притворяться перед собой, будто ничего подобного нет. Эмоционалям не
полагалось испытывать подобные влечения. Правда, у иных из них в детстве
проскальзывали такие наклонности (теперь Дуа была уже достаточно взрослой
и опытной, чтобы понимать это), но увлечение проходило само собой, а если
оно оказывалось слишком сильным, то его быстро гасили.
Впрочем, когда она сама была крошкой, она упрямо продолжала
интересоваться и миром, и Солнцем, и пещерами, и... ну, всем, чем только
возможно, и ее пестун все чаще повторял: "Ты не такая, как все, Дуа моя.
Ты странная серединка. Что с тобой будет дальше?"
Сначала она никак не могла взять в толк, почему узнавать новое значит
быть странной и не такой, как другие. Но очень скоро убедилась, что пестун
просто неспособен отвечать на ее вопросы, и однажды попросила своего
левого породителя объяснить ей что-то. А он сказал только - и не с
ласковым недоумением, как пестун, но резко, почти грубо: "Зачем ты об этом
спрашиваешь, Дуа?", и поглядел на нее испытующе и строго.
Она в испуге ускользнула и больше никогда не задавала ему вопросов.
А потом настал день, когда другая маленькая эмоциональ, ее
сверстница, взвизгнула "олевелая эм!" после того, как она сказала... Дуа
уже не помнила, что она тогда сказала, но в тот момент это представлялось
ей вполне естественным. Она растерялась, ей почему-то стало стыдно, и она
спросила у своего левого брата, который был гораздо старше ее, что такое
"олевелая эм". Он замкнулся в себе, смутился - смущение она восприняла
очень четко - и пробормотал: "Не знаю", хотя ей было ясно, что он это
прекрасно знает.
Поразмыслив, она пошла к своему пестуну и спросила: "Я олевелая эм,
папочка?"
Он сказал: "А кто тебя так назвал, Дуа? Не надо повторять нехорошие
слова".
Она обвилась вокруг его ближнего уголка, немножко подумала и сказала:
"А это очень нехорошо?"
"С возрастом у тебя это пройдет", - сказал он и выпятился так, что
она начала раскачиваться и вибрировать. Она всегда очень любила эту игру,
но на этот раз ей не захотелось играть - ведь нетрудно было догадаться
что, в сущности, он ничего не ответил. Она заструилась прочь, раздумывая
над его словами. "С возрастом у тебя это пройдет". Значит, сейчас у нее
"это" есть. Но что "это"?
Даже тогда у нее не было настоящих подруг среди эмоционалей. Они
любили перешептываться и хихикать, а она предпочитала струиться по
каменным обломкам, которые нравились ей своей зазубренностью. Но некоторые
из ее сверстниц-середин относились к ней без враждебности и не так ее
раздражали. Например, Дораль. Она была, конечно, не умнее остальных, но
зато от ее болтовни иногда становилось весело. (Дораль, когда выросла,
вошла в триаду с правым братом Дуа и очень молодым левым из другого
пещерного комплекса - этот левый показался Дуа не слишком симпатичным.
Затем Дораль взрастила крошку-левого и почти сразу же - крошку-правого, а
за ними через короткий промежуток последовала крошка-серединка. Сама
Дораль стала теперь такой плотной, что казалось, будто в их триаде два
пестуна, и Дуа не понимала, как они вообще могут синтезироваться. И тем не
менее Тритт все чаще многозначительно говорил при ней о том, какую
замечательную триаду помогла создать Дораль.)
Как-то, когда они с Доралью сидели вдвоем, Дуа шепнула:
"Дораль, а ты не знаешь, что такое олевелая эм?"
Дораль захихикала, собралась в комок, словно стараясь стать как можно
незаметнее, и ответила: "Это эмоциональ, которая держится точно рационал.
Ну, знаешь, как левый. Поняла? "Олевелая эм" - это значит "левая
эмоциональ". Поняла?"
Разумеется, Дуа поняла. Стоило немножко подумать, и это стало
очевидным. Она бы и сама разобралась, если бы могла вообразить подобное.
Она спросила:
"А ты откуда знаешь?"
"А мне говорили старшие эмоционали", - вещество Дорали заклубилось и
Дуа почувствовала, что ей это почему-то неприятно.
"Это неприлично!" - добавила Дораль.
"Почему?"
"Ну, потому что неприлично. Эмоционали не должны вести себя, как
рационалы".
Прежде Дуа вообще не задумывалась над такой возможностью, но теперь
она поразмыслила и спросила:
"Почему не должны?"
"А потому! И знаешь, что еще неприлично?"
Дуа почувствовала невольное любопытство.
"Что?"
Дораль ничего не ответила, но внезапно часть ее резко расширилась и
задела Дуа, которая от неожиданности не успела втянуться. Ей стало
неприятно, она сжалась и сказала:
"Не надо!"
"А знаешь, что еще неприлично? Можно забраться в камень!"
"Нет, нельзя", - заявила Дуа. Конечно, глупо было так говорить, ведь
Дуа сама нередко забиралась во внешние слои камней, и ей это нравилось. Но
хихиканье Дорали так ее уязвило, что она почувствовала гадливость и тут же
убедила себя, что ничего подобного не бывает.
"Нет, можно. Это называется камнеедство. Эмоционали могут залезать в
камни, когда захотят. А левые и правые - только пока они крошки. Они,
когда вырастут, смешиваются между собой, а с камнями не могут".
"Я тебе не верю! Ты все выдумала!"
"Да нет же! Ты знаешь Димиту?"
"Не знаю".
"А ты вспомни. Ну, такая, с уплотненным уголком из Пещеры В".
"Та, которая струится как-то боком?"
"Ага. Это ей уголок мешает. Ну, так она один раз залезла в камень вся
целиком - только уголок торчал наружу. А ее левый брат все видел и
рассказал пестуну. Что ей за это было! С тех пор она и правда от камней
шарахается".
Дуа тогда ушла встревоженная и расстроенная. После этого они с
Доралью долгое время вообще не разговаривали, да и потом их полудружеские
отношения не возобновились. Но ее любопытство росло и росло.
Любопытство? Почему бы прямо не сказать - "олевелость"?
Однажды, убедившись, что пестуна поблизости нет, она проникла в
каменьпотихоньку и совсем немножко. Она уже позабыла, как это бывало в
раннем детстве. Но, кажется, тогда она так глубоко все-таки не забиралась.
Скачать книгу [0.21 МБ]
Пирамида