— Что?
— Да так, ничего. Продолжай.
— Я не знала, что его так расстроило, но мне было ясно, что он собирается выместить это на мне. Невозможно ничего сделать или сказать, чтобы остановить надвигающуюся бурю, когда Эд доходит до определенной точки. Я побежала в спальню, но он схватил меня за волосы… Выдернул огромный клок… Я закричала… А Натали сидела в манеже… Сидела и смотрела на нас… И когда я закричала, она закричала тоже… Элен разрыдалась, прервав свою исповедь. Ральф ждал, прислонившись лбом к двери. Концом полотенца, свисавшего с плеча, он машинально вытер слезы.
— В общем, — снова послышался голос Элен, — я почти час проговорила с этой женщиной. Представляешь, она зарабатывает себе на жизнь в качестве адвоката жертв насилия.
— Да, — отозвался Ральф. — Представляю. Это достойное занятие, Элен. — Я снова встречусь с ней завтра в Центре помощи женщинам.
Ирония судьбы, но мне придется пойти туда. Я имею в виду, что если бы я не подписала это обращение…
— Не обращение, так нашлось бы что-то другое… Элен вздохнула:
— Скорее всего, так. Наверняка так. В любом случае, Гретхен сказала, что я не могу разрешить проблему Эда, зато свою смогу. — Элен, всхлипнув, глубоко вздохнула. — Извини, я сегодня столько плакала, что у меня, кажется, больше нет слез. Той женщине я сказала, что люблю своего мужа. Так стыдно было говорить это, сейчас я даже не уверена, правда ли это, но в тот момент мне так казалось. На мои слова, что я хотела бы дать ему еще один шанс, она возразила, что этим я даю ему еще один шанс и в отношении Натали, и тут я вспомнила мою малютку, когда она, перепачканная шпинатом, плакала, глядя, как Эд избивает меня. Господи, терпеть не могу таких ловкачей, как эта женщина,ведь они загоняют тебя в угол, не дав никакой возможности опомниться.
— Она всего лишь пыталась помочь тебе.
— Это мне тоже не нравится. Я сбита с толку, Ральф. Возможно, ты об этом и не догадываешься, но я в полном смущении. — В трубке послышался грустный смешок.
— Все в порядке, Элен. Вполне естественно, что ты смущена.
— Перед уходом она рассказала мне о Хай-Ридж. Кажется, для меня это самое подходящее место.
— А что это такое?
— Нечто типа пансиона — Гретхен пыталась объяснить мне, что это дом, а не убежище — для женщин, которых избивают мужья. А я теперь являюсь таковой уже официально. — На этот раз ее смешок прозвучал как еле сдерживаемый всхлип. — Если я решусь переехать туда, я смогу взять с собой Натали, а это основное преимущество.
— И где находится это место?
— За городом. Где-то в окрестностях Ньюпорта.
— Да, кажется, я знаю где.
Конечно, он знал; рассказывая о Центре помощи женщинам, Гамильтон Дейвенпорт упоминал об этом месте. «Они занимаются вопросами семейного права… Случаями избиенияжен и детей… К тому же они предоставляют убежище женщинам, подвергшимся жестокому обращению». В одно мгновение Центр помощи женщинам вошел в его жизнь. Ральф видел в этом дурное предзнаменование.
— Эта Гретхен Тиллбери крепкий орешек, — продолжала Элен. — Уже стоя в дверях, она сказала, что в моей любви к Эду нет ничего зазорного. По ее словам, это вполне нормально, потому что любовь — это не водопроводный кран, который можно открыть или закрыть по собственному желанию, — но я должна помнить одно: моя любовь не в состоянии остановить Эда, как не остановит его даже любовь к Натали, но никакая любовь не снимает с меня ответственности за ребенка. После ее ухода я лежала и размышляла. Думаю, мне больше нравилось бы лежать и злиться. Это было бы намного легче.
— Да, — согласился Ральф. — Понимаю. Элен, почему бы тебе не принять таблетку и не предоставить всему идти своим чередом?
— Я так и сделаю, но сначала мне хотелось бы поблагодарить тебя.
— Ты же знаешь, это вовсе не обязательно.
— Вряд ли я что-нибудь знаю наверняка, — сказала Элен, и Ральф с радостью отметил легкую вспышку эмоций в ее голосе. Это означало, что и столь необходимая часть натуры Элен Дипно по-прежнему с ней. —Я до сих пор зла на тебя, Ральф, но я рада, что ты не уступил моей просьбе не звонить в полицию. Знаешь, именно этого я и боялась. Ужасно боялась.
— Элен, я… — Голос его прозвучал глухо, с хрипотцой. Он откашлялся и снова попробовал: — Я просто не хотел увидеть тебя когда-нибудь вновь избитой. Встретив тебя всю в крови, бредущую по улице, я страшно испугался…
— Не надо об этом. Пожалуйста. Я снова расплачусь. У меня больше не осталось сил для слез.
— Хорошо. — Ральфу хотелось спросить о многом, связанном с Эдом, но для расспросов сейчас вряд ли было подходящее время. — Могу я навестить тебя завтра?
Секунду поколебавшись, Элен ответила:
— Не думаю. По крайней мере, не так скоро. Мне нужно самой хорошенько подумать, многое понять и решить, а это будет крайне тяжело. Но я обязательно позвоню, Ральф. Хорошо?
— Ладно. Все нормально. А что будет с домом?
— Муж Кэнди закроет его. Я передала ему ключи. Гретхен Тиллбери сказала, что Эд не должен появляться в доме даже за исковой книжкой или сменой белья. В случае необходимости он даст свои ключи полицейскому, и тот принесет все, что нужно. Думаю, Эд отправится во Фреш-Харбор. Там для работников лаборатории есть маленькие коттеджи. Они довольно привлекательны… — Короткая вспышка огня исчезла из речи Элен. Теперь в ее голосе осталась только угнетенность, надлом. Она казалась очень, очень уставшей.
— Элен, я так рад твоему звонку. Не хочу тебя обманывать, он принес мне облегчение. А теперь попытайся заснуть.
— А как ты, Ральф? — неожиданно спросила Элен. — А ты спишь в эти дни?
Удар в самую точку. Ральф едва устоял перед искушением исповедаться. — Немного… Не столько, сколько хотелось бы. Меньше, чем мне необходимо.
— Что ж, будь внимателен к себе. Сегодня ты был настоящим храбрецом, совсем как рыцарь из легенд о короле Артуре, но я думаю, что даже отважный сэр Ланселот время от времени терпел поражения.
Ральфа тронули и удивили ее слова. Перед его мысленном взором промелькнула очень живая картина: сэр Ральф Робертс в боевых доспехах на снежно-белом скакуне и за ним на пони Билл Мак-Говерн, его верный вассал, в кожаном камзоле и своей неизменной щегольской панаме.
— Спасибо, дорогая, — сказал он. — Думаю, это самая Приятная похвала, высказанная в мой адрес со времен президентства Линдона Джонсона. Спокойной тебе ночи, милая.
— И тебе тоже.
Элен положила трубку. Ральф, с трубкой в руке, задумчиво смотрел на телефон. Возможно, у него все же будет спокойная ночь. После всего происшедшего сегодня он определенно заслуживает награды. А пока можно спуститься вниз, посидеть на веранде, любуясь закатом солнца, и пусть все идет своим чередом.5
Мак-Говерн, уже расположившись в своем любимом кресле на веранде, внимательно разглядывал что-то на улице и поэтому обернулся не сразу, когда подошел сосед. Проследив за взглядом Билла, Ральф увидел голубой автофургон, припаркованный у обочины чуть дальше по Гаррис-авеню. На задних дверцах машины большими белыми буквами было выведено:
«МЕДИЦИНСКАЯ СЛУЖБА ДЕРРИ».
— Привет, Билл, — бросил Ральф, опускаясь в свое кресло. Их разделяло кресло-качалка, в которое всегда усаживалась Луиза, часто коротавшая с ними вечера. Дул легкий вечерний ветерок, особенно приятный после полуденного зноя, и кресло лениво покачивалось на полозьях.
— Привет, — буркнул Мак-Говерн, мельком взглянув на Ральфа и не желая, видимо, отрываться от своих наблюдений, но спустя секунду снова повернулся к нему. — Эй, приятель, пора пристегивать мешки под глазами, не то вскоре ты начнешь наступать на них. — Ральф подумал было, что это очередная bon mots<Острота, шутка (франц.)>,которыми Билл снискал себе популярность среди обитателей Гаррис-авеню, но в глазах Мак-Говерна сквозила явная озабоченность.
— Сегодня выдался хлопотливый денек, — вздохнул Ральф. Он передал Биллу свой разговор с Элен, опуская те подробности, которыми, по его мнению, Элен не хотелось бы делиться с Мак-Говерном. Билл никогда не входил в число людей, пользующихся ее расположением.
— Рад, что с ней все хорошо. — Мак-Говерн немного помолчал. — Знаешь, вот что я скажу тебе, Ральф. Сегодня ты произвел на меня неизгладимое впечатление, шествуя по улице наподобие Гэри Купера в «Высокой луне».
Возможно, это и было сродни безумию, но как величественно! Я даже немного испугался за тебя.
Второй раз за последние четверть часа Ральфа едва не провозгласили героем. И от этого ему стало не по себе.
— Я был слишком зол на Эда, чтобы понимать всю нелепость своего поведения. А где был ты, Билл? Я звонил тебе.
— Решил прогуляться, — ответил Мак-Говерн. — Захотелось немного развеяться. У меня болела голова и ныло в желудке, с тех пор как Лейдекер и тот второй парень увезли Эда.
Ральф Кивнул:
— У меня тоже.
— Неужели? — В голосе Билла прозвучало удивление, смешанное с некоторой долей скептицизма.
— Правда, — слабо улыбаясь, ответил Ральф.
— Ну так вот, на площадке для пикников, там, где собираются эти старые задницы в жаркие дни, оказался Фэй Чепин, и он соблазнил меня сыграть партию в шахматы. Это ещетот тип, Ральф. Он считает себя инкарнацией Рея Лопеса, но в шахматы играет, как несмышленый сосунок… К тому же ни на секунду не умолкает.
— Однако он вполне нормальный, — спокойно возразил Ральф. Мак-Говерн, казалось, не услышал его.
— Там еще был этот ужасный Дорренс Марстеллар, — продолжал Билл. — Если мы старики, то он просто ископаемое. Дор стоял у осаждения между площадкой для пикников и взлетным полем и наблюдал, зажав в руках томик стихов, как садятся и взлетают самолеты. Как ты думаешь, он действительно читает эти книжонки или держит их только для вида?
— Отличный вопрос. — Не ответив прямо, Ральф размышлял над словом, оброненным Мак-Говерном для описания Дорренса, — ужасный<В оригинале: creepy — вызывающий мурашки, бросающий в дрожь (англ.).>.Сам он не использовал таких слов, но, вне всякого сомнения, старина Дор большой оригинал. Он не был маразматиком (по крайней мере, Ральф так не считал); скорее всего, то немногое, что он говорил, смахивало на продукт ума, мозги в котором несколько съехали набекрень.
Он вспомнил, что в тот день, когда Эд совершил наезд на Толстяка в грузовичке, Дорренс тоже оказался поблизости. Ральф еще подумал тогда, что появление Дорренса добавило последний штрих безумия к происходящему. И Дорренс сказал нечто забавное. Ральф пытался вспомнить, что именно, но не смог. А в это время Мак-Говерн наблюдал за молодым человеком лет двадцати пяти в сером комбинезоне, выходившим из дома, возле которого стоял фургон медицинской службы. Этот бравый молодец, насвистывавший легкий мотивчик, выглядел так, будто никогда в жизни не испытывал потребности в медицинской помощи. Он катил перед собой тележку с продолговатым зеленым баллоном.
— Уже пустой, — прокомментировал Мак-Говерн. — Ты пропустил, когда они ввозили в дом полный.
Второй молодой человек, тоже в комбинезоне, вышел через парадную дверь. Он на секунду замер на крыльце, держась за дверную ручку очевидно, беседуя с кем-то, находящимся внутри, — затем, захлопнув дверь, легко сбежал на подъездную дорожку. Он подоспел как раз вовремя, чтобы помочь своему коллеге погрузить тележку с баллоном в фургон.
— Кислород? — спросил Ральф. Мак-Говерн кивнул.
— Опять миссис Лочер?
Мак-Говерн снова кивнул, наблюдая, как работники медицинской службы захлопнули дверцы, а затем спокойно продолжили свой разговор в сгущающихся сумерках.
— Я ходил в школу вместе с Мэй Лочер. В Кардвилле, родине храбрецов и коров. В последнем классе нас училось только пятеро. В те дни она была девочка что надо, а приятели вроде меня были известны как «немножко голубые». Да, в те удивительно древние времена радость заключалась в возможности своими руками украсить рождественскую елку, а потом как можно красочнее рассказать об этом.
Ральф не отводил взгляда от своих ладоней, испытывая неловкость и полностью потеряв дар речи. Конечно, он знал, что Мак-Говерн гомосексуалист, знал уже очень давно, но Билл прежде никогда не заговаривал об этом. Жаль, что Билл не приберег подобное признание на другой день… Предпочтительно на такой, когда Ральф не чувствовал бы себя так, словно в голове у него вместо мозгов опилки.
— Это было тысячу лет назад, — сказал Мак-Говерн. — Кто бы мог подумать, что теперь нас обоих прибьет к Гаррис-авеню.
— У нее эмфизема, верно? Кажется, я так слышал.
— Да, одна из тех болезней, которые никогда не проходят. Старение не такая уж приятная штука.
— Да уж, — согласился Ральф, а затем его ум с неожиданной силой донес всю правду сказанного. Он подумал о Кэролайн и об охватившем его ужасе, когда он, вернувшись домой в промокших туфлях, увидел ее лежащей в проеме кухонной двери… Почти на том же месте, где стоял он во время телефонного разговора с Элен. Встреча с Эдом Дипно была ничто по сравнению с ужасом, который он испытал в тот момент, будучи почти уверенным, что Кэролайн мертва.
— Прежде кислород для Мэй привозили раз в две недели, — заметил Мак-Говерн. — Теперь же они приезжают по понедельникам и четвергам, как часы.
Иногда я навещаю ее. Читаю ей скучные женские журналы, но чаще мы просто разговариваем. У нее ощущение, будто легкие забиты соломой. Теперь уже недолго осталось. Однажды, приехав, вместо пустого баллона из-под кислорода они поместят в фургон Мэй. Затем отвезут ее в Дерри-Хоум, а это означает конец.
— Виной тому сигареты? — спросил Ральф. Мак-Говерн одарил Ральфа таким не свойственным его простому, откровенному лицу взглядом, что Ральф не сразу уловил в нем презрение.
— Мэй за всю свою жизнь не выкурила ни одной сигареты.
Она расплачивается за двадцать лет работы на красильне в Коринне и еще двадцать в качестве сортировщицы на фабрике в Ньюпорте. И дышать она пытается через хлопок, шерсть и нейлон, а не через солому.
Двое молодых людей из медицинской службы забрались в свой фургон и уехали.
— Мэн — это северо-восточный оплот Аппалачей, Ральф. Многие не понимают, но это так — и Мэй умирает от болезни Аппалачей. Врачи называют ее «текстильное легкое».
— Какой ужас! Кажется, Мэй много значит для тебя.
Мак-Говерн резко рассмеялся:
— Нет. Я навещаю ее, потому что она — последнее зримое напоминание о моей загубленной юности. Иногда я читаю ей вслух, и мне всегда удается проглотить одно-два овсяных печенья, которыми она меня потчует, но дальше этого дело не идет. Мотивы моей заботы вполне эгоистичны, уверяю тебя."Вполне эгоистичны, — подумал Ральф. — Какое странное сочетание.
Вот уж истинно фраза Мак-Говерна".
— Ну да Бог с ней, с Мэй, — продолжал Мак-Говерн. — Всех американцев волнует другой вопрос: что мы будем делать с тобой, Ральф? По всей видимости, виски не помогло?
— Нет, — вздохнул Ральф. — Боюсь, нет.
— А ты выдерживал пропорцию?
Ральф кивнул.
— Что ж, тебе нужно что-то делать со своими мешками, иначе ты никогда не завоюешь прекрасную Луизу. — Мак-Говерн вгляделся в лицо Ральфа и вздохнул. — Не смешно, правда?
— Да уж. Сегодня был тяжелый день.
— Извини.
— Ничего.
Они немного посидели в дружелюбной тишине, наблюдая за передвижениями по обозримой части Гаррис-авеню. Трос девчушек играли в классы на стоянке возле «Красного яблока». Миссис Перрин, стоя рядом словно грозный часовой, наблюдала за ними. Мимо в повернутой козырьком назад кепке с надписью «Ред сокс»<Бейсбольная команда.>,подпрыгивая в такт музыке, доносящейся из наушников старенького плейера, прошел паренек. Перед домом Луизы двое ребятишек пинали консервную банку. Лаяла собака. Женский голос звал Сэма и его сестру идти домой. Это была обычная уличная серенада, не больше и не меньше, но Ральфу все эти звуки казались странно фальшивыми. Наверное, потому, что в долгие часы своего бдения он привык видеть Гаррисавеню пустынной.
Ральф повернулся к Мак-Говерну:
— Знаешь, о чем я подумал, увидев тебя в «Красном яблоке» сегодня днем? Несмотря на все, что происходило в этот момент?
Мак-Говерн покачал головой.
— Я размышлял над тем, куда девалась твоя панама. Без нее ты выглядишь как-то странно. Словно неодетый. Итак, давай выясним, куда ты ее подевал, сынок?
Мак-Говерн потрогал свой аккуратный седой зачес — сквозь сильно поредевшие, тонкие, как пух, волосы просвечивал розовый череп.
— Не знаю, — ответил он. — Утром я не нашел ее. Обычно я оставляю панаму на столике у входной двери, но сегодня ее там не оказалось.
Наверное, я оставил панаму в другом месте, точное расположение которого абсолютно вылетело у меня из головы. Еще пару лет, и я буду разгуливать в одних трусах, потому что не смогу вспомнить, куда подевал брюки. И все это часть великолепного эксперимента со старением, ты согласен, Ральф?
Ральф с улыбкой кивнул, подумав, что из всех известных ему пожилых людей — а знал он их не менее трех дюжин, — Билл Мак-Говерн больше всех подшучивал над старостью. Казалось, он относился к своей туманной юности и давно минувшей зрелости, как генерал к парочке новобранцев, бежавших с поля боя. Однако Ральф не собирался говорить что-либо вслух. У каждого свои причуды, просто театрально демонстрируемая болезненность по отношению к старости — одна из характерных черт Мак-Говерна.
— Я сказал что-то смешное? — спросил Мак-Говерн.
— Прости?
— Ты улыбался, и я подумал, что сказал что-то смешное. — В голосе Билла звучала обида, тем более удивительная для человека, только что подкалывавшего соседа насчетхорошенькой вдовушки, но Ральф напомнил себе, что у Мак-Говерна тоже был трудный денек.
— Нет-нет, — смутился Ральф. — Просто я вспомнил, как Кэролайн говорила почти то же самое — старость — все равно что плохой десерт после отличного обеда.
Скачать книгу [0.34 МБ]
Пирамида