ничего больше. Неизвестно было, почему и зачем оно там. То есть,
конечно, это было известно, но мудреные доводы в пользу такого
решения мало кого убеждали. Придумали их психологи. Мол, как ни
странно это звучит, но человек, особенно если он долго находится
в одиночестве, временами теряет контроль над своим сознанием и
своими эмоциями и ни с того ни с сего может впасть в
гипнотическое оцепенение, даже сон без сновидений, с открытыми
глазами, и не всегда способен очнуться вовремя. А некоторые
оказываются во власти неизвестно откуда взявшихся галлюцинаций,
маниакальных страхов или внезапного возбуждения, и, дескать,
лучшее средство против всего этого -- контроль за собственным
лицом. Правда, целыми сутками видеть собственную физиономию,
словно впечатанную в стену, и волей-неволей следить за всеми ее
ужимками -- занятие не слишком приятное. Об этом мало кто знает,
кроме пилотов патрульных ракет. Начинается все невинно: ты
состроишь какую-нибудь гримасу, чуть скривишься или улыбнешься
собственному отражению, а потом уже идут одна за другой гримасы
все более дикие; так всегда бывает, когда ситуация столь
неестественная затягивается дольше, чем в силах выдержать человек.
К счастью, Пиркса, в отличие от некоторых его товарищей,
собственное лицо заботило мало. Понятно, никто этого не проверял
-- да и как проверишь? -- но, по слухам, иные в приступе скуки
или какого-то уж совершенно немыслимого отупения вытворяли такое,
о чем тяжело рассказывать, -- к примеру, плевали в собственное
отражение, а потом, устыдившись, были вынуждены делать строжайше
запрещенные вещи -- отстегивать ремни, вставать и в невесомости
идти, вернее плыть, к зеркалу, чтобы успеть его очистить перед
посадкой. Утверждали даже, будто Вюрц, который врезался на
тридцать три метра в глубь бетонной плиты, слишком поздно
спохватился, что надо вытереть зеркало, и занялся этим, когда
корабль уже входил в атмосферу.
Пилот Пиркс никогда ничего такого не делал и, что важнее, не
ощущал ни малейшей охоты плюнуть в зеркало, -- а борьба с этим
искушением кое-кого, говорят, доводила чуть ли не до
помешательства; смеяться над этим мог лишь тот, кто ни разу не
патрулировал в одиночку. Пиркс всегда, даже если его изводила
жесточайшая скука, умел отыскать для себя нечто устойчивое и на
этот стержень наматывал все остальные, сбивчивые и неясные мысли
и чувства, словно запутанную, бесконечную нить.
Циферблат -- самый обычный, часовой -- показывал одиннадцать
ночи. Через тринадцать минут ракете предстояло достигнуть самой
удаленной от Солнца точки своей орбиты. Пиркс несколько раз
кашлянул, проверяя микрофон, зачем-то предложил Вычислителю
извлечь корень четвертой степени из 8769983410567396, даже не
посмотрел на результат, который Вычислитель выдал с величайшей
поспешностью, перемалывая в своих окошечках цифирки и нервно их
перетряхивая, словно от этого результата зависело Бог знает что;
подумал, что после посадки сперва выбросит через люк перчатки --
просто так, потом закурит и пойдет в столовую, где сразу закажет
что-нибудь жареное, острое, с красным перцем и еще кружку пива --
он любил пиво, -- и тут он увидел светлое пятнышко.
Он смотрел на левый передний экран вроде бы невидящим
взглядом и всеми мыслями был уже в столовой, он даже чувствовал
запах хорошо поджаренной картошки -- ее готовили специально для
него, -- и все же, едва этот светлячок вплыл в середину экрана,
он весь так напрягся, что взлетел бы под потолок, если бы не
ремни.
Экран -- имевший около метра в диаметре -- выглядел как
черный колодец. Почти точно в центре светилась Ро Змееносца,
Млечный Путь двойной полосой рассекало темное, тянувшееся почти
до самого края зияние пустоты, а по обе стороны от него искрился
рассыпанный порошок звезд. В эту неподвижную картину размеренно
вплыла светлая точечка, маленькая, но гораздо более заметная, чем
любая звезда. Не то чтобы она светила особенно ярко -- нет, Пиркс
заметил ее сразу потому, что она двигалась.
В пространстве встречаются движущиеся светлые точки. Это
позиционные огни ракет. Обычно они выключены, и зажигают их лишь
по радиовызову, для опознания. Позиционные огни у ракет разные --
у пассажирских одни, у грузовых другие; свои огни у быстрых
баллистических, у патрульных, у ракет космической службы,
заправщиков и так далее. Расположение и цвет огней совершенно
различны, не бывает огней одного только цвета -- белого. Белого
цвета нет, чтобы всегда можно было отличить ракету от звезд. Ведь
если одна ракета летит точно вслед другой, ее пилоту белый
позиционный огонь покажется неподвижным, и он будет введен в
заблуждение. А этого следует избегать.
Но светлячок, лениво вплывший в экран, был совершенно белым,
-- Пиркс почувствовал, что глаза у него мало-помалу лезут на лоб.
Он даже не моргал, так боялся потерять его из виду. И только
почувствовав жжение в глазах, моргнул, но все осталось как было.
Белая точка спокойно перемещалась по экрану, до противоположного
края ей оставалось всего сантиметров пятнадцать. Еще минута -- и
она уйдет за экран.
Руки пилота Пиркса сами, без помощи зрения, отыскали нужные
рукоятки. Реактор, работавший на холостом ходу, мгновенно
пробудился, и ракету швырнуло вперед. Пиркса вдавило в губчатое
кресло, звезды в экранах сдвинулись с мест, Млечный Путь стекал
наискось вниз, словно был и вправду из молока, зато светлячок
замер: нос ракеты шел точно за ним, был нацелен на него, как нос
гончей -- на затаившуюся в кустах куропатку. Вот что значит
сноровка! Весь маневр не занял и десяти секунд.
За все это время Пиркс еще ничего не успел подумать, и лишь
теперь его осенила мысль, что это, должно быть, галлюцинация --
такого ведь не бывает. Эта мысль делала ему честь. Обычно люди
слишком доверяют собственным чувствам и, встретив на улице
умершего знакомого, скорее готовы поверить в его воскресение, чем
в то, что сами они повредились в уме.
Пилот Пиркс сунул руку в кармашек, устроенный в обшивке
кресла, достал оттуда флакончик, вставил в обе ноздри выходившие
из горлышка стеклянные трубочки и потянул носом, так что слезы
Скачать книгу [0.02 МБ]
Пирамида