На один-единственный миг Джек Морт потерял тонкую крепкую стрелу своей сосредоточенности. Он, уже готовый прянуть вперед и столкнуть мальчишку в поток машин, испытал некое ощущение, которое его сознание истолковало неверно – так порой тело относит острую боль, источником которой служит одна его часть, на счет совсем другой.
Когда стрелок выступил на первый план, Морт подумал, что ему на шею села какая-то букашка. Не пчела, не оса – ничего, способного по-настоящему ужалить – просто какое-то насекомое, укус которого вызывает зуд. Возможно, комар. В этом он и усмотрел причину того, что в решающий момент его сосредоточенность ослабла. Пришлепнув букашку, Джек Морт вернулся к мальчишке.
Все, как ему показалось, произошло в мгновение ока; в действительности прошло семь секунд. Морт не почувствовал ни быстрого продвижения стрелка вперед, ни его столь же быстрого отступления; никто из прохожих (люди с еще припухшими от сна лицами и обращенными внутрь полусонными глазами шли на работу; главным образом – с расположенной в соседнем квартале станции метро) не заметил, как за очками в строгой золотой оправе всегда темно-голубые глаза Джека посветлели. Никто не заметил и того, как они вновь потемнели до своей обычной синевы. Однако это произошло и, вновь сосредоточив свое внимание на мальчике, Морт с острой, словно колючка терна, яростью разочарования понял, что случай упущен. Свет сменился.
Проводив глазами мальчишку, переходившего улицу вместе с прочими баранами, Джек и сам повернул назад той же дорогой, что пришел, проталкиваясь против течения сквозь подобный океанскому приливу поток пешеходов.
– Эй, мистер! Смотреть надо, куда…
Девчонка-подросток с кислой физиономией – Джек ее и не заметил. Он грубо, сильно отпихнул ее в сторону. Целая охапка книжек разлетелась, обозленная девчонка принялась скликать на голову Джека все беды и несчастья – но он не оглянулся. Он, не останавливаясь, шагал по Пятой авеню, уходя от Сорок третьей улицы, где сегодня назначил мальчишке умереть. Он шагал, нагнув голову и так крепко сжав губы, что казалось, будто у него вовсе нет рта и только повыше подбородка – шрам от давно зажившей раны.Пробравшись через затор на углу, Морт не пошел медленнее, а, напротив, прибавил ходу, широким шагом пересекая Сорок вторую, Сорок первую, Сороковую улицы. Где-то в середине следующего квартала он миновал дом мальчишки и едва взглянул на него, хотя в течение последних трех недель по учебным дням каждое утро шел отсюда следом за мальчишкой; от дома на Пятой авеню Морт вел его три с половиной квартала до того угла, который в мыслях называл просто «Местом События».
Девчонка, на которую он налетел, что-то визгливо кричала ему вслед, но Джек Морт этого не замечал. Это занимало его не больше, чем какая-нибудь заурядная бабочка занимает энтомолога-любителя.
В своем роде Джек очень напоминал энтомолога-любителя.
По профессии он был преуспевающим бухгалтером-ревизором.
Толкать было только его хобби.
Стрелок вновь отступил вглубь сознания этого человека и там лишился чувств. Если он и испытал какое-то облегчение, то лишь потому, что этот человек не был человекомв черном. Это не был Уолтер.
Все прочее являлось источником предельного, беспросветного ужаса… и полного просветления.
Расставшийся со своей бренной оболочкой дух Роланда, его ка, остался прежним – острым, проницательным и чуждым каким бы то ни было недугам, однако внезапность, с какой развеялось неведение, подействовала на него, точно предательский удар в висок.
Знание пришло к Роланду не тогда, когда он выступил вперед, а в тот миг, когда, убедившись, что мальчик в безопасности, он прокрался обратно. Роланд познал связь между человеком, в чьем сознании находился, и Одеттой – слишком фантастичную и все же, к его ужасу, слишком подходящую, чтобы быть совпадением. Он понял, чем в действительности может оказаться извлечение троих и кем – сами трое.
Этот человек, Толкач, не был третьим; третьей Уолтер назвал Смерть.
Смерть… но не твоя. Вот что сказал Уолтер, который даже в последние минуты был умен, как Сатана. Ответ законника… он был столь близок к истине, что истина могла прятаться в его тени. Смерть поджидала его не для того, чтобы унести в мир теней – для того, чтобы воплотиться в нем.
Невольник, Владычица.
Третьей была Смерть.
Роланд вдруг исполнился уверенности, что третий – он сам.
Роланд ринулся вперед – снаряд, безмозглая ракета, запрограммированная лишь на одно: засечь человека в черном и в тот же миг метнуть в него занятую ею телесную оболочку.
Мысли о том, что может случиться, если он воспрепятствует человеку в черном убить Джейка – о возможном парадоксе, о свище во времени и измерениях, который способен зачеркнуть, вымарать из жизни все происшедшее после того, как он прибыл на постоялый двор – пришли только потом… Ведь, несомненно, если бы Роланд спас Джейка в этом мире, никакого Джейка там он бы не встретил, а весь последующий ход событий претерпел бы изменения.
Какие? Невозможно даже строить догадки. В частности, странствию стрелка мог бы прийти конец, однако эта мысль никогда не приходила ему в голову. И уж конечно такие запоздалые рассуждения были спорны; заметь Роланд человека в черном – и никакие последствия, никакой парадокс, никакой предначертанный судьбой ход событий не смогли бы помешать ему, пригнув голову занятого им тела, попросту протаранить грудь Уолтера. Роланд был бы так же бессилен поступить иначе, как револьвер не властен отказать пальцу, который жмет на курок, отправляя пулю в полет.
Если при этом все шло к черту – черт с ним.
Роланд быстро прощупал взглядом скопление прохожих на углу, заглянув в лицо каждому (женщин он рассматривал не менее подробно и внимательно, чем мужчин, убеждаясь,что среди них нету той, которая лишь притворяется женщиной).
Уолтера там не оказалось
Стрелок постепенно расслабился – так в последнюю секунду может расслабиться палец, лежащий на спусковом крючке. Нет; Уолтера нигде поблизости от мальчика не было,и стрелок ощутил неизвестно откуда взявшуюся уверенность, что это – не то когда. Не совсем то. То когда было близко (до него оставалось две недели, неделя, даже, может быть, всего один-единственный день), но еще не наступило.
Поэтому Роланд повернул обратно.
По дороге он увидел…
…и от потрясения свалился без чувств: когда-то – давно – этот человек, в чье сознание открывалась третья дверь, сидел у самого окна убогой, покинутой жильцами комнатенки в здании, полном пустующих нежилых комнат – то есть, если не считать частенько ночевавших там пьянчужек и помешанных. Алкашню выдавал бьющий в нос отвратительный запах пота и нездоровый – мочи. Сумасшедших – вонь безумных, спутанных, мутных мыслей. Всю обстановку комнаты составляли два стула. Джек Морт использовал оба:один, чтобы сидеть на нем, второй – в качестве подпорки, чтобы не открывалась дверь, выходящая в коридор. Он не думал, что ему вдруг помешают, но лучше было не рисковать. Морт сидел достаточно близко к окну, чтобы выглядывать на улицу, но достаточно далеко от косой границы тени, чтобы не опасаться случайных зрителей.
В руке у него был крошащийся красный кирпич.
Его Морт выковырял из наружной стены, из-под самого окна, где таких неплотно сидящих кирпичей было предостаточно. Кирпич был старый, выветрившийся по углам, но тяжелый. К нему, как ракушки к днищу корабля, пристали куски допотопной штукатурки.
Джек собирался сбросить этот кирпич кому-нибудь на голову.
Кому – не имело значения. Когда речь шла об убийстве, Джек Морт становился работодателем, предоставляющим равные шансы всем, независимо от пола, цвета кожи или вероисповедания.
Чуть погодя внизу на тротуаре появилась семья из трех человек: мужчина, женщина, маленькая девочка. Девочка шла с внутренней стороны, вдоль домов, вероятно, чтобы держаться в безопасном отдалении от потока машин – здесь, так близко от вокзала, движение было весьма оживленным. Впрочем, автомобили не волновали Джека Морта. Его беспокоило другое: прямо напротив, на другой стороне улицы, дома уже снесли, оставив пустырь, усеянный мешаниной обломков досок, битого кирпича и сверкающего стекла.
Высунуться было делом всего нескольких секунд, к тому же глаза Джека Морта прятались за солнечными очками, а рыжеватые волосы прикрывала не соответствующая времени года вязаная шапочка. Это было то же самое, что стул под ручкой двери. Даже когда учтенные опасности тебе не угрожают, не вредно уменьшить число тех, что остались неучтенными.
Еще Джек надел футболку, которая была ему сильно велика и доходила почти до середины бедер. Если бы его заметили, такое облачение-мешок помогло бы скрыть истинные размеры и очертания тела (Джек был очень худым). Оно служило и иной цели: всякий раз устраивая кому-нибудь «сброс глубинной бомбы» (ведь Джек всегда думал об этом именно так: «сброс глубинной бомбы»), он кончал в штаны. Мешковатая футболка заодно закрывала и пятно, неизменно образовывавшееся на джинсах.
Семья приближалась.
«Не пори горячку, еще рано, погоди, вот и все, погоди…»
Трепеща, Джек подобрался к краю окна, выставил кирпич наружу, отвел назад, к самому животу, опять выставил, опять убрал (на сей раз, однако, лишь на половину расстояния), а затем (теперь уже, как всегда в предпоследний момент, само спокойствие и хладнокровие) высунулся из окна.
Он сбросил кирпич и стал смотреть, как тот падает.
Кувыркаясь, кирпич полетел вниз. В солнечном свете Джеку отчетливо были видны приставшие к нему ракушки известкового раствора. В такие минуты все становилось четким и ясным, как никогда, обнаруживало свою точную, строгую, геометрически правильную суть – вот что выталкивал в реальность Джек Морт; так скульптор, взмахнув молотком, опускает его на стамеску, меняя камень, творя из неодушевленной грубой кальдеры [кальдера – котлообразная впадина с крутыми склонами, образовавшаяся вследствие провала вершины вулкана] некую новую сущность; возникала самая замечательная вещь на свете – логика, которая одновременно была и экстазом, исступлением, безудержным восторгом.
Порой Джек промахивался или задевал жертву по касательной – ведь скульптор, случается, ваяет скверно или впустую, – но сегодняшний бросок был безупречным. Кирпич попал девчонке в ярком полосатом льняном платьишке прямехонько в голову. Морт увидел брызнувшую кровь (она была ярче, чем кирпич, но в конце концов должна была засохнуть до такого же темного бордо). Услышал, как пронзительно закричала мать девочки. В следующий момент он сорвался с места.
Он пересек комнату и отшвырнул в дальний угол стул, подпиравший дверь (второй стул – тот, на котором он сидел, выжидая – Джек пинком отбросил в сторону, пробегая по комнате). Рывком задрав футболку, он вытащил из заднего кармана большой платок и воспользовался им, чтобы повернуть ручку.
Оставлять отпечатки пальцев воспрещается.
Только дураки, которым не хочется жить, оставляют отпечатки пальцев.
Дверь качнулась, открываясь, и Джек Морт немедленно затолкал платок обратно в задний карман. Напустив на себя вид человека, находящегося в легком подпитии, он двинулся по коридору шаткой походкой. Не озираясь.
Озирались тоже только дураки.
Умные люди знали, что попытки оглядеться и выяснить, не засек ли тебя кто-нибудь – самый верный способ обратить на себя внимание. Озирающийся человек – это именно то, что может запомнить свидетель несчастного случая. Потом какой-нибудь умник-легавый может счесть происшествие подозрительным, и начнется расследование. И все – из-за одного нервного взгляда по сторонам. Джек не думал, чтобы кто-нибудь сумел связать его с преступлением, даже сочтя «несчастный случай» внушающим подозрения, и расследование имело бы место, но…
Идти следует лишь на допустимый риск, прочее же сводить к минимуму. Иными словами, всегда подпирать дверь стулом.
Итак, Джек шагал по пыльному коридору, где из-под штукатурки пятнами проступала обрешетка. Он шел, опустив голову и что-то бормоча себе под нос, точно бездомный бродяга, уличный босяк. К нему все еще долетал истошный крик женщины (как полагал Джек, мамаши девчушки), но он несся со стороны фасада здания и был еле слышным, несущественным. Все, что происходило после – крики, суматоха, стоны раненого (если раненый еще мог стонать) значения для Джека не имело. Важно было другое, то, что вталкивало в обыденный ход вещей перемены и ваяло новые очертания течению жизней… а быть может, лепило по-новому судьбы не только жертв, но и того круга, что, ширясь, расходился от них, как расходится рябь по воде стоячего пруда, если зашвырнуть туда камень.
Кто мог с уверенностью утверждать, что Джек – не творец Вселенной, настоящий или будущий?
Боже, немудрено, что он кончил в джинсы.
Спустившись на два лестничных пролета, он никого не встретил, однако продолжал спектакль, чуть пошатываясь – но ни в коем случае не качаясь! – на ходу. Человека с нетвердой походкой не запомнят, но могут запомнить того, кто подчеркнуто не держится на ногах. Морт что-то бормотал, но в действительности никто не смог бы понять ни единого слова. Лучше вовсе не ломать комедию, чем перегнуть палку и все испортить.
Через разбитую дверь черного хода он выбрался в переулок, где было полно мусора, отбросов и битых бутылок, подмигивавших мириадами солнечных звездочек.
Отход Джек спланировал заранее, как планировал заранее все (идти только на приемлемый риск, свести к минимуму остальной, нигде не свалять дурака); именно привычка планировать была причиной того, что коллеги оценивали Джека, как человека, который далеко пойдет (и Джек действительно намеревался далеко пойти, но вот куда он идти не собирался, так это, среди прочего, в тюрьму и на электрический стул).
По улице, куда выходил переулок, бежали несколько человек, но они спешили узнать причину криков, и на Джека Морта, уже снявшего – нет, не темные очки, казавшиеся вполне уместными в такое ясное утро, а теплую не по сезону вязаную шапочку – никто не обратил внимания.
Он свернул в другой переулок.
Вышел на другую улицу.
Теперь он медленно, как бы прогуливаясь, шел по переулку, который был не таким грязным, как два предыдущих – собственно, это было что-то вроде узенькой улочки. Она вливалась в другую, пошире. Кварталом дальше находилась остановка. Меньше, чем через минуту после того, как Джек добрался туда, приехал автобус – расписание Морта учитывало и это. Дверь, сложившись гармошкой, открылась; Джек вошел и бросил в щель кассы свои пятнадцать центов. Водитель даже не взглянул на него. Неплохо, но и посмотрев на Джека, шофер увидел бы лишь неприметного человека в джинсах, возможно, безработного – его футболка выглядела так, точно появилась из мешка с тем старьем, что раздает Армия Спасения.
Собранность, деловитость и готовность всегда и ко всему.
Секрет успеха Джека Морта и на работе, и на отдыхе.
В девяти кварталах от остановки была автостоянка. Джек вышел из автобуса, зашел на стоянку, отпер свою машину (сделанный в середине пятидесятых, ничем не примечательный «Шевроле», который все еще был в отличной форме) и поехал обратно в Нью-Йорк-Сити.
Без помех.
Все это пронеслось перед глазами стрелка за какую-нибудь секунду. Прежде, чем его потрясенный рассудок сумел отгородиться от других картин, просто-напросто захлопнувшись, стрелок увидел еще кое-что. Не все, но довольно. Довольно.
Он увидел, как Морт вырезает ножом кусок четвертой страницы «Нью-Йорк Дэйли Миррор», нервно стараясь добиться того, чтобы лезвие шло строго по рамке колонки. Заголовок гласил: «ПОСЛЕ ТРАГИЧЕСКОГО ПРОИСШЕСТВИЯ ДЕВОЧКА-НЕГРИТЯНКА В КОМЕ». Роланд увидел, как Морт кисточкой, прикрепленной к пробке флакона с клеем, смазывает оборотную сторону вырезки. Увидел, как Морт помещает ее в центр пустой страницы специального альбома, который, судя по тому, какими пухлыми и разбухшими выглядели предыдущие страницы, содержал множество других вырезок из газет. Он увидел первые строки статьи: «Пятилетняя Одетта Холмс, прибывшая в Элизабеттаун (штат Нью-Джерси) отпраздновать радостное событие, стала жертвой жестокого и странного происшествия. Через два дня после свадьбы своей тети девочка с родными шла к вокзалу, как вдруг обвалившийся кирпич…»
Но ведь Морта связывал с ней не только этот случай, не так ли? Нет. О боги, нет.
Между этим утром и тем вечером, когда Одетта лишилась ног, прошли годы. Джек Морт сбросил великое множество предметов и толкнул великое множество людей.
Потом – опять Одетта.
В первый раз он столкнул кирпич на нее.
Во второй – толкнул ее под поезд.
«Какого же человека я должен использовать? Что же это за человек…»
Тут стрелок подумал о Джейке; о толчке, отправившем Джейка в его мир, и ему показалось, будто он слышит смех человека в черном. Это его доконало.
Роланд лишился чувств.
Очнувшись, он обнаружил, что смотрит на аккуратные ряды цифр, стройными колонками спускавшихся по листу зеленой бумаги. Бумага была разлинована и по горизонтали, ипо вертикали, отчего каждая отдельно взятая цифра походила на узника в камере.
Он подумал: «Что-то еще».
Не только смешок Уолтера. Что-то… план?
Нет, боги, нет – ничего столь сложного или обнадеживающего.
Но на худой конец, идея. Крупица информации.
«Сколько времени я был без сознания? – с внезапным беспокойством подумал стрелок. – Когда я прошел в дверь, было часов девять… быть может, чуть меньше. Сколько?..»
Он вышел вперед.
Джек Морт (теперь он стал всего-навсего живой куклой, которой управлял стрелок) ненадолго оторвал взгляд от бумаг и увидел, что стрелки дорогих кварцевых часов на письменном столе показывают четверть второго.
«Так поздно? Боги! Так поздно? Но Эдди… он так устал, ему ни за что не продержаться так дол…»
Стрелок повернул голову Джека. Дверь еще не исчезла, однако то, что он увидел за ней, было куда хуже, чем он себе это представлял.
Сбоку от двери протянулись две неподвижных тени: одна – тень инвалидного кресла, другая – тень человекообразного существа… увечного человекообразного, опиравшегося на руки, поскольку ноги у него были отхвачены так же проворно и жестоко, как пальцы Роланда.
Эта тень пошевелилась.
В тот же миг Роланд быстрым, как удар плети или бросок атакующей змеи движением резко отвернул голову Джека Морта от двери.
«Она не должна смотреть в дверь, пока я не буду готов. До тех пор ей не будет видно ничего, кроме затылка этого человека».
Детта Уокер в любом случае не увидела бы Джека Морта – тот, кто глядел в открытую дверь, видел лишь то, что видел «хозяин», принявший стрелка в свое сознание. Лицо Морта она могла бы увидеть только в том случае, если бы он посмотрелся в зеркало (хотя это, возможно, привело бы к новым страшным последствиям, породив новый парадокс и вызвав повторение событий), но и тогда оно ничего не сказало бы ни одному из двух воплощений Владычицы; если уж на то пошло, и лицо Владычицы ничего не сказало бы Джеку Морту. Дважды успев вступить в опасно близкие отношения, они так ни разу и не увидели друг друга.
Стрелок не хотел другого: чтобы Владычица видела Владычицу.
По крайней мере, пока что.
Искра интуиции разрослась в нечто, близкое к плану.
Однако делалось поздно – освещение позволяло предположить, что уже три, а то и четыре часа дня.
Сколько времени до заката, с которым придут гигантские омары, и жизнь Эдди оборвется?
Скачать книгу [0.21 МБ]
Пирамида