лица земли, - волеизъявление большинства, причем подавляющего большинства,
того самого большинства, которому мы с вами, милый вы мой учитель, обязаны
служить. А с третьей стороны - меня здесь посадили, чтобы я охранял
общественный порядок. А что такое общественный порядок? Это значит:
никакого мордобоя, никакого насилия, вообще никаких эксцессов, а тем более
- носящих массовый характер. Вот и получается, что я обязан всячески
защищать Флору, всячески способствовать ее уничтожению, а также не
допускать, чтобы хоть что-нибудь происходило, - и все это одновременно.
Г.А. Признает, что да, трудные настали времена для милиции.
М.Т. (мечтательно заведя глаза): Вот, помню, когда я еще был
курсантом... (Рассказывает замшелую историю, как ему пришлось принимать
участие в великой битве древних "дикобразов" с ныне вымершими рокерами.
Милиция оказалась бессильной, так вызвали из-под Оренбурга роту мотопехоты
- и никаких разговоров. Буквально тридцать минут понадобилось, вот по этим
часам. - Убедительно стучит ногтем по дисплею старинного "роллекса".)
Г.А.: А если бы вы сейчас получили указание держать нейтралитет?
М.Т.: Чье указание? Петра Викторовича, что ли?
Г.А.: Хотя бы... Или, например, из Оренбурга, по вашей линии.
М.Т.: Милый вы мой и дорогой! Ей-богу, все понимаю, одного понять
никак не могу. Ну что вам эта Флора? Грязная ведь куча, и больше ничего.
Что вы за нее так хлопочете?
Услышав это, Г.А. некоторое время молчал, а потом сказал (дословно):
- Флора не нарушает никаких законов. Значит, то, что задумано,
незаконно. Флора ни в чем не виновата. Город хочет наказать невиновных.
Это несправедливо. Несправедливо и незаконно сразу. Как же я должен
поступать?
М.Т. (крайне возмущен): То есть как это - несправедливо? Дети наши
бегут туда, как в банду! Наркотики. Хулиганство. Промискуитет, простите за
выражение. Принципиальное тунеядство! Мало ли что нет против них закона!
Значит, отстаем мы от времени, не успевает наша юридическая наука за
событиями... Ведь это только как официальное лицо я колеблюсь, а будь я
сейчас в отставке, завтра же на Флору вашу первым же пошел бы и был бы в
своем праве! (Он долго разоряется на эту тему, я записал только самое
нутряное, у него еще было там четыре ссылки на древнюю историю, когда он
был рядовым курсантом, а потом старшиной, и двадцать четыре ссылки на
внучатых племянников и троюродных золовок.)
Г.А. (пытается втолковать): Они не бегут во Флору, они образуют
Флору. Вообще они бегут не "куда", а "откуда". От нас они бегут, из нашего
мира они бегут в свой мир, который и создают по мере слабых сил своих и
способностей. Мир этот непохож на наш и не может быть похож, потому что
создается вопреки нашему, наоборот - от нашего и в укор нашему. Мы этот их
мир ненавидим и во всем виним, а винить-то надо нам самих себя.
Для М.Т. все это как с гуся вода. Он откричался и вновь сделался
благорасположен и самодостаточен. "Это, душа моя, все философия, - говорит
он (от себя говорит, ни в коем случае не цитирует!). - Я ведь, собственно,
что хотел вам посоветовать? Не связывайтесь вы с Оренбургом. Оренбург
помалкивает. "Действуй по обстановке", - вот и весь разговор. И очень
хорошо я их понимаю. И, между прочим, действую. По обстановке. В
Новосергиевке давеча полезли было эти неумытики из "пятьсот веселого"
Оренбург-Черма, так там железнодорожники совместно с милицией вежливенько
подсадили их обратно по вагонам, сигнал машинисту, и поехали они дальше...
Оренбург официально слова не сказал, но было дано понять, что так, мол,
держать и в дальнейшем. В Оренбурге ведь с вами и разговаривать не станут,
Георгий свет Анатольевич! Ну, примут к сведению. Ну, пообещают
чего-нибудь, поскольку вы все-таки депутат и заслуженный учитель. Но до
дела не пойдет. Уклонятся. Да и нет такой силы, чтобы заставить их
выступить против всей демократии, против народа выступить".
Г.А. некоторое время молчал, баюкая ушибленную руку, а потом вдруг
посмотрел на меня. Я сейчас же встал и попросил разрешения выйти. Г.А. (с
признательностью) разрешил и велел мне ждать его в буфете и чтобы взял я
ему там бульон с пирожками - пусть остынет.
Все получилось очень мило, и все-таки я, конечно, был обижен. Ничего
не могу с собой поделать. Не в первый раз. Все понимаю, и напрасно Г.А.
потом приносит мне свои извинения. И все равно обидно. Возрастное. Вроде
резей в животе.
Чтобы развлечь себя, я стал придумывать дальнейшее развитие беседы.
Например, такое: "Ну, хорошо, Михайла Тарасович. Убедить вас мне не
удалось. Тогда позвольте предложить вам взятку. Вот вам для начала тысяча
рублей".
Г.А. отсутствовал пятнадцать минут. Потом пришел, не говоря ни слова,
как-то механически похлебал бульону, откусил пирожка и только затем вдруг
спохватился и принес мне свои извинения. Причем, к изумлению моему, счел
даже возможным объясниться. Оказывается, они там без меня обменялись
кое-какой информацией, имеющей узкослужебный характер...
Когда мы вернулись домой, в приемной дожидался Г.А. какой-то человек.
Я пишу сейчас о нем по одной-единственной причине: в жизни не видел я
таких странных людей, да и не только я, как выяснилось.
Они с Г.А. скрылись в кабинете, а я все никак не мог разобраться.
Физиономия совершенно бесцветная. Манеры - приторные до подхалимства. Одно
ухо красное, другое желтое. Пиджачная пуговица на сытом животике висит на
последней нитке. И штиблеты! Где он взял такие штиблеты? Не туфли, не
мокасины, не _к_о_р_н_е_в_и_щ_а_, а именно штиблеты. У одного только Чарли
Чаплина были такие штиблеты. И тут меня осенило: человечек этот, весь как
есть, вывалился к нам в лицей прямиком из какой-то древней кинокомедии.
Еще черно-белой. Еще немой, с тапером... Весь как есть, даже не
переодевшись.
После ужина я спросил Г.А., кто это к нему приходил. Мне показалось,
что Г.А. тоже порядком озадачен. "А тебе этот человек никого не
напоминает?" - спросил он. Я сказал, что Чарли Чаплина. "Чарли Чаплина?
Вот странная идея", произнес Г.А., и разговор наш на этом закончился.
В обиде, разочаровании и озадаченности заканчиваю я день сей.
РУКОПИСЬ "ОЗ" (10-14)
...Не так все это было, совсем не так.
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида