слега, и на лице его возникло сочувственное выражение.
Бешено лязгнула задвижка, дверь ванной с треском
откатилась, в спальне зашлепали мокрые пятки, и голый мария
ввалился в кабинет.
- Вы что, идиот? - Заорал он на меня. - Что за грязные
шутки?
Я обмер. Мария был похож на чудовищную зебру. Его
упитанное тело покрывали вертикальные ядовито-зеленые
потеки. Он орал и топал ногами, от него летели изумрудные
брызги. Когда мы пришли в себя и осмотрели место
происшествия, выяснилось, что душевой конус забит губкой,
попитанной зеленым лаком, и я вспомнил записку Лэна, и
понял, что это Вузи. Инцидент исчерпывался долго. Мария
считал, что это издевательство и хамское нарушение
субординации. Оскар ржал. Я тер Марию щеткой и объяснялся.
Потом Мария заявил, что теперь уж он никому не верит и
испытает слег дома. Он оделся и принялся обсуждать с
Оскаром план блокады города.
А я мыл ванну и думал, что моя работа в Совете
безопасности на этом заканчивается, что начинается совсем
другая работа, что я не знаю, с чего нужно начинать, что
мне хочется включиться в обсуждение плана блокады, но
хочется не потому, что я считаю блокаду необходимой, а
потому, что это так просто, гораздо проще, чем вернуть
людям души, сожранные вещами, и научить каждого думать о
мировух проблемах, как о своих личных.
"... Изолировать этот гнойник от мира, изолировать
жестко - вот и вся наша философия", - вещал Мария. Это
предназначалось мне. А может быть, и не только мне. Ведь
Мария умница. Он наверняка понимает, что изоляция - это
всегда оборона, а здесь надо наступать. Но он умел
наступать только опергруппами, и ему, наверное, было
неловко в этом признаться.
Спасать. До каких же пор вас нужно будет спасать? Вы
когда-нибудь научитесь спасать себя сами? Почему вы вечно
слушаете попов, фашиствующих демагогов, дураков опиров?
Почему вы не желаете утруждать мозг? Почему вы так не
хотите думать? Как вы не можете понять, что мир огромен,
сложен и увлекателен? Почему вам все просто и скучно? Чем
же таким ваш мозг отличается от мозга рабле, свифта,
ленина, эйнштейна, макаренко, хемингуэя, строгова? Ког-
да-нибудь я устану от этого, подумал я. Когда-нибудь у меня
не хватит больше сил и уверенности. Ведь я такой же, как
вы! Только я хочу помогать вам, а вы не хотите помогать
мне...
Рюг и Лэн пришли ко мне после уроков, и Лэн сказал:
"Мы уже решили, Иван. Мы поедем в Гоби, на магистраль". У
Лэна был рыжий пух на губе и болшие красные руки, и было
видно, что про магистраль придумал именно он, и совсем
недавно, минут десять назад. Рюг, как обычно, молчал, и
жевал травинку, и внимательно рассматривал меня спокойными
серыми глазами. Совсем стал квадратный, подумал я про него
и сказал: "Превосходная книга, правда?" - "Ну да, - сказал
Лэн. - Мы сразу поняли, куда надо ехать". Рюг молчал. "Зной
и смрад стоят в тени этих чернорабочих драконов, - сказал я
на память. - Они жуют все под собою - старую монгольскую
кумирню и кости двугорбого животного, павшего когда-то в
песчаной буре..." - "Да", - сказал Лэн, а Рюг все жевал
травинку. "Каждый раз, - продолжал я (уже из Ичиндаглы), -
когда солнце занимает на небе математически точно
определенное положение, на востоке расцветает мираж
странного города с белыми башнями, которого никто еще не
видел наяву..." - "Надлежит увидеть это своими глазами", -
сказал Лэн и засмеялся. "Друг мой Лэн, - сказал я, - это
слишком увлекательно и, следовательно, слишком просто. Вы
сами увидите, что это слишком просто, и это будет
неприятное разочарование..." Нет, я не так сказал. "Друг
мой Лэн, - сказал я, - ну что это за мираж! Вот я семь лет
назад в доме твоей матери увидел действительно прекрасный
мираж: вы оба стояли передо мной уже почти взрослые..."
Нет, это я говорю для себя, а не для них. Надо сказать не
так. "Друг мой Лэн, - сказал я. - Семь лет назад ты
объяснил мне, что твой народ проклят. Мы пришли сюда и
сняли проклятье с тебя, Рюга и со многих других детей, у
которых не бывает родителей. А теперь ваша очередь снимать
проклятье, которое...". Будет очень трудно объяснить. Но я
объясню. Так или иначе я им объясню. Мы с детства знаем о
том, как снимали проклятье на баррикадах, и о том, как
снимали проклятье на стройках и лабораториях, а вы снимите
последнее проклятье, вы, будущие педагоги и воспитатели. В
последней войне, самой бескровной и самой тяжелой для ее
солдат.
Наверху визгливо закричала Вузи и жалобно заплакал
Лэн. В кабинете что-то бубнил Оскар. Хорошо ему, подумал я,
просто: слег - это плохо, вредно, противоестественно.
Значит, надо уничтожить слег, запретить его законом и
следить потом, чтобы закон выполнялся строго. И только
Мария умнее, потому что старше и опытнее. Марию еще можно
будет перетянуть на нашу сторону. Я для него не авторитет,
но найдуться люди, которых он выслушает внимательно... До
чего же хорошо, что я могу сейчас крикнуть на весь мир и
меня услышат миллионы единомышленников! И я подумал, что
теперь не уеду отсюда. Я здесь всего три дня. Не может
быть, чтобы здесь не оказалось никого, кто с нами. Кто
ненавидит все это смертной ненависью, кто хочет взорвать
этот тупой сытый мир. Такие люди всегда были и всегда
будут. Ну, хотя бы тот шофер-книголюб... Или этот длинный
жесткий из интелей... Да мало ли кто еще! Они тычутся, как
слепые. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь им,
чтобы они не растрачивали ненависть по мелочам. Теперь наше
Скачать книгу [0.14 МБ]
Пирамида