и нередко выражал желание взглянуть на оригинал «Некрономикона» безумного араба Абдула Альхазреда, поскольку его собственная копия «Заметок» Фири была практически бесполезна: по словам Джулиана, в ней содержались лишь намеки на то, что Альхазред объяснил в подробностях.
В последующие три месяца работа наша шла из рук вон плохо. Мы не успели сдать в срок очередную книгу и, если бы издатель не был нашим близким другом, понесли бы значительный финансовый ущерб. А все потому, что Джулиана писать уже не тянуло. Он с головой ушел в чтение, на работу времени у него уже не оставалось, да он и сюжеты обсуждать не желал — я к нему даже подступиться не мог. Более того, тот адский сон то и дело повторялся с нарастающей частотностью и яркостью. Каждую ночь Джулиан страдал одним и тем же кошмаром: ему вновь и вновь являлись заиленные видения богомерзких ужасов, подобные которым обнаруживаются лишь в зловещих томах, составлявших его излюбленное чтение. Полно, да страдал ли он? Я вдруг обнаружил, что не в силах ответить на этот вопрос. Ибо по мере того как шли недели, брат становился все более беспокоен и тревожен в течение дня и бурно радовался темнеющим вечерним небесам и постели, в которой ему предстояло метаться в поту, изживая ужасы отвратительных, жутких снов.
За умеренную ежемесячную плату мы снимали скромный домик в Глазго, с двумя отдельными спальнями и общим кабинетом. И хотя теперь Джулиан предвкушал свои сны с нетерпением, они делались все страшнее и страшнее: две-три ночи подряд выдались особенно жуткими, когда, в середине мая, все и случилось. Джулиан все больше интересовался отдельными фрагментами в «Cthaat Aquadingen» и жирно подчеркнул в ней нижеследующий пассаж:
Восстаньте!
О Неназываемые:
Те, что в Твой Срок
Тобою избраны.
Через Чары и Магию,
Через Сны и Заклятья
Да провидят Приход Твой,
Да исполнят Наказ Твой,
Из любви ко Владыке,
Рыцарю Ктулху,
Что Дремлет в Пучине,
Отуум…
Это и другие отрывки и выдержки из разных источников, особенно из частично запрещенных сочинений группы авторов, все из которых числились «пропавшими без вести» либо погибли при странных обстоятельствах, а именно: Эндрю Фелан, Эйбел Кейн, Клерборн Бойд, Нейланд Колум и Горват Блейн,[92 - Эндрю Фелан, Эйбел Кейн, Клерборн Бойд, Нейланд Колум и Горват Блейн — персонажи цикла коротких рассказов за авторством Августа Дерлета, объединенных общим названием «След Ктулху» («The Trail of Cthulhu», 1962).] — взволновали моего брата до глубины души, так что засиделся он допоздна и спать лег в полном изнеможении — той ночью, когда и начался весь этот ужас. Состояние его было вызвано еще и тем, что он изучал свои мрачные книги, почти не отрываясь, три дня кряду, а спал за это время лишь урывками — и то лишь в течение дня и никогда — ночью. А на все мои увещевания отвечал, что не желает спать ночами, «когда срок так близок», и что «вокруг еще столько всего, что ему в Бездне покажется странным и непонятным». Уж что бы это ни значило…
Когда же он отправился-таки на покой, я поработал еще с час или около того, прежде чем лечь самому. Но перед тем как уйти из кабинета, я заглянул в материалы, так занимавшие Джулиана перед отходом ко сну, и увидел — наряду с вышеприведенной чушью (так мне тогда показалось) — выписки из «Жития святого Брендана» VI века за авторством аббата Клонфертского монастыря в Голуэе:
«Хотя он уже скрылся из виду, но до ушей братьев доносились крики тамошних жителей, а ноздри обоняли сильное зловоние. Тогда святой отец укрепил своих монахов словами: «О воины Христовы, мы будем усердствовать в истинной вере и с оружием духовным, ибо мы ныне в пределах преисподней»».[93 - Фрагмент из «Плавания святого Брендана» приводится в переводе Н. Горелова. — Примеч. перев.]
С тех пор я внимательно изучил «Житие святого Брендана» и нашел этот отрывок и, узнав его, содрогнулся от ужаса, хотя по прочтении не смог соотнести письменный текст и собственное пугающее беспокойство. Было в книге что-то такое, что вселяло жуткую тревогу, и, более того, я нашел и другие ссылки на подводные извержения: те, что затопили Атлантиду и Му, и те, что записаны в «Liber Miraculorem»[94 - «Книга Чудес» (лат.). — Примеч. перев.] монаха и священника Герберта Клервоского во Франции в 1178–1180 годах, и еще то, что ближе к современности и известно лишь из замалчиваемого «Повествования Йохансена». Но в то время, о котором я пишу, такие вещи меня скорее озадачивали, и даже в самых своих безумных снах я и предположить не мог того, чему суждено было случиться.
Не поручусь, долго ли я проспал той ночью, прежде чем меня растолкал Джулиан: еще не вполне проснувшись, я обнаружил, что он сжался в комок на полу у моей постели и шепчет что-то во тьме. Его пальцы вцепились мне в плечо, и даже в полусне я ощущал нажим этой сильной руки и разбирал слова. Голос его звучал как в трансе — так говорят под глубоким гипнозом, — а рука резко дергалась всякий раз, как он особо выделял то или иное слово.
— Они готовятся.… Они восстанут… Они еще не призвали Великую Силу, и нет на них благословения Ктулху, и поднимутся они не навсегда, и пройдет это незамеченным… Но попытки этой будет довольно для Пересадки Разумов… Во Славу Отуума…
Задействовав Иных в Африке — Шудде-М’элла и его сонмы, тех самых, что забрали сэра Эймери Венди-Смита, — для передачи посланий и сновидений, они наконец-то преодолели магическое заклятие глубин и теперь, как и встарь, могут контролировать сны — невзирая на толщу океанов. Снова обрели они власть над снами, но для того, чтобы совершить Пересадку, им даже не нужно подниматься на поверхность — небольшого понижения давления будет достаточно.
Це’хайе, це’хайе!!!
Они уже поднимаются, Он знает меня, Он меня ищет… Мой разум они подготовили в снах: он будет здесь, он встретит Его, ибо я готов и им ни к чему дольше ждать. Мое невежество — это пустяк; мне вовсе не нужно знать или понимать! Они мне все покажут — так же, как в снах они показали мне Глубинные Бездны. Но они не в состоянии почерпнуть знания о поверхности ни из моего слабого разума, ни из любого другого человеческого мозга… Мысленные образы людей плохо поддаются передаче… А глубокая вода — хотя благодаря трудам Шудде-М’элла ее пагубное влияние почти удалось преодолеть — по-прежнему искажает те размытые картины, что удалось-таки воспринять…
Я — избран… Через Его глаза в моем теле они вновь познакомятся со всей поверхностью земли, и со временем, когда звезды встанут как должно, удастся совершить Великое Возрождение.… А! Великое Возрождение! Проклятие Хастура! Сон и мечта Ктулху на протяжении бессчетных веков… Когда все жители глубин, эти темные твари, спящие в заиленных городах, вновь повергнут мир в смятение с помощью своей власти…
Ибо не мертв тот, кто спит вечно, и когда минут непостижимые времена, будет так, как было встарь… Вскоре, как только произойдет Пересадка, Он станет расхаживать по Земле в моем обличье, а я — в Его, по дну океана! Дабы там, где правили они прежде, в один прекрасный день они воцарились снова — да, — и братья Йибб-Тстлла, и сыны погруженного в сон Ктулху, и слуги их — во имя Славы Р'льеха…
Вот и все, что я запомнил, и даже в тот момент разобрал только малую часть, а ведь, как я уже говорил, в ту пору это все звучало для меня сущей тарабарщиной. Лишь много позже я познакомился с отдельными древними легендами и писаниями и, в частности (в связи с последними фразами из лихорадочного бреда моего брата), с загадочным двустишием безумного араба Абдула Альхазреда:
Не мертв, кого навек объяла тьма.
В пучине лет умрет и смерть сама.
Но я отвлекся.
После того как монотонный речитатив Джулианова экстравагантного монолога стих, я не сразу осознал, что брата в комнате уже нет и что по дому гуляет зябкий утренний сквозняк. В Джулиановой спальне одежда аккуратно висела там, где он ее оставил накануне вечером, а самого Джулиана не было, и входная дверь стояла распахнута настежь.
Я по-быстрому оделся и вышел, прочесал ближайший квартал — никого. С рассветом я отправился в полицейский участок и обнаружил — к вящему своему ужасу, — что брат мой находится в предварительном заключении. Его обнаружили бесцельно слоняющимся по улицам в северной части города: он бормотал что-то бессвязное про «гигантских Богов», которые чего-то ждут в океанских глубинах. Он, похоже, не отдавал себе отчета, что из всей одежды на нем лишь халат, и смотрел на меня как на чужого, когда меня позвали его опознать. Казалось, он страдает от последствий какого-то страшного потрясения и пребывает в шоковом состоянии, полностью утратив способность мыслить рационально. Он лишь мычал нечто невразумительное и безучастно глядел в северную стену своей камеры, а в глубине его глаз тлело страшное, безумное пламя…
Тем утром забот у меня было по горло, причем пренеприятного свойства, ибо состояние Джулиана было таково, что по распоряжению тюремного психиатра его перевели из камеры в полицейском участке в Оакдинский изолятор под «наблюдение». Однако ж обеспечить ему необходимый уход в изоляторе тоже оказалось непросто. По всей видимости, персоналу этого учреждения прошлой ночью тоже здорово досталось. Когда же я наконец оказался дома, уже ближе к полудню, первой моей мыслью было проглядеть ежедневные газеты — не найдется ли каких упоминаний о скандальном поведении моего брата. Я немало обрадовался (насколько позволяли обстоятельства), обнаружив, что выходка Джулиана вытеснена с почетного места в колонке курьезных новостей (где бы в противном случае непременно очутилась) множеством куда более значимых событий.
Как ни странно, эти события имели нечто общее с проблемой моего брата, а именно: во всех случаях, по-видимому, имели место отклонения от нормального поведения у людей прежде нормальных либо, как и в Оакдине, наблюдалась повышенная активность наиболее опасных пациентов в психиатрических лечебницах по всей стране. В Лондоне некий высокопоставленный бизнесмен бросился вниз с крыши, восклицая, что непременно должен «полететь к Югготу с минимальными затратами». Чандлер Дэвис, который впоследствии умер в состоянии буйного помешательства в Вудхольме, написал «в экстазе незамутненного вдохновения» зловещий черно-серый «Пейзаж Г’харна»; разгневанная и перепуганная домовладелица тотчас же предала картину огню. Казус еще более странный: котсуолдский приходской священник заколол ножом двух своих прихожан, которые, как он впоследствии доказывал полиции, «не имели права на существование», а на побережье близ Хардена в Дареме видели, как странные полуночные пловцы утащили с собой в море одинокого рыбака, а тот все кричал о «гигантских лягушках», пока не исчез под недвижной гладью воды… Казалось, будто в ту ночь на мир снизошло какое-то безумие — или, как я теперь понимаю, скорее поднялось со дна, — и затмило неописуемым ужасом разум людей наиболее восприимчивых.
Но не эти случаи, пусть и чудовищные, встревожили меня больше всего. Вспоминая все то, что наговорил Джулиан у меня в спальне, пока я лежал в полусне, я вдруг почувствовал, как по спине моей пробежал жутковатый необъяснимый холодок, когда прочел в тех же газетах про какого-то сейсмолога-любителя, который якобы отследил некие подводные пертурбации в океане между Гренландией и северной оконечностью Шотландии…
Скачать книгу [0.50 МБ]
Пирамида