— Скажешь, пока лететь будет, — он подкинул монету — Решка.
Ройял поймал четвертак на руку, пришлепнул и показал. Ровно поблескивая, на них смотрел орел.
— Иисусе, — страдальчески выговорил Хэнк. Однако взял ключи и фонарик и снова открыл дверь пристройки.
Он заставил ноги отнести его вниз по лестнице. Когда потолок перестал нависать над самой головой, Хэнк осветил фонариком видимую часть подвала, который тридцатью футами дальше делал поворот в виде буквы"Г"и уходил Бог весть куда. Луч выхватил из мрака стол, накрытый пыльной клетчатой скатертью. На столе сидела огромная крыса. Свет упал на нее, но она не шелохнулась — сидела на пухлых задних лапах и буквально ухмылялась.
Хэнк прошел мимо коробки к столу. — Кшшш! Крысятина!
Крыса спрыгнула со стола и затрусила прочь, за поворот. Руки у Хэнка затряслись, и луч фонарика рывками заскользил с места на место, выхватывая то пыльную бочку, то сосланный сюда письменный стол, сделанный не один десяток лет назад, то кипу старых газет, то… Хэнк судорожно вернул луч фонарика к газетам и, высветив что-то слева от них, шумно втянул воздух. Рубашка… что это, рубашка? Свернутая, как старая тряпка. Дальше лежало то, что могло быть джинсами. И еще… похожее на…
У Хэнка за спиной что-то громко треснуло.
Он поддался панике, швырнул ключи на стол и широким шагом, сбиваясь на бег, двинулся в обратный путь. Проходя мимо коробки, он понял, откуда донесся звук. Одна из алюминиевых лент лопнула и теперь, как палец, указывала зазубринами в низкий потолок.
Спотыкаясь, Хэнк одолел лестницу, захлопнул за собой дверь пристройки (все тело покрылось гусиной кожей, но это он осознает только потом), защелкнул замок и побежалк кабине грузовика. Дышал он судорожно, часто, со свистом, как раненая собака. Как сквозь вату донесся голос Ройяла — тот спрашивал, в чем дело, что там внизу творится. Потом Хэнк погнал грузовик, который на двух колесах с визгом и ревом обогнул угол дома, зарываясь в мягкую землю. Хэнк мчался в сторону города, к конторе Лоренса Крокетта, не сбавляя скорости до самой Брукс-роуд. А потом его так затрясло, что он испугался, как бы не пришлось остановиться.
— Чего там внизу было? — спросил Ройял. — Чего ты увидал?
— Ничего, — ответил Хэнк Питерс. Слово выбралось наружу, разрубленное на слоги клацающими зубами. — Ничего я не видел и видеть больше не хочу. Никогда.6
Ларри Крокетт собрался закрыть лавочку и пойти домой, и тут, предварительно постучавшись, опять вошел Хэнк Питерс. Он все еще выглядел испуганным.
— Что-нибудь забыл, Хэнк? — спросил Ларри. Когда грузчики вернулись из дома Марстена, вид у обоих был такой, словно кто-то крепко ущипнул их за яйца. Ларри выдал каждому по десять долларов сверх обещанного, по две непочатых упаковки «Черной этикетки» и намекнул: не будет ли много лучше, если оба воздержатся от лишней болтовни насчет вечерней загородной прогулки?
— Мне надо вам сказать, — объявил Хэнк на этот раз. — Ничего не поделаешь, Ларри. Я должен.
— Конечно, давай, — сказал Ларри. Он открыл нижний ящик стола, достал бутылку «Джонни Уокера» и плеснул понемножку в пару чашек. — Что у тебя на уме?
Хэнк набрал полный рот виски, скорчил гримасу и проглотил.
— Понес я эти ключи вниз, положить на стол, и смотрю — вроде как одежка. Рубашка и какие-то штаны, что ли… и одна кроссовка. По-моему, кроссовка, Ларри.
Ларри пожал плечами и улыбнулся.
— И что же? — ему казалось, будто в груди покоится большая глыба льда.
— Тот мальчонка, Глик… он был в джинсах. Так в «Леджере» сказано. В джинсах и красной рубашке… пуловере. И в кроссах. Ларри, а ну как…
Ларри продолжал улыбаться, чувствуя, что улыбка примерзла к губам. Хэнк судорожно сглотнул.
— А ну как типы, которые купили дом Марстена и этот магазин, пришпокнули мальчонку Гликов? — Ну вот. Слово было сказано. Хэнк проглотил остававшийся в чашке жидкийогонь.
Ларри, улыбаясь, спросил:
— Может, ты и труп видел?
— Нет… нет. Но…
— Тут бы разобраться полиции, проговорил Ларри Крокетт. Он снова наполнил чашку Хэнка, и рука у него ни капли не дрожала. Она была холодной и твердой, как камень в застывшем ручье. — И я отвез бы тебя прямиком к Паркинсу. Но такая штука… — Он покачал головой. — Может вылезти куча неприятных вещей. К примеру, про вас с той официанткой из «Делла»… ее Джеки звать, так?
— Чего это вы, черт побери, болтаете? — Лицо Хэнка стало мертвенно-бледным.
— А насчет твоего позорного увольнения они выяснят как штык. Но ты выполняй свой долг, Хэнк. Делай, как считаешь нужным.
— Никакого трупа я не видел, прошептал Хэнк.
— Вот и хорошо, — улыбаясь, сказал Ларри. — А может, ты и шмоток никаких не видел? Может, это были просто… тряпки.
— Тряпки, — глухо повторил Хэнк Питерс.
— Конечно. Ты же знаешь, что такое старые дома. Какого только хлама там нет! Может, ты видел какую-нибудь старую рубашку или что другое, разорванное на тряпки для уборки?
— Точно, — сказал Хэнк. Он во второй раз осушил стакан. — Хороший у вас способ смотреть на вещи.
Крокетт вынул из заднего кармана бумажник, раскрыл и отсчитал пять десятидолларовых бумажек.
— Это за что?
— В прошлом месяце забыл заплатить тебе за ту работу для Бреннана. Ты давай тормоши меня насчет таких дел, Хэнк. Знаешь ведь, как я все забываю.
— Но вы же…
— Господи, — с улыбкой перебил Ларри, — вот ты можешь сидеть на этом самом месте и что-нибудь мне рассказывать, а наутро я ни слова не вспомню. Вот жалость-то, а?
— Да, — еле слышно отозвался Хэнк. Протянув дрожащую руку, он взял банкноты и запихал в нагрудный карман куртки, словно торопился избавиться от прикосновения к ним. И поднялся, да так поспешно, что чуть не перевернул стул. — Слушайте, Ларри, мне надо идти. Я… я не… Мне надо идти.
— Прихвати бутылку, — предложил Ларри, но Хэнк уже выходил за дверь. Он не остановился.
Ларри снова сел. И налил себе еще. Руки у него по-прежнему не дрожали. Закрывать свою лавочку он не стал. Он выпил стакан, потом еще. И думал о сделках с дьяволом. Наконец, зазвонил телефон. Ларри взял трубку. Послушал.
— Меры приняты, — сказал Ларри Крокетт.
Послушал. Повесил трубку. И опять наполнил стакан.7
Назавтра Хэнк Питерс ни свет ни заря очнулся от сна, в котором огромные крысы выползали из открытой могилы, из могилы, где лежало зеленое сгнившее тело Хьюби Марстена с куском манильской пеньки вокруг шеи.
Питерс лежал, приподнявшись на локтях и тяжело дыша, обнаженный торс блестел от пота, а когда его руки коснулась жена, он не сдержал крика.8
Сельскохозяйственный магазин Милта Кроссена располагался на углу, образованном пересечением Джойнтер-авеню и Рэйлроуд-стрит. Когда начинался дождь, и парк делался необитаемым, все старые чудаки отправлялись туда. Долгими зимами они прочно обосновывались в магазине, коротая там день за днем. Когда в своем тридцать девятом (или это был сороковой?) паккарде подъехал Стрейкер, еле моросило. Милт Кроссен с Пэтом Миддлером вели бессвязный разговор о том, когда сбежала девчонка Фредди Оверлока, Джуди: в пятьдесят седьмом, или же в пятьдесят восьмом. Оба сходились на том, что сбежала она с коммивояжером из Ярмута и оба были согласны, что тот и коровьей лепешки не стоил — впрочем, как и сама Джуди, — но дальше этого столковаться не могли.
Стоило Стрейкеру войти в магазин, как все разговоры оборвались.
Он оглянулся на них: на Милта с Пэтом Миддлером, на Джо Крейна, Винни Апшо и Клайда Корлисса — и улыбнулся без тени веселья.
— Добрый день, джентльмены, — сказал он.
Милт Кроссен поднялся, чопорно подтягивая передник.
— Чем могу?
— Замечательно, — сказал Стрейкер. — Будьте добры заняться вон тем контейнером с мясом.
Он купил говяжью вырезку, дюжину превосходных ребер, несколько гамбургеров и фунт телячьей печенки. К этому он добавил немного бакалеи — муку, сахар, бобы — и несколько буханок полуфабрикатного хлеба.
Покупки он делал в полной тишине. Завсегдатаи магазина сидели вокруг большого обогревателя «Пэрл-Кинео», приспособленного отцом Милта для отмеривания масла, курили, с умным видом поглядывали на небо, а краешком глаза наблюдали за чужаком.
Когда Милт закончил упаковывать товар в большую картонку, Стрейкер расплатился наличными, двадцаткой и десяткой. Он взял коробку, сунул подмышку и опять сверкнул суровой, лишенной веселости улыбкой.
— До свидания, джентльмены, — сказал он и вышел.
Джо Крейн набил свою сделанную из кукурузного початка трубку порцией «Плантера». Клайд Корлисс откашлялся и сплюнул обильную мокроту пополам с жеваным табаком в помятый бачок, стоящий рядом с обогревателем. Винни Апшо извлек из недр жилетки старенькую машинку для сворачивания папирос, всыпал туда струйку табака и распухшими от артрита пальцами вставил папиросную бумагу. Они наблюдали, как незнакомец поднимает картонку в машину. Все знали, что вместе с бакалеей картонка должна весить фунтов тридцать, и все видели, как Стрейкер, выходя, сунул ее подмышку, словно пуховую подушку. Стрейкер обошел машину, сел за руль и поехал по Джойнтер-авеню. Проехаввверх по холму, машина свернула влево на Брукс-роуд, исчезла и несколькими минутами позже опять появилась за ширмой деревьев, уменьшенная расстоянием до размеров игрушки. Она свернула на въезд во двор Марстена и исчезла из вида.
— Странный тип, — сказал Винни. Он воткнул в рот папиросу, стряхнул с ее кончика несколько крупинок табака и достал из жилетного кармана спички.
— Должно быть, один из этих… которые купили тот магазин, — заметил Джо Крейн.
— И дом Марстена тоже, — согласился Винни.
Клайд Корлисс пукнул.
Пэт Миддлер с большим интересом ковырял мозоль на левой ладони.
Прошло пять минут.
— Как думаешь, сладится у них дело? — Клайд ни к кому конкретно не обращался.
— Может быть, — сказал Винни. — Летом дела могут пойти куда как бойко. Нынче трудно раскумекать, что к чему. Общий согласный ропот, почти вздох.
— Сильный мужик, — сказал Джо — Угм, — ответил Винни. — Надо же, тридцать девятого года паккард, и ни пятнышка ржавчины.
— Сорокового, — поправил Клайд.
— У сорокового подножек нету, сказал Винни. — Тридцать девятый это был.
— Ошибаешься, — сказал Клайд.
Прошло пять минут. Они увидели, что Милт изучает двадцатку, которой расплатился Стрейкер.
— Чего, Милт, липа? — спросил Пэт. — Этот мужик тебе липу подсунул?
— Нет, но поглядите, — Милт передал кредитку через прилавок, и все уставились на нее. Кредитка была гораздо больше обычного банкнота.
Пэт подержал ее против света, изучил, потом перевернул.
— Серия-то Е-2О, а, Милт?
— Ага, — подтвердил Милт. — Их перестали делать сорок пять, а то и пятьдесят лет назад. По-моему, в Портленде, в «Эркед-койн» за эту штуку кой-чего заплатят.
Пэт пустил бумажку по кругу. Каждый изучил ее, держа либо у самого носа, либо как можно дальше от глаз — в зависимости от дефектов зрения. Джо Крейн вернул бумажку Милту, и тот сунул купюру под ящик кассы, к чекам и купонам.
— Занятный мужик, занятный, — протянул Клайд.
— Угм, — сказал Винни и помолчал. Хотя это был тридцать девятый. У моего сводного брата Вика такой был. Первая его собственная машина. Он ее подержанную купил, в сорок четвертом. Однажды утром слил из нее масло и сжег поршни, чтоб им.
— По-моему, это был сороковой, сказал Клайд. — Потому как я помню: на юге, около Альфреда, был один мужик, стулья плетеные делал, так он подъезжал прямехонько к твоему дому — мужик этот — и…
Так начался спор, развивающийся больше молчанием, чем речами, как шахматная партия по переписке. И казалось, их день замер на месте, простершись в вечность, а Винни Апшо принялся со сладостной артритной неторопливостью скручивать еще одну папиросу.9
Когда в дверь постучали, Бен работал, поэтому он сперва отметил, где остановился, а уж потом встал и пошел открывать. Это было в самом начале четвертого, в среду, двадцать четвертого сентября. Дождь покончил со всякими планами дальнейших поисков Ральфи Глика, и все сошлись на том, что искать хватит. Парнишка Гликов пропал, как сквозь землю провалился.
Бен открыл. На пороге, дымя сигаретой, стоял Паркинс Джиллеспи. В руке он держал книжку в мягкой обложке. Бен с некоторым изумлением увидел, что это бэнтамовское издание «Дочери Конвея». — Заходите, констебль, — сказал он. — Там снаружи мокро.
— Есть немного, — согласился Паркинс, переступая порог. — В сентябре погода гриппозная. Я-то сам без галош не выхожу. Есть такие, что смеются, только гриппа у меня не бывало с сорок четвертого — тогда я подцепил эту пакость во Франции.
— Плащ кладите на кровать. Жалко, не могу угостить вас кофе.
— Ну, мне бы в голову не пришло мочить кровать, — сказал Паркинс и стряхнул пепел в корзинку для мусора. А потом, я только-только выпил чашку кофе у Полины, в «Экселленте».
— Я могу быть чем-нибудь полезен? — Ну… моя жена прочла вот это…Констебль протянул книгу. — Она у меня дикарка, но прослышала, что вы в горо де и вроде как подумала, может, подпишете на книжке свое имя или что…
Бен взял книгу.
— Послушать Проныру Крейга, так ваша жена уже лет четырнадцать или пятнадцать на том свете.
— Вон что? — Паркинс, казалось, вовсе не удивился. — Этого Проныру хлебом не корми, дай потрепаться. В один прекрасный день разинет рот слишком широко, да туда и ухнет.
Бен ничего не сказал.
— Как по-вашему, ежели так, можете вы мне ее подписать?
— С превеликим удовольствием. Бен взял со стола ручку, раскрыл книгу на форзаце («Кусок жизни!» — кливлендский «Честняга»), написал: «Констеблю Джиллеспи с наилучшими пожеланиями от Бена Мирса. 2.О5» и протянул книгу обратно.
— Ценю, — сказал Паркинс, даже не взглянув, что же написал Бен. Он наклонился и потушил окурок о бортик корзинки для мусора. — Единственная подписанная книжка, какая у меня есть — Пришли меня повязать? — спросил Бен с улыбкой.
— Быстро вы соображаете, — сказал Паркинс. — Раз уж пошел такой разговор, так я подумал, что надо заглянуть, задать пару вопросов. Ждал, пока Нолли куда-то не свалил. Он парень хороший, только тоже любит потрепаться. Батюшки, как же тут сплетничают.
— Что вам хотелось бы знать?
— Главным образом, где вы были в прошлую среду вечером.
— В тот вечер, когда пропал Ральфи Глик?
— Угу.
— Констебль, вы меня подозреваете?
— Нет, сэр. Подозреваемых у меня нету. Это, можно сказать, не мое дело. Вот ловить тех, кто ездит быстрей положенного на дороге возле «Делла» или гонять из парка ребятишек, пока они не разорались да не расхамились — это больше по моей части. Просто совать нос то туда, то сюда.
Скачать книгу [0.25 МБ]
Пирамида