действием морфина.
«Карло, – вдруг раздался голос матери, – у Бога для тебя грандиозные планы».
Камерарий был потрясен.
Затем, безо всякого предупреждения, к нему снизошел Господь.
Карло Вентреска стоял и смотрел. На мраморной стене рядом с ним двигалась его
собственная тень. Огромная и устрашающая. Туманный силуэт, казалось, плыл в
золотом сиянии. Вокруг него мерцало пламя лампад, и камерарий был похож на
возносящегося в небо ангела. Он постоял некоторое время, раскинув руки, а затем
повернулся и начал подниматься по ступеням.
* * *
Суматоха в коридоре у Сикстинской капеллы длилась уже добрых три минуты, но
никто так и не смог обнаружить камерария. Можно было подумать, что этот человек
растворился в ночи. Мортати был готов приказать начать поиски по всему Ватикану,
но в этот момент площадь Святого Петра взорвалась восторженным ревом. Ликование
толпы достигло высшей точки. Кардиналы обменялись взглядами. Мортати закрыл
глаза и прошептал:
– Да поможет нам Бог.
Второй раз за ночь вся коллегия кардиналов высыпала на площадь Святого Петра.
Поток священников увлек за собой Лэнгдона и Витторию, и те тоже оказались под
ночным небом. Все прожектора прессы были обращены на базилику. А там, на
священном папском балконе в самом центре фасада, стоял, воздев к небесам руки,
камерарий Карло Вентреска. Даже издали он казался воплощением чистоты. Статуя в
белоснежном одеянии, залитая светом.
Атмосфера на площади продолжала накаляться, и через несколько секунд барьеры,
возведенные швейцарскими гвардейцами, рухнули. Поток восторженных людей
устремился к базилике. Кто то кричал, кто то плакал или пел. Сияли прожектора,
сверкали вспышки фотокамер. Одним словом, на площади перед собором творился
кромешный ад. Хаос усиливался по мере того, как разрасталась толпа у подножия
собора. Казалось, никто и ничто не сможет это остановить.
Но все же нашелся человек, которому это удалось. Стоящий на балконе камерарий
распростер над беснующейся толпой руки и склонил голову в молчаливой молитве.
Вначале по одному, потом десятками, а затем сотнями и тысячами люди последовали
его примеру.
Над площадью повисла тишина... словно толпу околдовали.
* * *
В душе камерария бушевал ураган. В его помутившемся сознании, сменяя одна
другую, вихрем проносились молитвы. Мольбы надежды сменялись воплями
раскаяния...
Простите меня... Отец... Мама... вы преисполнены милости... вы – церковь...
умоляю вас понять смысл жертвы, которую приносит рожденный вами сын.
О, Иисус... избавь нас от геенны огненной... Прими все души в небесах, и прежде
всего души тех, кто более всего нуждается в Твоей милости...
Камерарию не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть толпу внизу и
телевизионные камеры, показывающие его всему миру. Он душой ощущал их
присутствие. Даже испытывая мучения, он чувствовал необыкновенное единство
людей, и это его опьяняло. Казалось, что от него по всему миру раскинулась
объединяющая человечество невидимая сеть. Перед экранами телевизоров дома и у
радиоприемников в автомобилях весь мир молился Богу. Словно повинуясь велению
одного огромного сердца, говорящие на сотнях языков жители множества стран
одновременно обратились к Творцу. Слова, которые они шептали, были для них
новыми. Но они знали их всегда. Эти древние слова истины хранились в их душах.
Казалось, эта гармония будет продолжаться вечно.
Царившая на площади тишина вскоре снова сменилась радостным пением.
Камерарий понял, что настал нужный момент.
Святая Троица, я отдаю Тебе все самое дорогое – тело, кровь, душу... как плату
за насилие, беззаконие, святотатство и невежество.
Камерарий вновь начал ощущать физическую боль. Она растекалась по его телу, и
ему захотелось сорвать одежду и в кровь ногтями разодрать плоть, как он разодрал
ее две недели назад в ту ночь, когда Бог впервые явился к нему. Не забывай,
какие страдания перенес Христос. Грудь камерария горела огнем. Даже морфин был
не в силах приглушить боль.
Моя миссия на земле завершена.
Весь ужас достался ему. Им оставалась надежда. В нише паллиума, следуя воле
Бога, камерарий совершил миропомазание. Там он обильно смочил волосы, тело,
одежду, лицо и руки и теперь весь был пропитан священными благовонными маслами
из лампад. Масла благоухали так же сладко, как когда то благоухала мама, и очень
хорошо горели. Это будет благостное вознесение. Чудесное и почти мгновенное. И
он оставит после себя не постыдный скандал... а новую силу и возрожденную веру в
чудеса.
Сунув руку в карман мантии, он нащупал крохотную золотую зажигалку, которую
прихватил в нише паллиума.
Затем камерарий прочел стих из Библии: «И когда огонь поднялся к небесам, ангел
Божий вознесся в этом пламени».
И вот кнопка зажигалки оказалась под его большим пальцем.
На площади Святого Петра звучали гимны.
* * *
Мир никогда не забудет того, что увидел в тот миг.
Из груди стоящего на балконе камерария высоко в небо взметнулся столб пламени.
Казалось, что душа священнослужителя освобождалась от своей земной оболочки.
Пламя рванулось вверх, мгновенно охватив все тело клирика. Камерарий даже не
вскрикнул. Он поднял руки над головой и обратил лицо к небесам. Огонь превратил
его тело в огненный столп. Чудо, как казалось затаившему дыхание миру,
продолжалось вечно. Пламя полыхало все ярче и ярче, а затем постепенно стало
спадать. Камерарий исчез. Никто не мог точно сказать, упал ли он за балюстраду
или вознесся на небо. Толпа теперь видела только облако дыма, спиралью уходящее
в небо над Ватиканом.
Глава 135
Рассвет пришел в Рим поздно.
Утренний ливень с грозой смыл толпу с площади Святого Петра. Журналисты
остались. Спрятавшись под зонтами или укрывшись в своих машинах, они продолжали
комментировать ночные события. В церквях по всему миру яблоку было негде упасть.
Настало время для раздумий и дискуссий представителей всех религий. Вопросов
Пирамида