спокойный, выдохшийся, и плевать на него; а справа подул невнятный
ветерок, и через несколько шагов обнаружилась ровная, как зеркало,
"комариная плешь", многохвостая, будто морская звезда, - далеко, не
страшно, - а в центре ее - расплющенная в тень птица, редкая штука, птицы
над Зоной почти не летают; а вон рядом с тропой две брошенных "пустышки" -
видно, Стервятник бросил на обратном пути, страх сильнее жадности... Он
все это видел, все учитывал, и стоило скрюченному Артуру хоть на шаг
уклониться от направления, как рот Рэдрика сам собой раскрывался, и
хриплый предостерегающий оклик сам собой вылетал из глотки. Машину, думал
он. Машину вы из меня сделали... А каменные обломки на краю карьера все
приближались, и уже можно было разглядеть прихотливые узоры ржавчины на
красной крыше кабины экскаватора.
Дурак ты, Барбридж, думал Рэдрик. Хитер, а дурак. Как же ты мне
поверил, а? Ты же меня с таких вот пор знаешь, ты же меня лучше меня
самого знать должен. Старый ты стал, вот что. Поглупел. Да и то сказать,
всю жизнь с дураками дело имел... И тут он представил себе, какое рыло
сделалось у Стервятника, когда тот узнал, что Артур-то, Арчи, красавчик,
кровинушка... что в Зону с Рыжим за его, Стервятниковыми, ногами ушел не
сопляк бесполезный, а родной сын, жизнь, гордость... И, представив себе
это рыло, Рэдрик захохотал, а когда Артур испуганно оглянулся на него, он,
продолжая хохотать, махнул ему рукой: марш, марш! И опять поползли по
сознанию, как по экрану, рыла... Надо было менять все. Не одну жизнь и не
две жизни, не одну судьбу и не две судьбы, каждый винтик этого подлого
здешнего смрадного мира надо было менять...
Артур остановился перед крутым съездом в карьер, остановился и замер,
уставившись вниз и вдаль, вытянув длинную шею. Рэдрик подошел и
остановился рядом. Но он не стал глядеть туда, куда смотрел Артур.
Прямо из-под ног в глубину карьера уходила дорога, еще много лет
назад разбитая гусеницами и колесами тяжелых грузовиков. Справа от нее
поднимался белый, растрескавшийся от жары откос, а слева откос был
полуразрушен, и среди камней и груд щебня там стоял, накренившись,
экскаватор, ковш его был опущен и бессильно уткнулся в край дороги. И, как
и следовало ожидать, ничего больше на дороге не было видно, только возле
самого ковша с грубых выступов откоса свисали черные скрученные сосульки,
похожие на толстые литые свечи, и множество черных клякс виднелось в пыли,
словно там расплескали битум. Вот и все, что от них осталось, даже нельзя
сказать, сколько их тут было. Может быть, каждая клякса это один человек,
одно желание Стервятника. Вон та - это Стервятник живым и невредимым
вернулся из подвала седьмого корпуса. Вон та, побольше - это Стервятник
без помех вытащил из Зоны "шевелящийся магнит". А вон та сосулька - это
роскошная, не похожая ни на мать, ни на отца Дина Барбридж. А вот это
пятно - не похожий ни на мать, ни на отца Артур Барбридж, Арчи, красавчик,
гордость...
- Дошли! - исступленно прохрипел Артур. - Мистер Шухарт, дошли ведь
все-таки, а?
Он засмеялся счастливым смехом, присел на корточки и обоими кулаками
изо всех сил заколотил по земле. Колтун волос у него на макушке трясся и
раскачивался смешно и нелепо, летели в разные стороны высохшие ошметки
грязи. И только тогда Рэдрик поднял глаза и посмотрел на Шар. Осторожно. С
опаской. С затаенным страхом, что он окажется каким-нибудь не таким,
разочарует, вызовет сомнение, сбросит с неба, на которое удалось
вскарабкаться, захлебываясь в дряни...
Он был не золотой, он был скорее медный, красноватый, совершенно
гладкий, и он мутно отсвечивал на солнце. Он лежал под дальней стеной
карьера, уютно устроившись среди куч слежавшейся породы, и даже отсюда
было видно, какой он массивный и как тяжко придавил он свое ложе.
В нем не было ничего разочаровывающего или вызывающего сомнение, но
не было ничего и внушающего надежду. Почему-то сразу в голову приходила
мысль, что он, вероятно, полый и что на ощупь он должен быть очень
горячим: солнце раскалило. Он явно не светился своим светом и он явно был
неспособен взлететь на воздух и плясать, как это часто случалось в
легендах о нем. Он лежал там, где он упал. Может быть, вывалился из
какого-нибудь огромного кармана или затерялся, закатился во время игры
каких-то гигантов; он не был установлен здесь, он валялся, валялся точно
так же, как все эти "пустышки", "браслеты", "батарейки" и прочий мусор,
оставшийся от Посещения.
Но в то же время что-то в нем все-таки было, и чем дольше Рэдрик
глядел на него, тем яснее он понимал, что смотреть на него приятно, что к
нему хочется подойти, его хочется потрогать, погладить, и откуда-то вдруг
всплыла мысль, что хорошо, наверное, сесть рядом с ним, а еще лучше
прислониться к нему спиной, откинуть голову и, закрыв глаза, поразмыслить,
повспоминать, а может быть, и просто подремать, отдыхая...
Артур вскочил, раздернул все молнии на своей куртке, сорвал ее с себя
и с размаху швырнул под ноги, подняв клуб белой пыли. Он что-то кричал,
гримасничая и размахивая руками, а потом заложил руки за спину и,
приплясывая, выделывая ногами замысловатые па, вприпрыжку двинулся вниз по
спуску. Он больше не глядел на Рэдрика, он забыл о Рэдрике, он забыл обо
всем, он шел выполнять свои желания, маленькие сокровенные желания
краснеющего колледжера, мальчишки, который никогда в жизни не видел
никаких денег, кроме так называемых карманных, молокососа, которого
нещадно пороли, если по возвращении домой от него хоть чуть-чуть пахло
спиртным, из которого растили известного адвоката, а в перспективе -
министра, а в самой далекой перспективе, сами понимаете, - президента...
Рэдрик, прищурив воспаленные глаза от слепящего света, молча смотрел ему
вслед. Он был холоден и спокоен, он знал, что сейчас произойдет, и он
знал, что не будет смотреть на это, но пока смотреть было можно, и он
смотрел, ничего особенного не ощущая, разве что где-то глубоко-глубоко
внутри заворочался вдруг беспокойно некий червячок и завертел колючей
головкой.
А мальчишка все спускался, приплясывая по крутому спуску, отбивая
немыслимую чечетку, и белая пыль взлетала у него из-под каблуков, и он
что-то кричал во весь голос, очень звонко, и очень весело, и очень
торжественно, - как песню или как заклинание, - и Рэдрик подумал, что
впервые за все время существования карьера по этой дороге спускались так,
словно на праздник. И сначала он не слушал, что там выкрикивает эта
говорящая отмычка, а потом как будто что-то включилось в нем, и он
услышал:
- Счастье для всех!.. Даром!.. Сколько угодно счастья!.. Все
собирайтесь сюда!.. Хватит всем!.. Никто не уйдет обиженный!.. Даром!..
Счастье! Даром!..
Скачать книгу [0.13 МБ]
Пирамида