14
Вскоре после того, как Сюзан и Роланд расстались, Корделия Дельгадо вышла из продовольственного магазина Хэмбри с полной сумкой и тревожными мыслями. Тревожилась она из-за Сюзан, исключительно из-за Сюзан. Боялась, что девчонка выкинет какой-нибудь фортель до праздника Жатвы.
Мысли эти выскочили у нее из головы аккурат в тот момент, когда руки, сильные руки, вырвали у нее сумку с продуктами. Корделия в изумлении отпрянула, прикрыла глаза от солнца и увидела Элдреда Джонаса, который стоял между тотемами Медведя и Черепахи, улыбаясь во весь рот. Его волосы, длинные и седые (а по ее мнению, и прекрасные), падали на плечи. У Корделии учащенно забилось сердце. Ей всегда нравились такие мужчины, как Джонас, подтянутые, уверенные в себе, с игривой, многообещающей улыбкой.
– Я вас испугал. Извините меня, Корделия.
– Нет… – У нее перехватило дыхание. – Просто солнце… оно сейчас такое яркое…
– Я бы мог вам помочь, если вы, конечно, позволите. По Отавной я иду только до угла, потом мне надо на Холмовую, но пока нам по пути, я могу нести сумку.
– Буду вам благодарна. – Они спустились по ступенькам на тротуар, Корделия все поглядывала по сторонам: видит ли кто, что она идет рядом с таким интересным мужчиной, как сэй Джонас, который, кстати, несет ее сумку с продуктами. К ее полному удовольствию, зевак хватало. К примеру, Миллисент Ортега, которая таращилась на нее через витрину магазина женской одежды.
– Надеюсь, вы не возражаете, что я называю вас Корделией. – Джонас легко перебросил сумку из руки в руку, тогда как она чуть ли не сгибалась под ее тяжестью. – Послетого обеда у мэра Торина у меня создалось впечатление, что я давно вас знаю.
– Какие тут могут быть возражения. Мне нравится мое имя.
– Может, и я стану для вас Элдредом?
– Думаю, чуть рановато, – ответила она и одарила его, как ей казалось, кокетливой улыбкой. Сердце ее билось все чаще (ей и в голову не приходило. что в семье Дельгадоглупая гусыня отнюдь не Сюзан).
– Как скажете. – Разочарование в его голосе вызвало у Корделии смех. – А как ваша племянница? У нее все в порядке?
– Вполне, спасибо, что спросили. Иногда с ней, конечно, трудно…
– С шестнадцатилетними по-другому не бывает. – Пожалуй, вы правы.
– Тем более что у вас этой осенью добавится забот. Я сомневаюсь, что она это понимает.
Корделия помолчала – зачем выносить сор из избы? – но многозначительно посмотрела на Джонаса.
– Пожалуйста, передайте ей мои наилучшие пожелания.
– Обязательно передам. – Но ничего передавать она не собиралась. Сюзан испытывала стойкую (по мнению Корделии, ничем не обоснованную) неприязнь к регуляторам мэра Торина. И попытки разубедить ее успеха не имели: молоденькие девушки полагали, что всегда правы. Она взглянула на звезду шерифа, выглядывающую из-под жилетки Джонаса. – Как я понимаю, вы взвалили на себя дополнительные обязанности, сэй Джонас.
– Да, помогаю шерифу Эвери, – кивнул он. Голос его чуть подрагивал и этим очень нравился Корделии. – Один из его помощников, Клейпул, имя не помню…
– Френк Клейпул.
– …выпал из лодки и сломал ногу. Вы бы могли выпасть из лодки и сломать ногу, Корделия?
Она весело рассмеялась (мысль о том, что весь Хэмбри наблюдает за ними, грела душу) и ответила, что вряд ли.
Джонас остановился на углу Равной и Камино Вега, печально вздохнул.
– Здесь я должен поворачивать. – Он протянул ей сумку. – Вы сможете донести ее? Время у меня есть, я готов сопровождать вас до вашего…
– Нет-нет. Благодарю. Спасибо вам, Элдред. – Шея и щеки Корделии залились румянцем, но ее вознаградила улыбка Джонаса. Он отсалютовал ей двумя пальцами и свернул с Главной улицы, направившись к тюрьме.
Корделия зашагала домой. Сумка, которую она едва вынесла из магазина, превратилась в пушинку. Правда, через полмили она здорово прибавила в весе, а когда впереди показался ее дом, у Корделии уже отваливались руки, а по бокам тек пот: Слава богам, лето заканчивалось… и не Сюзан ли это заводила кобылу в ворота?
– Сюзан! – раздраженно, забыв о встрече с Элдредом, позвала она. – Подойди и помоги мне, прежде чем сумка выпадет у меня из рук.
Сюзан подошла, оставив Фелицию щипать травку в переднем дворе. Десятью минутами раньше Корделия не обратила бы внимания на облик девушки – ее мысли занимал ЭлдредДжонас. Но горячее солнце выжгло романтические мысли из головы и вернуло ее на землю. И когда Сюзан взяла у нее из рук сумку (управлялась она с ней так же легко, как иДжонас). Корделия подумала, что девочка заметно переменилась. Если умчалась она чуть ли не в истерике, то вернулась очень спокойная, со счастливыми глазами. Такой Сюзан была и раньше… до этой истории с мэром Торином. Других признаков перемен Корделия поначалу не находила, а потом…
Нашла.
Она протянула руку и схватилась за косу девушки, слишком уж растрепанную, чего Сюзан обычно не допускала. Разумеется, она ездила на лошади, ветер мог растрепать косу. Но почему волосы так потемнели, совсем не сверкали на солнце. И она подпрыгнула, словно чувствуя за собой вину, от прикосновения Корделии. Что бы это значило?
– У тебя влажные волосы, Сюзан. Ты где-то плавала?
– Нет! Когда возвращалась, сунула голову под колонку у конюшни Хуки. Он не возражал, воды у него хватает. Сегодня очень жарко. Может, еще пойдет дождь. Я на это надеюсь. Дала напиться и Фелиции.
Девушка не отводила глаз, чистых и искренних, но Корделия все равно насторожилась. Что-то тут не так, решила она. Но не могла понять, что. Мысль о том, что Сюзан могла скрывать от нее что-то серьезное и важное, еще не пришла к ней в голову. Она пребывала в полной уверенности, что ее племянница не умеет хранить секреты, если только они не касаются подарка на день рождения… да и то ее хватит на день или два. Однако что-то беспокоило Корделию. Она провела пальцем по воротнику рубашки.
– А воротник сухой.
– Я старалась не забрызгать его. – Она по-прежнему смотрела в глаза Корделии. – К мокрой рубашке прилипает пыль. Ты сама меня этому учила, тетя.
– Ты дернулась, когда я прикоснулась к твоим волосам, Сюзан.
– Да, дернулась, – признала Сюзан. – Ведьма прикасалась к ним точно так же. С тех пор мне это не нравится. Могу я теперь занести продукты в дом и увести лошадь с солнцепека?
– Не груби мне, Сюзан. – Однако резкость в голосе племянницы успокоила ее. Ощущение, что Сюзан изменилась… непонятно в чем, но изменилась… начало сходить на нет.
– Тогда не надоедай мне.
– Сюзан! Немедленно извинись!
Сюзан глубоко вдохнула, задержала дыхание, выдохнула.
– Да, тетя. Извиняюсь. Но тут слишком жарко.
– Да. Оставь продукты в кладовой. Спасибо за помощь.
Сюзан двинулась к дому с сумкой в руке. Корделия последовала на ней, отстав на несколько шагов. Глупо, конечно, подозрения явно беспочвенные, навеянные легким флиртом с Элдредом, но девушка в опасном возрасте, и многое зависело от ее поведения в последующие семь недель. Потом заботы о ней лягут на Торина, но пока за нее полностьюотвечала Корделия. Она практически не сомневалась в том, что от своего слова Сюзан не отступится, но полагала, что до праздника Жатвы за ней нужен глаз да глаз. В таких вопросах, как девичья невинность, лучше перебдеть.
КНИГА ВТОРАЯ
Интерлюдия
КАНЗАС: ГДЕ-ТО, КОГДА-ТО
Эдди шевельнулся. Вокруг: как надоевшая теща, ныла червоточина. Над ними сияли звезды, яркие, словно новые надежды… или дурные намерения. Он посмотрел на Сюзанну, которая сидела, подобрав под себя култышки, на Джейка, тот дожевывал буррито, на Ыша, положившего голову на щиколотку Джейка и не отрывавшего глаз от лица мальчика. Вовзгляде зверька читалось обожание.
Костерок понемногу догорал. То же можно было сказать и о Демонической Луне, скатившейся к самому горизонту.
– Роланд. – Голос у Эдди скрипел, как несмазанное колесо.
Стрелок, который прервал рассказ, чтобы выпить глоток воды, взглянул на него, приподняв брови.
– Откуда ты знаешь все подробности этой истории?
Роланд заулыбался:
– Едва ли тебя это действительно интересует, Эдди.
Тут он был прав, этот старый высокий изуродованный человек практически всегда был прав. И Эдди, надо сказать, сие частенько раздражало.
– Ладно. А как долго ты говоришь, хотел бы я знать.
– Ты устал? Хочешь лечь спать?
Да он смеется надо мной, подумал Эдди… но даже когда эта мысль только вспыхнула у него в голове, он знал: это не так. К тому же он не устал. Мышцы не затекли, хотя он сидел скрестив ноги с того самого момента, как Роланд повел свой рассказ о Риа и хрустальном шаре. И по нужде, малой или большой, ему не хотелось. И голода он не испытывал. Джейк дожевывал последний оставшийся кусок, но, возможно, по той же причине, что побуждает людей подниматься на Эверест… потому что он был. И с чего ему испытыватьголод или желание облегчиться? Костер не догорел, луна не зашла.
Он посмотрел в смеющиеся глаза Роланда и понял, что стрелок читает его мысли.
– Нет, спать я не хочу. Ты знаешь, что не хочу. Но, Роланд,.. ты же рассказывал очень долго. – Он помолчал, посмотрел на свои руки, вновь поднял голову, выдавил из себя неуверенную улыбку. – Я бы сказал, не один день.
– Но время здесь другое. Я же тебе говорил. Теперь ты сам это видишь. Не все ночи одинаковы. Дни – тоже… но ход времени мы особенно замечаем ночами, не так ли? Да, в этом я уверен.
– Червоточина растягивает время? – Теперь, упомянув о ней, Эдди еще отчетливее услышал ее неприятный голос, словно над ухом вился настырный комар.
– Возможно, и растягивает, но скорее всего так уж устроен мой мир.
Сюзанна шевельнулась, словно пробуждаясь от захватившего ее сна. Нетерпеливо глянула на Эдди:
– Не мешай ему говорить.
– Да, – кивнул Джейк. – Пусть рассказывает.
– А. Усть, – откликнулся и Ыш, не поднимая морды с щиколотки Джейка.
– Хорошо, – согласился Эдди. – Нет проблем.
Роланд обвел всех взглядом.
– Вы уверены? Остальное… – Он не смог договорить, и Эдди понял, что Роланд боится.
– Продолжай, – мягко заметил он. – Расскажи все, как было. Как было. – Он огляделся. Канзас. Они в Канзасе. В непонятной реальности. В непонятное время. Да только он чувствовал, что Меджис и все эти люди, которых он никогда не видел… Корделия и Сюзан, Джонас и Брайан Хуки, Шими и Красотуля, Катберт Оллгуд и Ален… где-то рядом. И потерянная Роландом Сюзан тоже рядом. Потому что ткань пространства тут истончалась… как истончается материя на старых джинсах. Эдди сомневался, что Роланд замечал окружающую их темноту. С чего? По разумению Эдди, в сознании Роланда давно воцарилась ночь… и до зари ой как не скоро.
Он протянул руку и коснулся мозолистой ладони киллера. Коснулся нежно, с любовью.
– Продолжай, Роланд. Расскажи нам свою историю. До самого конца.
– До самого конца, – мечтательно повторила Сюзанна. – Вскрой нарыв. – Ее глаза наполнял лунный свет.
– До самого конца. – присоединился к ним Джейк.
– Онца, – прошептал Ыш.
Роланд на мгновение сжал руку Эдди, потом отпустил. Уставился в угасающий костерок, какое-то время молчал, и Эдди почувствовал, что он ищет слова. Пробует двери, одну за другой, ищет ту, что откроется. А когда дверь открылась, и Роланд увидел, какие за ней прячутся слова, он улыбнулся и посмотрел на Эдди:
– Настоящая любовь скучна.
– Что?
– Настоящая любовь скучна, – повторил Роланд. – Скучна, как любой другой тяжелый наркотик, к которому развивается привыкание. И как любой другой наркотик…
Часть третья. ПРИХОДИ, ЖАТВА
Глава первая. ПОД ОХОТНИЧЬЕЙ ЛУНОЙ
1
Настоящая любовь, как любой другой тяжелый наркотик, к которому развивается привыкание, скучна… как только открытие сделано, поцелуи быстро плесневеют, а ласки надоедают… Разумеется, речь идет не о тех, кто разделяет эти поцелуи, кому предназначены эти ласки, от которых окружающий мир становится красивее и ярче. Как и в случае с тяжелым наркотиком, настоящая первая любовь по большому счету интересна только ее пленникам.
И как любой тяжелый наркотик, к которому развивается привыкание, настоящая первая любовь опасна.
2
Некоторые называли Охотничьей последнюю луну лета, другие считали ее первой луной осени. Как бы то ни было, восход Охотничьей Луны воспринимался как сигнал к переменам в размеренной жизни феода. Мужчины, выходя в море, поддевали свитер под непромокаемые куртки, потому что ветер свежел и становился гораздо холоднее. В больших яблоневых садах феода к северу от Хэмбри (и в маленьких садах, принадлежащих Джону Кройдону Генри Уэртнеру Джейку Уайту и замкнутой, но богатой Корал Торин) появлялись сборщики яблок со своими лесенками. За ними следовали телеги, уставленные пустыми бочонками. Заработали яблочные прессы и давильни, особенно самая большая, в миле от Дома-на-Набережной, окутались сладковатым запахом. Вдали от берега Чистого моря дни по-прежнему стояли теплые, небо оставалось безоблачным, но настоящая летняяжара ушла вместе с Мешочной Луной. Последний укос начался и закончился на одной неделе. Как всегда, сена он дал совсем ничего, и ранчеры и арендаторы дружно ругали его, чесали в затылке и задавались вопросом, а стоило ли корячиться… но знали, что стоило, потому что в конце концов приходил холодный, дождливый март, когда сеновалы и амбары быстро пустели. В огородах феода, больших – на ранчо, маленьких – у арендаторов, крохотных клочках земли – у горожан, появлялись мужчины, женщины и дети в старой одежде, сапогах, сомбреро. Штанины они крепко завязывали у щиколоток, потому что в пору Охотничьей Луны начинался исход скорпионов и змей из пустыни на восток.И к тому времени как начинал расти полумесяц Демонической Луны, убитые гремучие змеи рядком висели на коновязи как у «Приюта путников», так и напротив, у продовольственного магазина. Другие заведения тоже украшали коновязи змеями, но приз за максимальное число шкур, который вручали на празднике Жатвы, всегда доставался «Приюту» или магазину. В полях и садах женщины, которые повязывали головы платками и носили на груди амулеты, обеспечивающие щедрый урожай, наполняли корзину за корзиной. Убрали последний помидор, потом огурец, кукурузу, наконец, минго. За ними, по мере того как дни становились короче и приближались осенние дожди, подходила пора кабачков, моркови, тыкв и картофеля. В Меджисе сбор урожая начался, когда Охотничья Луна превратилась в полумесяц, который каждую звездную ночь поглядывал кончиками на восток, за бескрайнее море, где не бывали ни один мужчина, ни одна женщина Срединного мира.
3
Те, кто попал в сети тяжелых наркотиков, будь то героин, дьявольская трава, настоящая любовь, зачастую пытаются сохранить шаткое равновесие между секретностью и экстазом, шагая по канату жизни. Сохранить равновесие, удержаться на канате сложно даже при ясной голове, а уж в состоянии эйфории практически невозможно. И уж совершенно невозможно, если речь идет о длительном промежутке времени.
Роланд и Сюзан пребывали в эйфории. Спасало их лишь одно: они знали об этом. Да и секрет этот им предстояло хранить не вечно, а лишь до ярмарки Жатвы. А то и меньше, если Большие охотники за гробами перейдут к решительным действиям раньше. Первый ход могли сделать и другие игроки, думал Роланд, но при любом раскладе не обошлось бы без Джонаса и его людей. И они представляли собой наибольшую опасность для юношей из Привходящего мира.
Роланд и Сюзан соблюдали осторожность, максимальную осторожность, на которую способны пребывающие в эйфории юноша и девушка. Никогда не встречались в одном месте дважды кряду, никогда не таились, направляясь на встречу. В Хэмбри всадники считались частью пейзажа, но вот прячущихся, крадущихся замечали сразу. Сюзан никогда не пыталась сказать, что едет на прогулку с подругой (хотя у нее и были подруги, которые прикрыли бы ее): тем, кому нужно алиби, есть что скрывать. Она чувствовала, что тетю Корд тревожат ее частые отлучки, особенно ранним вечером, но пока та принимала часто повторяемое объяснение Сюзан: ей нужно время, чтобы побыть в одиночестве, подумать о своем обещании и сжиться с ответственностью, которую она взвалила на себя. Ирония судьбы, но именно такой совет ей дала ведьма с Кооса.
Они встречались в ивовой роще, в пустующих сараях на северной оконечности бухты, в хижине овцевода неподалеку от Кооса, в заброшенной лачуге сквоттера [Squatter – незаконно поселившийся на незанятой земле (англ.).] в Плохой Траве. В грязных, вонючих помещениях, ничем не отличающихся от притонов, в которых собираются наркоманы, чтобы предаться пороку, но Сюзан и Роланд не замечали ни прогнивших досок стен лачуги, ни дыр в крыше хижины, ни запаха сетей, брошенных в угол лодочного сарая. Они обезумели от любви, и для них всякий шрам на лице мира обретал неземную красоту.
Дважды в эти горячечные недели они использовали красный камень за павильоном, чтобы уговориться о встрече, а потом внутренний голос предупредил Роланда, что делать этого больше не стоит: камень хорош для детей, играющих в секреты, а он и его любовь – уже не дети. Если их накроют, то изгнание будет для них самым мягким наказанием. Красный камень уж очень заметен, а перехваченная записка – пусть неподписанная и вроде бы ни о чем – смертельно опасна.
Оба решили, что целесообразнее прибегнуть к помощи Шими. Под глупой улыбкой, не сходящей с его лица, скрывалось удивительное… да, благоразумие. Роланд долго размышлял над этим и не смог подобрать более точного слова. Умение молчать объяснялось не хитростью. Хитрость не имела к Шими ни малейшего отношения. Кто мог назвать хитрым человека, который не умел солгать, не отведя глаз?
Услугами Шими они воспользовались шесть раз, три – чтобы назначить встречу, два – чтобы переменить место, один – отменить: Сюзан заметила всадников с ранчо «Пиано», собирающих табун неподалеку от лачуги в Плохой Траве.
Внутренний голос, предупредивший Роланда о том, что красный камень опасен, ничего не говорил о Шими… но заговорила совесть, и когда он наконец поделился своими сомнениями с Сюзан (завернувшись в одеяло, голые, они лежали в объятиях друг друга), выяснилось, что и ее совесть неспокойна. Они поступали несправедливо, подставляя парня под удар. Придя к этому выводу, Роланд и Сюзан решили договариваться о встречах без посредников. Если она не может встретиться с ним, сказала Сюзан, на ее подоконнике будет сохнуть красная рубашка. Если он не сможет приехать, то оставит белый камень в северо-восточном углу двора по другую сторону улицы напротив конюшни Хуки. На крайний случай у них оставался красный камень за павильоном. Рискованный способ, все так, но лучше, чем подвергать опасности Шими.
Поначалу Катберт и Ален не верили своим глазам, наблюдая за превращением Роланда в «наркомана». Но в итоге недоумение, зависть, удивление сменились ужасом. Их послали в тихое, безопасное место, они же угодили в самое сердце заговора. Приехали в феод, где вся верхушка переметнулась на сторону злейшего врага Альянса. Их личными врагами стали три крутых парня, на счету которых не один и не два десятка покойников. Однако они не падали духом и чувствовали себя более чем уверенно, потому что ими командовал их друг, которого они почитали за полубога после того, как он победил Корта (выбрав оружием сокола!) и стал стрелком в неслыханно юном возрасте – в четырнадцать лет. Тот факт, что им выдали оружие, наполнял их гордостью при отъезде из Гилеада, но ничего не значил теперь, когда они начали осознавать, какие силы противостоят им в Хэмбри и Меджисе. Они могли рассчитывать только на Роланда. И теперь…
– Он словно револьвер, брошенный в воду! – воскликнул как-то вечером Катберт, вскоре после отъезда Роланда на встречу с Сюзан. Над крыльцом бункера висела четвертушка набирающей силу Охотничьей Луны. – Только богам известно, выстрелит ли он вновь, даже если его вытащат из воды и просушат.
– Не гони лошадей. – Ален посмотрел на обнесенное перилами крыльцо и, чтобы развеселить Катберта (при обычных обстоятельствах для этого не требовалось никаких усилий), спросил: – А где дозорный? Пораньше отправился на боковую?
Однако этот вопрос еще больше разозлил Катберта. Грачиный череп он не видел несколько дней, сколько именно, он сказать не мог и воспринимал его пропажу как дурной знак.
Скачать книгу [0.37 МБ]
Пирамида