теперь еще две машины, и бродили там, пригибаясь в метели,
тоскливые фигуры с лопатами.
Я стал смотреть на полки с книгами.
Боже мой, внезапно подумал я, ощутив холод в сердце,
ведь это же, конечно, последняя моя библиотека! Больше
библиотек у меня не будет. Поздно. Эта моя библиотека -
пятая и теперь уже последняя.
От первой осталась у меня только одна книга, ныне
сделавшаяся библиографической редкостью: п.В.Макаров.
"Адъютант генерала май-маевского". По этой книге недавно
отснят был телевизионный сериал, картина неплохая и даже
хорошая, только вот с самой книгой она почти не соотносится.
В книге все куда серьезней и основательней, хотя приключений
и подвигов куда как меньше. Этот Павел васильевич макаров
был, как видно, значительным человеком, и приятно читать на
обороте титульного листа дарственную надпись, сделанную
химическим карандашом: "дорогому товарищу а.Сорокину. Пусть
эта книга послужит памятью о живой фигуре адъютанта ген.
Май-маевского, зам. Командира крымской повстанческой. С
искренним партизанским приветом п.В.Макаров. Ленинград,
6.Их.1927 Года". Могу себе представить, как дорожил,
наверное, этой книгой отец мой, Александр Александрович
сорокин. Впрочем, ничего этого я не помню. И совершенно не
помню, как книга ухитрилась уцелеть, когда дом наш в
ленинграде разбомбило и первая библиотека погибла вся.
От второй же библиотеки ничего не осталось вообще. Я
собрал ее в канске, где два года преподавал на курсах. По
обстоятельствам, выезд мой из канска был стремительным и
управлялся свыше - решительно и непреклонно. Упаковать книги
мы с кларой тогда успели, и даже успели их отправить малой
скоростью в иркутск, но мы-то с кларой в иркутске два дня
всего пробыли, а через неделю были уже в корсакове, а еще
через неделю уже плыли на тральщике в Петропавловск, так что
вторая библиотека моя меня так и не нашла.
До сих пор жалко, сил нет. Там у меня были четыре
томика "тарзана" на английском, которые я купил во время
отпуска в букинистическом, что на литейном в ленинграде;
"машина времени" и сборник рассказов уэллса из приложения к
"всемирному следопыту" с иллюстрациями фитингофа;
переплетенный комплект "вокруг света" за 1927 год... Я
страстно любил тогда чтение такого рода. А было еще во
второй моей библиотеке несколько книг с совершенно особенной
судьбой.
В пятьдесят втором году по вооруженным силам вышел
приказ списать и уничтожить всю печатную продукцию
идеологически вредного содержания. А в книгохранилище наших
курсов свалена была трофейная библиотека, принадлежавшая,
видимо, какому-то придворному маньчжурского императора пу и.
И конечно же, ни у кого не было ни желания, ни возможности
разобраться, где среди тысяч томов на японском, китайском,
корейском, английском и немецком языках, где в этой уже
проплесневевшей груде агнцы, а где козлища, и приказано было
списать целиком.
...Был разгар лета, и жара стояла, и корчились
переплеты в жарких черно-кровавых кучах, и чумазые, как
черти в аду, курсанты суетились, и летали над всем
расположением невесомые клочья пепла, а по ночам, невзирая
на строжайший запрет, мы, офицеры-преподаватели, пробирались
к заготовленным назавтра штабелям, хищно бросались, хватали,
что попадало под руку, и уносили домой. Мне досталась
превосходная "история японии" на английском языке, "история
сыска в эпоху мэйдзи"... А, все равно ни тогда, ни потом не
было у меня времени все это толком прочитать.
Третью библиотеку я отдал поронайскому дому культуры,
когда возвращался в пятьдесят шестом году с камчатки на
материк.
И как это я тогда решился подать рапорт об увольнении?
Ведь я тогда был никто, ничего решительно не умел, ничему не
был обучен для гражданской жизни, с капризной женой и
золотушной катькой на шее... Нет, никогда бы я не рискнул,
если хоть что-нибудь светило мне в армии. Но ничего не
светило мне в армии, а ведь был я тогда молодой,
честолюбивый, страшно мне было представить себя на годы и
годы вперед все тем же лейтенантом, все тем же переводчиком.
Странно, что я никогда не пишу об этом времени. Это же
материал, который интересен любому читателю. С руками бы
оторвал это любой читатель, в особенности если писать в
этакой мужественной современной манере, которую я лично уже
давно терпеть не могу, но которая почему-то всем очень
нравится. Например:
"на палубе "кон'ей-мару" было скользко и пахло
испорченной рыбой и квашеной редькой. Стекла рубки были
разбиты и заклеены бумагой...".
(Тут ценно как можно чаще повторять "были", "был",
"было". Стекла были разбиты, морда была перекошена...)
"Валентин, придерживая на груди автомат, пролез в
рубку. "Сэнте, выходи",- строго сказал он. К нам вылез
шкипер. Он был старый, сгорбленный, лицо у него было голое,
под подбородком торчал редкий седой волос. На голове у него
была косынка с красными иероглифами, на правой стороне синей
куртки тоже были иероглифы, только белые. На ногах шкипера
были теплые носки с большим пальцем. Шкипер подошел к нам,
сложил руки перед грудью и поклонился. "Спроси его, знает ли
он, что забрался в наши воды",- приказал майор. Я спросил.
Шкипер ответил, что не знает. "Спроси его, знает ли он, что
лов в пределах двенадцатимильной зоны запрещен",- приказал
майор."
(Это тоже ценно: приказал, приказал, приказал...)
"Я спросил. Шкипер ответил, что знает, и губы его
раздвинулись, обнажив редкие желтые зубы. "Скажи ему, что мы
Скачать книгу [0.13 МБ]
Пирамида