Он уже собрался было повернуться к окну, но в этот момент зажужжал интерком. Винни вернулся из немецкого ресторанчика.
– Пришлите его ко мне.
Тут же появился Винни. Это был высокий молодой человек двадцати пяти лет с оливковым цветом лица. Как обычно, его темные волосы были уложены в тщательно организованном беспорядке. На нем были темно-красная спортивная куртка и темно-коричные брюки. В довершение всего – галстук-бабочка. Что скажешь, Фред? По-моему, парень – настоящий щеголь. Да, Джорджи, мне тоже так кажется.
– Как поживаешь, Барт? – спросил Винни.
– Прекрасно, – ответил он. – Что там за история с этим немецким рестораном?
Винни засмеялся.
– Жаль, что тебя там не было. Этот старый бош чуть в ножки нам не повалился, настолько он был рад, что мы к нему приехали. Знаешь, Барт, когда мы переедем в этот завод, «Универсальная чистка» будет просто уничтожена. Представляешь, они даже не послали ему рекламный проспект, не говоря уже о представителе фирмы. Этот бош, похоже, думал, что скатерти придется стирать на кухне. Но, доложу я тебе, у него там и местечко! Ты просто не поверишь. Настоящий пивной зал. Всех конкурентов он просто уничтожит. А запах… Господи ты Боже мой! – Он сделал несколько загадочных жестов руками, чтобы изобразить запах, и вынул пачку сигарет из внутреннего кармана спортивной куртки. – Когда он откроется, я собираюсь сводить туда Шэрон. У меня десятипроцентная скидка».
В результате странного эффекта наложения он услышал голос Гарри, владельца оружейного магазина:
Тем, у кого покупок больше, чем на триста долларов, мы предоставляем десятипроцентную скидку.
Господи, – подумал он. – Неужели я действительно купил вчера это оружие? Неужели это правда?
В одной из комнат его сознания отключили свет.
Эй, Джорджи, что это ты…
– Каков объем заказа? – спросил он. Голос его звучал немного хрипловато, и ему пришлось прочистить горло.
– Когда он откроется – от четырех до шести сотен скатертей в неделю. Плюс салфетки. Все из настоящего полотна. Он хочет, чтобы они имели оттенок «белоснежная слоновая кость». Я сказал: никаких проблем.
Винни полез за сигаретой и медленно достал ее из пачки. Он успел прочитать название. Кое-что в Винни Мэйсоне вызывало его глубокую антипатию – дерьмовые сигареты, которые он курил. Надпись на коробке гласила:
ЗАЛИХВАТСКИЙ МАТРОС
СИГАРЕТЫ СРЕДНЕЙ СИЛЫ
Кто на свете, кроме Винни, стал бы курить «Залихватского матроса»? Или «Короля Сано»? Или «Английские овальные»? Или тому подобную дрянь? Если бы кто-нибудь выпустил новый сорт под названием «Дерьмо на палочке» или «Почерневшее легкое», Винни обязательно стал бы их курить.
– Я сказал ему, что нам придется обслуживать его в течение двух дней, пока мы не переключимся на новый режим работы, – сказал Винни, дав ему возможность напоследоквдоволь налюбоваться пачкой сигарет и убирая ее в карман. – Я имею в виду, пока мы не переедем в Уотерфорд.
– Именно об этом я и хотел с тобой поговорить, – сказал он. Уничтожить его, Фред? Конечно, покажи ему, где раки зимуют, Джордж.
– Вот как? – Он щелкнул удлиненной золотой «Зиппо» и закурил. Выдохнув облако дыма, он поднял брови, словно английский характерный актер.
– Я получил вчера письмо от Стива Орднера. Он хочет, чтобы я зашел к нему в пятницу вечером поговорить об уотерфордском заводе.
– Да?
– Этим утром, пока я внизу разговаривал с Питером Вассерманом, Стив Орднер звонил мне. Мистер Орднер хотел, чтобы я ему перезвонил. Похоже на то, что ему ужасно не терпится о чем-то узнать, а?
– Вполне возможно, – сказал Винни, озарив свое лицо улыбкой № 2:
Влажное покрытие, двигайтесь с осторожностью.
– Так вот, мне хотелось бы узнать, кто это сделал мистера Орднера в одночасье таким нетерпеливым? Вот что мне хотелось бы узнать.
– Ну…
– Да брось ты, Винни. Кончай изображать из себя застенчивую горничную. Сейчас уже десять часов утра, а я еще должен поговорить с Орднером, я должен поговорить с Роном Стоуном, я должен поговорить с Этель Гиббс по поводу прожженных воротничков. Признавайся, ты ковырялся у меня в носу, когда я отвел глаза в сторону?
– Ну, мы с Шэрон были воскресным вечером у Сти… У мистера Орднера на обеде…
– И ты чисто случайно упомянул, что Барт Доуз почему-то медлит с Уотерфордом, а ведь новый участок 784-й автострады придвигается все ближе и ближе, не так ли?
– Барт! – протестующе воскликнул Винни. – Это была дружеская беседа. Все это было…
– Ну, конечно, никто в этом и не сомневался. Его маленькая записка с приглашением также была очень дружеской. Уверен, что и наш коротенький телефонный разговор также оказался бы очень дружеским. Но дело-то не в этом. Дело в том, что он пригласил тебя и твою жену на обед в надежде на то, что ты сболтнешь что-нибудь важное, и у него нет никаких причин для разочарования.
– Барт… Он прицелился в Винни указательным пальцем.
– Винни, слушай меня внимательно. Если ты еще хоть раз вот так насрешь у меня на ковре в гостиной, тебе придется подыскивать себе новую работу. Имей это в виду.
Винни был потрясен. Он совсем позабыл про сигарету, которая медленно догорала у него между пальцев. – Винни, я хочу тебе кое-что объяснить, – сказал он, возвращаясь к нормальному тону. – Я знаю, что любой молодой человек твоего возраста успел прослушать от пожилых людей моего возраста вплоть до шести тысяч лекций на тему о том, как пожилым людям моего возраста приходилось завоевывать мир, когда они были в твоем возрасте. Но эту лекцию ты заработал, как пить дать.
Винни открыл рот, чтобы возразить.
– Я не хочу, конечно, сказать, что ты вонзил мне в спину нож, – сказал он, жестом остановив протесты Винни. – Если бы я так считал, то уведомление о твоем увольнениилежало бы у меня на столе еще до того, как ты сюда вошел. Ты просто вел себя как последний дурак. Ты попал в большом дом и выпил три бокала за обедом, а потом подали суп и салат и всякие вкусные разности, и прислуживала вам за столом горничная в черной форме, а Карла играла роль хозяйки поместья, но без малейших признаков снисходительности, а на десерт вас угощали земляничным тортом или черничным пирогом со взбитыми сливками, а потом подали кофе с бренди, и ты распахнул им всю свою душу. Ну что,признайся, так все это и происходило?
– Вроде того, – прошептал Винни. Три пятых его лица выражали стыд, а две пятых – упрямую ненависть.
– Он начал с того, что спросил, как там поживает Барт. Ты сказал, что Барт в полном порядке. Он сказал, что Барт – чертовски классный парень, но не станет ли он еще лучше, если будет чуточку побыстрее шевелить ушами в уотерфордской сделке. Ты сказал, что, конечно, станет. Тогда он сказал, кстати говоря, раз уж к слову пришлось, а кактам продвигаются у вас дела? Ты ответил, что вообще-то это не относится к твоей сфере деятельности, а он сказал, да ладно, чего уж там, Винсент, уж кто-кто, а ты-то должен быть в курсе всех дел. И ты сказал, что Барт еще сделку не заключил, и ты слышал, что люди Тома Мак-Ана интересуются этим местом, но, может быть, это просто слухи. Тогда он сказал, что уверен в том, что Барт знает, что делает, а ты ответил да-а, это уж точно, и вы выпили еще по чашечке кофе с бренди, и он спросил тебя, думаешь ли ты, что «Мустанги» победят в серии «плей-офф», а потом вы с Шэрон отправились домой, получив приглашение зайти еще раз, так, Винни? Винни ничего не ответил.
– И ты отправишься к нему на обед, когда Стиву Орднеру в очередной раз понадобится твой донос.
– Простите меня, – угрюмо сказал Винни и начал было подниматься.
– Я еще не кончил.
Винни снова сел и уставился в угол комнаты тлеющим от ярости взглядом.
– Двенадцать лет назад я занимал твою должность, ты знаешь об этом? Двенадцать лет – тебе это, наверное, покажется большим сроком. Что же касается меня, то я едва лисмогу ответить, куда эти годы подевались. Но я помню эту работу достаточно, чтобы знать, что она тебе нравится. И что ты хорошо с ней справляешься. Реорганизация химчистки и введение новой системы нумерации заказов – это был настоящий шедевр.
Винни уставился на него в изумлении.
– Я начал работать в прачечной двадцать лет назад, – сказал он. – В 1953 году мне было двадцать лет. Мы с Мэри только что поженились. Я два года учился на бизнес-курсах, и мы с Мэри собирались подождать, но, видишь ли, в качестве противозачаточного средства мы использовали прерванный половой акт. И вот мы занимались любовью, а кто-то внизу хлопнул дверью, и этот звук вызвал у меня немедленный оргазм. Мэри забеременела. Так что каждый раз, когда я чувствую себя довольным собой, я просто напоминаю себе, что всю мою судьбу определила одна захлопнутая дверь. Это унизительно, и это волей-неволей воспитывает в тебе смирение. В те дни не было никаких послаблений в законе об абортах. Если девчонка от тебя забеременела, то ты либо женишься на ней, либо сбегаешь от нее. Третьего не дано. Я женился на ней и поступил на первую же работу, которую удалось найти, то есть сюда. Я был помощником в мойке, то есть занимался тем же самым, что делает парень по фамилии Поллак вот в эту самую минуту. В те времена все операции выполнялись вручную, и мокрое белье приходилось вынимать из стиральных машин и закладывать в огромный выжиматель фирмы «Стонингтон», в который влезало пятьсот фунтов белья. А если ты загрузил белье неправильно, тебе запросто могло отхватить ступню. На седьмом месяце Мэри потеряла ребенка, и доктор сказал, что она никогда уже не сможет иметь детей. Я работал помощником в течение трех лет и за пятьдесят пять рабочих часов в неделю получал в среднем пятьдесят пять долларов. Потом Ральф Албертсон, бывший в те времена начальником мойки, попал в какую-то пустячную аварию и умер от сердечного приступа во время спора с другим пострадавшим водителем. Он был отличным парнем. В день его похорон вся прачечная была закрыта. После того как его подобающим образом похоронили, я пошел к Рэю Таркингтону и попросил, чтобы меня назначили на освободившееся место. Я был уверен, что получу его. Благодаря Ральфу я знал о стирке все.
– В те времена, Винни, прачечная была семейным бизнесом. Она принадлежала Рэю и его папаше, Дону Таркингтону. А Дон получил ее в наследство от своего отца, который основал «Блу Риббон» в 1926 году. Рабочего профсоюза в прачечной не было, и, пожалуй, ребята из рабочего движения сказали бы, что все три Таркингтона были патерналистскими эксплуататорами необразованных рабочих и работниц. Именно так дело и обстояло в действительности. Но когда Бетти Кизон поскользнулась на влажном полу и сломала себе руку, Таркингтоны оплатили счет за лечение и выплачивали ей десять долларов на еду каждую неделю до тех пор, пока она не смогла вернуться на работу. А на каждое Рождество они устраивали сногсшибательный обед в приемочной – никогда за всю свою жизнь я больше не ел таких вкусных пирогов с курятиной, а ежевичное желе, и рулеты, и шоколад на любой вкус, и пудинги с миндалем и изюмом на десерт. Дон и Рэй дарили на Рождество каждой женщине по паре сережек, а каждому мужчине – новый модный галстук. У меня дома в шкафу для одежды все еще висят мои девять галстуков. Когда Дон Таркингтон умер в 1959 году, я надел один из них на его похороны. Он давно уже вышел измоды, и Мэри меня ругала, на чем свет стоит, но я все равно его надел. В помещениях было темно, часы тянулись медленно, и работа была нудной и тяжелой, но ты чувствовал, что людям есть до тебя дело. Если ломался выжиматель, Дон и Рэй немедленно спускались вниз вместе с остальными и, закатав рукава своих белых сорочек, выжимали простыни вручную. Вот чем был семейный бизнес, Винни. Что-то в это роде.
Так вот, когда Ральф умер, а Рэй Таркингтон сказал, что он уже нанял парня со стороны на должность начальника мойки, то я просто не мог понять, что это такое происходит. А Рэй и говорит: я и мой отец хотим, чтобы ты вернулся в колледж. А я говорю: здорово, конечно, только на какие шиши? Может быть, на автобусные билетики? А он вручает мне чек на две тысячи долларов. Я смотрю на этот чек и глазам своим не верю. Спрашиваю его, что это такое. А он отвечает, что этого, конечно, недостаточно, но хватит на комнату, книги и плату за обучение. А остальное заработаешь здесь, во время летних каникул, о'кей? А я спрашиваю: существует ли способ вас отблагодарить? А он говорит: да, три способа. Первый – вернуть этот заем. Второй – выплатить по нему проценты. Третий – принести обратно в «Блу Риббон» все то, чему ты научишься. Я взял чек домой ипоказал его Мэри, и она расплакалась. Просто закрыла лицо руками и расплакалась.
Взгляд Винни был исполнен искреннего изумления.
– Итак, в 1955 году я вернулся в колледж и получил степень в 1957-ом. Я вернулся в прачечную, и Рэй поставил меня руководить водителями. Девяносто долларов в неделю. Когда я заплатил первый взнос в счет погашения долга, я спросил у Рэя, какой он назначит процент. Он говорит: один процент. Я говорю: Что? Он говорит: то, что слышал. Что ты тут стоишь? У тебя что, заняться, что ли, нечем? Я говорю: отчего же, есть чем, поеду-ка я в город и привезу сюда доктора, чтобы он проверил, все ли в порядке у вас с головой. Рэй расхохотался во всю глотку и велел мне убираться к чертовой матери из его кабинета. Я полностью вернул долг в 1960 году, и знаешь, что случилось потом, Винни? Рэйподарил мне часы. Вот эти часы.
Он расстегнул застежку и протянул Винни часы фирмы «Булова» с золотым растягивающимся браслетом.
– Он сказал мне, чтобы я считал это подарком по поводу окончания колледжа. За возможность получить образование я заплатил всего лишь двадцать долларов процентов, а этот сукин сын еще вдобавок подарил мне часы за восемьдесят. Там на крышке выгравировано: С наилучшими пожеланиями от Дона и Рэя, прачечная «Блу Риббон». А Дон тогда уже год как лежал в могиле.
– В 1963 году Рэй поставил меня на твое нынешнее место. Я присматривал за химчисткой, вел переговоры с новыми клиентами и следил за автоматическими линиями, только вте времена их было не одиннадцать, а всего лишь пять. На этой работе я оставался до 1967 года, а потом Рэй назначил меня сюда. Потом, четыре года спустя, ему пришлось продать свое дело. Ты знаешь об этом, как эти гнусные ублюдки выжали из него все соки.
Это превратило его в старика. Так что теперь мы являемся частью корпорации, у которой еще пара дюжин таких филиалов, исправно пекущих горячие пирожки – закусочные,поле для гольфа, три универсальных магазина, торгующих по сниженным ценам, бензозаправочные станции и прочее дерьмо. А Стив Орднер – что-то вроде почетного надсмотрщика над всем этим, и не более того. Где-то в Чикаго или Гэри заседает совет директоров, который тратит на «Блу Риббон» не более пятнадцати минут в неделю. Они сралина то, как функционирует прачечная. Они ни хрена об этом не знают. Единственное, что они знают, – это как читать финансовый отчет главного бухгалтера. А бухгалтер и говорит им: слушайте, они строят новый участок 784-й автострады в западной части города, и «Блу Риббон» стоит как раз на пути, вместе с половиной жилых кварталов. А директора спрашивают: вот как, неужели, и сколько же они заплатят нам в счет компенсации за нашу собственность? Вот, собственно говоря, и все. Господи, да если бы Дон и Рэй Таркингтоны были бы живы, они бы затаскали по судам этих дешевых пердунов из дорожного департамента и вывалили бы им на голову столько судебных постановлений, чтоони не выбрались бы из-под них и до двухтысячного года. Уж они бы сумели постоять за себя с хорошей крепкой палкой в руках. Может быть, они и были парой алчных патерналистических ублюдков, Винни, но у них было чувство места. О таком не узнаешь по финансовому отчету. Да если бы они были живы и кто-нибудь сказал бы им, что управление дорожного строительства собирается похоронить прачечную под восемью слоями дорожного покрытия, раздался бы такой рев, что у самой ратуши было бы слышно.
– Но они мертвы, – сказал Винни.
– Да, они мертвы, это уж точно. – Он внезапно почувствовал, что ум его расплылся и расстроился, как гитара в руках у непрофессионала. Что-то важное, что он собиралсясказать Винни, потонуло в хаосе личных воспоминаний. Ты только взгляни на него, Фредди, он понять не может, о чем это я толкую. Никак не может разобраться, что к чему. – Слава Богу, что они избавлены от этого зрелища.
Винни ничего не сказал.
Усилием воли он попытался сосредоточиться. – Видишь ли, Винни, я вот что пытаюсь тебе сказать. В этом деле замешаны две группы людей. Такие как мы и такие как они. Мы– люди из прачечной. И это наше дело. Они – бухгалтеры и директора, которых интересуют издержки и себестоимость. И это их дело. Они сверху присылают нам всякие распоряжения, и мы должны их выполнять. Выполнять – да, но не более того. Ты меня понимаешь?
– Разумеется, Барт, – сказал Винни, но было заметно, что он не понял ни одного слова. Он и сам не был уверен, что понимает самого себя.
– Ну ладно, – сказал он. – Я поговорю с Орднером. И прими к сведению, Винни, уотерфордский завод можно считать уже нашим. Я заключаю сделку в следующий вторник.
Винни облегченно расплылся в улыбке. – Господи, вот это класс!
– Да. Все под контролем.
Когда Винни направился к двери, он бросил ему вслед:
– Расскажешь мне потом, как там в этом немецком ресторанчике, о'кей?
Винни Мэйсон улыбнулся в ответ своей улыбкой № 1 – зубастой, ослепительной, всепобеждающей. – Разумеется, расскажу, Барт.
Потом Винни ушел, и он уставился в закрывшуюся дверь. Кажется, Фред, я малость свалял дурака. Не знаю, Джордж, по-моему, все было не так уж плохо. Может быть, в самом конце ты немного отпустил тормоза и потерял контроль, но только в книжках люди говорят все правильно с первого раза. Нет, все-таки я облажался. Он вышел из этого кабинета с мыслью о том, что Бартон Доуз потерял несколько винтиков от своей башки. Господь храни этого юношу, да ведь он прав. Джордж, я хочу кое о чем у тебя спросить, как мужчина мужчину. Нет-нет, не вздумай затыкать мне рот. Скажи, зачем ты купил сорок четвертый «Магнум» и винтовку, из которой можно слона разнести на кусочки? Объясни мне толком, Джордж, какого черта ты это сделал? Щелк – сработал прерыватель.
Он спустился на один этаж и вручил Рону Стоуну присланные коммивояжерами рекламные проспекты. Уходя, он услышал, как Рон громовым голосом просит Дейва подойти и взглянуть – похоже, что-то в этом есть. Дейв закатил глаза. Что-то в этом действительно было, и это что-то называлось дополнительной работой.
Он поднялся наверх и позвонил Орднеру, надеясь, что тот отлучился на ленч. Но надеждам его не суждено было сбыться – секретарша соединила его немедленно.
– Барт! – сказал Стив Орднер. – Всегда рад с тобой поговорить.
– И я тоже. Я тут недавно поговорил с Винни Мэйсоном, и ему вроде как показалось, что ты немного обеспокоен по поводу уотерфордского завода.
– Господи, вот уж нет. Просто я подумал, что, может быть, вечером в пятницу мы могли бы…
– Да, я, собственно, для того и звоню, чтобы сказать, что Мэри не сможет.
– А что такое?
– Вирус. Она не осмеливается отойти и на пять секунд от ближайшего толчка.
– Бедняжка, как жаль.
Засунь свою жалость себе в жопу, засранец гребаный.
– Доктор прописал ей какие-то таблетки, и она вроде как поправляется. Но кто его знает, вдруг эта штука заразна?
– А ты когда сможешь прийти, Барт? Как насчет восьми?
– Да, в восемь нормально.
Просто отлично, хрен собачий. «Ночной киносеанс по пятницам» катится ко всем чертям. Что ты еще мне заготовил?
– Как продвигается уотерфордская сделка, Барт?
– На эту тему лучше поговорить при личной встрече, Стив. – Прекрасно. – Еще одна пауза. – Карла посылает самые нежные приветы. И скажи Мэри, что и Карла, и я… Ну, конечно же, разумеется, кто бы мог сомневаться…
22ноября, 1973
Просыпаясь, он резко дернулся и сбил подушку на пол. Он испугался, что кричал во сне, но Мэри по-прежнему мирно спала на соседней кровати. Электронные часы на комоде показывали:
4:23А. М.
Часы со щелчком переключились на следующую минуту. Старуха Би из Балтимора, та самая, которая занималась гидротерапией с целью повышения уровня самосознания, подарила их им на прошлое Рождество. Сами часы не вызывали у него никаких возражений, но он так и не смог притерпеться к щелчку, с которым менялись цифры. 4:23 щелк, 4:24 щелк, так ведь недолго и с ума сойти.
Он спустился в туалет, включил свет и помочился. Сердце глухо заколотилось у него в груди. В последнее время, когда он мочился, сердце у него начинало стучать, словно басовый барабан. Может быть, ты пытаешься мне что-то сказать, Господь?
Он вернулся и лег в кровать, но сон еще долго не приходил. Спал он беспокойно, метался во сне, и постель превратилась во вражескую территорию. Он не мог с этим ничего поделать. Руки и ноги его, похоже, забыли, какие положения они занимали, когда он спал.
Сон вспомнился довольно легко. И стараться не надо, Фред. Когда человек бодрствует, ему, конечно, легко проделывать этот фокус с прерывателем. Он с легкостью может разрисовывать картину кусочек за кусочком и делать вид, что не знает, что на ней изображено. Можно попытаться спрятать общую картину в погребе своего ума. Но всегда существует дверца из погреба, и когда ты спишь, то порой она открывается, и что-то выползает из темноты.
Щелк.
4:42А. М.
Во сне он вместе с Чарли был на пляже Пирс (любопытно, что когда он рассказывал Винни Мэйсону свою краткую автобиографию, он совсем забыл упомянуть про Чарли – забавно, правда, Фред? Честно говоря, Джордж, мне это не кажется таким уж забавным. Да и мне тоже, Фред. Но сейчас слишком поздно. Или слишком рано. Короче, ты меня понял).
Он с Чарли был на этом длинном белом пляже, и денек выдался подходящий – яркое голубое небо, и солнце сияет, словно одна из этих идиотских пуговок, на которых рисуютулыбающуюся рожицу. Люди лежат на ярких покрывалах под зонтиками самых разных цветов, дети копаются в песке у самой воды со своими ведрышками. Спасатель стоит на белоснежной вышке, кожа у него коричневая, как сапог, а его белые синтетические плавки чуть не рвутся, словно внушительные размеры пениса и яичек – это непременное условие для тех, кто выполняет эту работу, и он хочет показать всем, кто находится поблизости, что условие это выполнено. Чей-то транзистор разрывается от звуков рок-н-ролла, и даже сейчас он смог припомнить мелодию:Но я люблю эту грязную воду, оуууБостон, ты – мой дом.
Две девушки проходят мимо в бикини, уютно устроившиеся внутри своих красивых тел, словно созданных для траханья, но только не с тобой, а с дружками, которых никто никогда не видел, и большие пальцы их ног поднимают крохотные песчаные бури.
И вот что удивительно, Фред, надвигается прилив, а ведь прилива на пляже Пирс не может быть ни при каких обстоятельства, потому что ближайший океан находится в девятистах милях оттуда.
Они с Чарли строят песчаный замок. Но они начали строительство слишком близко от воды, и подступающие волны плещутся все ближе и ближе.
Надо нам было построить его подальше, папа, – говорит Чарли, но он упрямый, и поэтому продолжает строить. Когда прилив подобрался к первой стене, он построил ров, раздвигая пальцами влажный песок, словно вагину. Но вода все прибывала и прибывала. Проклятье! – завопил он, обращаясь к воде. Он заново построил стену. Волна смыла ее.Люди по непонятной причине принялись вопить. Некоторые из них побежали. Свисток спасателя заливался пронзительной серебряной трелью. Но он не поднимал глаз. Он должен был спасти замок. Но вода подступала все ближе, лизала его лодыжки, размывала башню, крышу, задние строения, весь замок. И наконец последняя волна отступила, оставив после себя лишь голый песок – гладкий, плоский, коричневый, сверкающий.
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида