-Звонят по кодирующему телефону, - сказала Рэйчел. - Из района операции.
-Хорошо, дорогая. Спасибо. Пусть подождут минутки две, хорошо?
-Да, сэр.
Он откинулся в кресле:
-Я вынужден прервать нашу беседу, доктор Уэнлесс. Можете быть уверены, я самым внимательным образом продумаю все, что вы сказали.
-Продумаете? - спросил Уэнлесс. Застывший угол его рта, казалось, цинично ухмылялся.
-Да.
Уэнлесс сказал:
-Девочка... Макги... и этот парень Ричардсон... последние три элемента нерешаемого уравнения, капитан Холлистер. Сотрите их. Действуйте. Девочка очень опасна.
-Я продумаю все, что вы сказали, - повторил Кэп.
-Сделайте это. - Уэнлесс, опираясь на палку, с трудом начал подниматься. Это заняло довольно много времени. Наконец он встал.
-Приближается зима, - сказал он Кэпу. - Старые кости ноют.
-Вы останетесь на ночь в Лонгмонте?
-Нет, в Вашингтоне.
Кэп поколебался, а затем сказал:
-Остановитесь в "Мэйфлауэр". Мне, может, понадобится связаться с вами.
В глазах старика что-то промелькнуло - благодарность? Да, конечно, благодарность.
-Очень хорошо, капитан Холлистер, - сказал он и проковылял, опираясь на палку, к двери - старик, который когда-то открыл ящик Пандорры и теперь хотел расстрелять все, вылетевшее из него, вместо того чтобы пустить в дело.
Когда дверь за ним закрылась, Кэп с облегчением вздохнул и поднял трубку кодирующего телефона.
-Кто говорит?
-Орв Джеймисон, сэр.
-Поймали их, Джеймисон?
-Еще нет, сэр, но мы обнаружили кое-что интересное в аэропорту.
-Что же?
-Все телефонные автоматы пусты. В некоторых из них на полу мы нашли лишь несколько четвертаков и десятицентовиков.
-Взломаны?
-Нет, сэр. Почему и звоню вам. Они не взломаны, а просто пусты. В телефонной компании рвут и мечут.
-Хорошо, Джеймисон.
-Все это ускоряет дело. Мы полагаем, что отец, возможно, оставил девчонку на улице и зарегистрировался в отеле только сам. Как бы то ни было, теперь мы будем искать парня, расплатившегося одной мелочью.
-Если они в мотеле, а не спрятались в каком-нибудь летнем лагере.
-Да, сэр.
-Продолжайте, О'Джей.
-Слушаюсь, сэр. Спасибо. - В голосе Орвила прозвучала глупая радость от того, что Кэп помнил его прозвище.
Кэп повесил трубку. Минут пять он сидел, закрыв глаза и размышляя. Мягкий осенний свет освещал кабинет, согревая его. Затем он нагнулся и снова вызвал Рэйчел.
-Джон Рэйнберд здесь?
-Да, здесь, сэр.
-Дайте мне еще пяток минут, а затем пришлите его ко мне. Я хочу поговорить с Норвилом Бэйтсом в районе операции. Он там за главного до прибытия Эла.
-Хорошо, сэр, - сказала Рэйчел с некоторым сомнением в голосе. Придется говорить по открытой линии. Связь по переносному радиотелефону. Не очень...
-Ничего, ничего, - нетерпеливо сказал он. Прошло две минуты. Голос Бэйтса слышался издалека и проходил с шумами. Он был неплохим работником не очень одарен воображением, но упорен. Именно такой человек нужен Кэпу для осады крепости до приезда Элберта Стейновица. Наконец Норвил на линии и сообщает, что они начинают прочесывать близлежащие города - Оквилл, Тремонт, Мессалонсет, Гастингс Глен, Лутон.
-Хорошо, Норвил, порядок, - сказал Кэп. Он думал о словах Уэнлесса: ВЫ ЗАСТАВЛЯЕТЕ ЕГО МЕНЯТЬ СТЕРЕОТИП И ЗАНОВО ОБУЧАТЬ ДЕВОЧКУ. Он обдумывал сообщение Джеймисона о пустых телефонах. Макги этого не делал. Сделала девочка. И потом, будучи на взводе, подожгла ботинки солдату, возможно, случайно. Уэнлесс был бы доволен, знай он, что Кэп в итоге собирался воспользоваться половиной его советов - нынешним утром старый козел был на удивление красноречив.
-Ситуация изменилась, - сказал Кэп. - Мы должны ликвидировать большого парня. Полная ликвидация. Понимаете?
-Полная ликвидация, - невозмутимо повторил Норвил. - Слушаюсь, сэр.
-Прекрасно, Норвил, - уже мягко сказал Кэп. Он положил трубку и стал ждать прихода Джона Рэйнберда.
Через секунду дверь открылась, и он явился, очень большой и еще более отвратительный. Этот полуиндеец вел себя настолько тихо, что, сидя за столом, читая или отвечаяна письма, можно было не почувствовать присутствия в комнате постороннего. Кэп знал, насколько это редкое качество. Большинство людей ощущает присутствие кого-то другого: Уэнлесс однажды назвал эту способность не шестым чувством, а вторым видением ощущением, порождаемым какими-то неизмеримо малыми токами от пяти обычных чувств. Но Рэйнберд был неощутим. Ни одно из тончайших чувствительных волоконцев даже не шелохнется. Однажды за рюмкой портвейна в гостиной у Кэпа Эл Стейновиц сказал странную вещь: "Он единственный человек из всех встречавшихся мне, который при ходьбе не колеблет воздух". И Кэп был рад, что Рэйнберд на их стороне, он был единственным из всех встречавшихся, на сей раз не Элу, а ему самому, кого он боялся.
Рэйнберд - тролль, чудовище, великан-людоед в облике человека. Он не добирал всего лишь двух дюймов до семи футов и зачесывал свои блестящие черные волосы в короткий хвост на затылке. Десять лет назад, когда он во второй раз был во Вьетнаме, прямо перед ним взорвалась мина, и теперь его лицо являло собой ужасное зрелище шрамов и исполосованной кожи. Левого глаза не было. На его месте - впадина. Он не делал пластической операции и не вставлял искусственный глаз, потому что, говорил он, в местахсчастливой охоты на том свете его попросят показать боевые раны. Когда он говорил подобные вещи, было неясно, верить ему или нет; неясно, говорит он серьезно или по каким-то причинам дурачит вас.
Все эти годы Рэйнберд был на редкость хорошим агентом: отчасти потому, что меньше всего он походил на агента, а главным образом оттого, что за маской из голого мяса скрывался живой, жестокий, ясный ум. Свободно говорил на четырех языках и понимал еще три. Занимался русским по ускоренному методу. Голос его был низким, музыкальнымголосом образованного человека.
-Добрый день, Кэп.
-Уже полдень? - удивленно спросил Кэп.
Рэйнберд улыбнулся, демонстрируя ряд прекрасных белых зубов - зубов акулы, подумал Кэп.
-С четырнадцатью минутами, - сказал он. - Я отхватил эти электронные часы "Сейко" на черном рынке в Венеции. Потрясающе. Маленькие черные цифирки постоянно меняются. Праздник техники. Я иногда думаю, Кэп, что мы воевали во Вьетнаме не во имя победы, а для демонстрации достижений техники. Мы сражались там во имя производства дешевыхэлектронных часов, игры в пинг-понг через подключение в телевизор, карманного калькулятора. Я смотрю на свои часы по ночам. Они сообщают, что секунда за секундой приближаюсь я к смерти. А это хорошо.
-Садитесь, старина, - сказал Кэп. - Как всегда при разговоре с Рэйнбердом, во рту у него было сухо и приходилось удерживать руки, которые норовили сплестись и сцепиться на полированной поверхности стола. И это притом, что, как он считал, Рэйнберду он нравился - если можно сказать, что ему вообще кто-нибудь нравился.
Рэйнберд сел. На нем были старые джинсы и выцветшая рубашка.
-Как Венеция? - спросил Кэп.
-Тонет, - ответил Рэйнберд.
-У меня для вас есть работа, если захотите. Небольшая, но может повести к заданию, которое вы сочтете гораздо интереснее.
-Говорите.
-Сугубо добровольно, - настаивал Кэп. - Вы ведь все еще на отдыхе.
-Говорите, - мягко повторил Рэйнберд, и Кэп ввел его в курс дела. Он провел с Рэйнбердом всего пятнадцать минут, а показалось - час. Когда этот громила вышел, Кэп облегченно вздохнул. Уэнлесс и Рэйнберд в одно утро такое вышибет из седла на целый день. Но утро миновало, многое сделано, и кто знает, что будет к вечеру? Он позвонил Рэйчел.
-Слушаю, Кэп?
-Я не пойду в кафетерий, дорогая. Принесите мне, пожалуйста, чего-нибудь сюда. Неважно что. Что-нибудь. Спасибо. Рэйчел.
Наконец-то один. Трубка кодирующего телефона покоилась на пузатом аппарате, начиненном микросхемами, микропроцессорами и бог знает чем еще. Когда телефон зазвонит, это будет Элберт или Норвил, они скажут ему, что в штате Нью-Йорк все кончено - девочка схвачена, отец - мертв. Хорошая новость.
Кэп снова закрыл глаза. Мысли и фразы проплывали в голове, словно большие ленивые воздушные змеи. Мысленное внушение.
Здешние умники говорят об огромных его возможностях. Представьте себе человека, подобного Макги, поблизости от какогонибудь государственного деятеля. Скажем, рядом с этим "розовым" Тедом Кеннеди, представьте, как он низким, неотразимо убедительным голосом подсказывает ему, что лучший выход - самоубийство. Представьте, такой человек оказывает влияние на руководителей различных подпольных групп. Жаль, что нужно расстаться с ним. Но... что удалось однажды, можно повторить.
Девочка. Слова Уэнлесса: "СИЛА, СПОСОБНАЯ ОДНАЖДЫ РАСКОЛОТЬ НАШУ ПЛАНЕТУ НАДВОЕ, СЛОВНО ФАРФОРОВУЮ ТАРЕЛКУ В ТИРЕ..." - разумеется, смешны. Уэнлесс спятил, как мальчишка в рассказе Д. Г. Лоуренса, умевший отгадывать победителей на лошадиных бегах. "Лот шесть" оказался для Уэнлесса сильнодействующей кислотой, она проела огромные зияющие дыры в его здравом смысле. Чарли - всего лишь маленькая девочка, а не орудие судного дня. Им придется повозиться с ней, по крайней мере пока не удастся установить, что она такое, и решить, чем она может стать. Одного этого достаточно, чтобы вернуться к программе испытаний "лот шесть". Если девочку можно будет убедить направить силы на пользу стране, тем лучше.
Тем будет лучше, думал Кэп.
Кодирующий телефон внезапно издал длинный, резкий звук.
У Кэпа забилось сердце, он схватил трубку.
ПРОИСШЕСТВИЕ НА ФЕРМЕ МЭНДЕРСА
Пока Кэп обсуждал будущее Чарли Макги с Элом Стейновицем в Лонгмонте, она сидела, зевая и потягиваясь, на краю кровати в шестнадцатом номере мотеля "Грезы". Яркое утреннее солнце бросало с безупречно голубого осеннего неба в окно косые лучи. При дневном свете все казалось лучше и веселее.
Она посмотрела на папочку, лежащего бесформенной массой под одеялом. Торчал лишь клок волос. Она улыбнулась. Он всегда делал для нее все, что мог. Если они были голодны, он только надкусывал единственное яблоко и отдавал ей. Когда бодрствовал, он всегда делал для нее все, что мог.
Но когда спал, он натягивал на себя все одеяла.
Она пошла в ванную, стянула трусики, включила душ, попользовалась туалетом, пока нагревалась вода, и затем вошла в душевую кабинку. Ударила горячая вода, и она, улыбаясь, зажмурилась. Ничего в мире нет прекраснее первой минуты под горячим душем.
(ТЫ ПЛОХО СЕБЯ ВЕЛА МИНУВШЕЙ НОЧЬЮ)
Она нахмурила брови.
(НЕТ, ПАПОЧКА СКАЗАЛ, НЕТ)
(ЗАЖГЛА БОТИНКИ ТОГО ПАРНЯ, ПЛОХАЯ ДЕВОЧКА, ОЧЕНЬ ПЛОХАЯ, ТЕБЕ НРАВИТСЯ, ЧТО МЕДВЕЖОНОК ВЕСЬ ОБУГЛИЛСЯ?)
Она нахмурилась еще больше. К беспокойству теперь добавились страх и стыд. Образ ее Мишки полностью никогда даже не возникал; он находился где-то в глубине сознания, и, как это часто случалось, ее вина словно концентрировалась в запахе - запахе чего-то горелого, обуглившегося. Тлеющая обивка, вата. Запах вызывал туманные видения склонившихся над ней матери и отца, они были гигантами; они были напуганы; они сердились, их голоса - громыхали и грохотали, словно валуны в кино, подпрыгивающие и летящие с глухим стуком вниз по склону горы.
(ПЛОХАЯ ДЕВОЧКА! ОЧЕНЬ ПЛОХАЯ! ТЫ НЕ ДОЛЖНА, ЧАРЛИ, НИКОГДА! НИКОГДА! НИКОГДА!)
Сколько ей было тогда лет? Три? Два? Как рано может себя помнить человек? Она спросила однажды папочку, он не знал. Он помнил укус пчелы, а его мама сказала, что это случилось когда ему было только полтора года.
Ее самые ранние воспоминания: огромные склонившиеся над ней лица; громкие голоса, словно валуны, скатывающиеся вниз по склону; и запах, как бывает от сгоревшей вафли. Запах от ее волос. Она подожгла собственные волосы, и почти все они выгорели. Именно после этого папочка упомянул слово "помощь" и мамочка стала такая забавная, сначала засмеялась, затем заплакала, затем снова засмеялась, да так громко и странно, что папочка шлепнул ее по лицу. Чарли запомнила это, то был единственный известный ей случай, когда папочка сделал нечто подобное мамочке. Может, нам стоит обратиться за "помощью", сказал папочка. Она находилась в ванной, и ее голова была мокрой, потому что папочка сунул ее под душ. О конечно, сказала мамочка, давай позовем д-ра Уэнлесса, он окажет нам "помощь", сколько угодно помощи, как раньше... а затем смех, плач,смех, еще смех и пощечина.
(ТЫ БЫЛА ТАКОЙ ПЛОХОЙ ДЕВОЧКОЙ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ)
-Нет, - пробормотала она под барабанящий шум душа. - Папочка сказал нет. Папочка сказал, что могло быть... быть... хуже... лицо того человека.
(ТЫ БЫЛА ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ)
Но им нужна была мелочь из телефонов. Так сказал папочка.
(ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ)
Затем она снова подумала о мамочке, о том времени, когда ей было пять лет, шел шестой... Она не любила вспоминать об этом, но память пришла сама, от памяти никуда не деться.
Случилось это как раз перед тем, как явились плохие люди и сделали мамочке так больно.
(УБИЛИ ЕЕ, ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, УБИЛИ ЕЕ)
Да, правильно, перед тем как убили ее и забрали Чарли. Папочка посадил ее на колени, чтобы почитать ей; только он взял не такие знакомые рассказы о Винни-Пухе, или Тигре, или миссис Жабе, или о "Большом стеклянном лифте Вилли Вонка". Он взял несколько толстых книг без картинок. Она недовольно сморщила нос и попросила Винни-Пуха.
"Нет, Чарли, - сказал он. - Я хочу почитать тебе другие истории, и послушай, пожалуйста. Я считаю, что ты уже достаточно взрослая, да и мама считает так же. Эти рассказы, может, немного испугают тебя, но они очень нужные. Это правдивые истории".
Она запомнила названия книг, из которых папочка читал рассказы, потому что они по-настоящему испугали ее. Одна книга называлась "Берегись!", ее написал человек по имени Чарльз Форт. Книга под названием "Необычнее, чем наука" Фрэнка Эдвардса. Еще книга под названием "Ночная правда". Была еще одна книга, она называлась "Рассказ о пирокинезе, несколько историй болезни", но мамочка не разрешила папочке читать оттуда. "Потом, - сказала мамочка, - когда она подрастет, Энди". И отобрала книгу. К удовольствию Чарли.
Рассказы и вправду пугали. Один - о дяденьке, который заживо сгорел в парке. Другой - о тетеньке, которая сгорела в автомобильном домике-прицепе; ничего больше там несгорело, только тетенька, да немного обуглилось кресло, в котором она сидела и смотрела телевизор. Отдельные места ей понять было трудно, но запомнился полицейский, сказавший: "Мы не можем объяснить этот смертельный случай. Ничего от жертвы не осталось, кроме зубов и нескольких кусков обугленных костей. Для такого нужна газосварочная установка, а вокруг ничего не обгорело. Мы не можем объяснить, почему все это не взлетело в воздух, как ракета".
Третий рассказ был о большом мальчике - лет одиннадцати или двенадцати, - который сгорел на пляже. Его папа, сам здорово обжегшись, сунул его в воду, но мальчик и там продолжал гореть, пока весь не сгорел. История о девочке-подростке, которая сгорела в исповедальне, когда каялась священнику во всех своих грехах. Чарли все знала о католической исповедальне - ее подружка Дини рассказывала ей. Дини говорила, что нужно поведать священнику обо всем плохом, что ты сделала на протяжении целой недели. Дини сама еще не ходила исповедоваться, потому что не прошла конфирмацию, но брат ее Карл ходил. Карл учился в четвертом классе, и ему пришлось рассказать обо всем,даже о том случае, когда он зашел в комнату матери и съел несколько шоколадок, подаренных ей на день рождения. Если не расскажешь всего священнику, то не омоешься кровью христовой и попадешь в место, где горят в огне.
Смысл всех этих рассказов Чарли уловила. Они ее так напугали, особенно рассказ о девочке в исповедальне, что она заплакала. "Неужели я себя сожгу? - плакала она. - Как тогда, когда была маленькой и сожгла себе волосы? Неужели я сожгу себя до угольков?"
Папочка с мамочкой казались расстроенными. Мамочка побледнела и все время кусала губы, но папочка обнял Чарли за плечи и сказал: "Нет, малышка. Нет, если будешь осторожна и не будешь думать об... этом. Ты иногда делаешь это, когда расстроена или испугана".
"Что это такое? - плакала Чарли. - Скажите мне, что это такое, я ведь даже не знаю, и я никогда не буду этого делать, обещаю!"
Мамочка сказала: "Насколько мы знаем, малышка, это называется пирокинез. Это слово значит, что кто-то может иногда зажигать огонь, лишь только подумав об огне. Обычно это происходит, когда человек расстроен. Некоторые люди, очевидно, обладают этой... ну, способностью на протяжении всей своей жизни и даже не подозревают о ней. А некоторых... ну, эта способность охватывает на мгновение, и они...". Она не смогла договорить.
"Они себя сжигают, - сказал папочка. - Как тогда, когда ты была маленькой и сожгла себе волосы, да. Но ты можешь и должна держать это в узде, Чарли. Ты должна. Видит бог - это не твоя вина". При этих словах его и мамочкины глаза встретились на мгновение и что-то промелькнуло между ними.
Обняв ее за плечи, он сказал: "Иногда ты ничего не можешь поделать, я знаю. Это нечаянно, это просто печальное происшествие. Когда ты маленькая, заигравшись, забывалапойти в туалет и делала в штанишки, мы называли это "происшествием" - помнишь?" "Я больше так не делаю".
"Конечно, нет. Скоро ты будешь держать в узде и то, другое. А пока, Чарли, ты должна обещать, что никогда, никогда, никогда, если сможешь, не будешь выходить из себя, выходить из себя так, что тебе захочется зажечь огонь. А если все-таки ты выйдешь из себя и не сможешь ничего поделать, отбрось это от себя. В мусорную корзинку или в пепельницу. Постарайся выйти на улицу. Постарайся отбросить это в воду, если она есть поблизости".
Скачать книгу [0.08 МБ]
Пирамида