багровое небо сливалось со сплошной стеной черно-коричневого дыма, и над
этой стеной поднимались, распухая на глазах, ярко-оранжевые, какие-то
маслянисто-жирные тучи. И туда, где возносились к лопнувшей от удара
небесной тверди тысячи тысяч тонн раскаленного праха, испепеленные до
атомов надежды выжить и жить, в эту адскую топку, устроенную несчастными
дураками для несчастных дураков, тянул с юга, словно в поддувало, легкий
сыроватый ветер.
Максим поглядел вниз, на проход между холмами. Проход был пуст,
взрытая гусеницами и обожженная атомным ударом глина курилась, тысячи
огоньков плясали на ней - тлели листья и догорали сорванные сучья. А
равнина на юге казалась очень широкой и очень пустынной, ее больше не
заволакивали пороховые газы, она была красная под красным небом, на ней
неподвижно чернели одинокие коробочки - испорченные и поврежденные танки
штрафников, и по ней уже приближалась к холмам редкая изломанная цепочка
странных машин.
Они были похожи на танки, только вместо артиллерийской башни на
каждой был установлен высокий решетчатый конус с тусклым округлым
предметом на верхушке. Они шли быстро, мягко переваливаясь на неровностях,
и они были не черные, как танки несчастных штрафников, не серо-зеленые,
как армейские танки прорыва, - они были желтые, ярко-весело-желтые, как
гвардейские патрульные автомобили... Правого фланга шеренги уже не было
видно за холмами, и Максим успел насчитать всего восемь излучателей. В них
чудилась какая-то наглость хозяев положения, они шли в бой, но не считали
нужным ни скрываться, ни маскироваться, они нарочито выставлялись напоказ
и своей окраской, и своим уродливым пятиметровым горбом, и отсутствием
обычного вооружения. Те, кто вел эти машины и управлял ими, считали себя,
должно быть, в полной безопасности. Впрочем, вряд ли они об этом думали,
они просто спешили вперед, подстегивая лучевыми бичами железное стадо,
которое катилось сейчас через ад, и они наверняка ничего не знали об этих
бичах, как не знали и того, что бичи эти хлещут их самих... Максим увидел,
что левофланговый излучатель направляется в лощину, и пошел ему навстречу,
вниз по склону холма.
Он шел во весь рост. Он знал, что ему придется силой выковыривать
черных погонщиков из железной скорлупы, и он хотел этого. Никогда в жизни
ничего он так не хотел, как хотелось ему сейчас почувствовать под пальцами
живую плоть... Когда он спустился в лощину, излучатель был уже совсем
близко. Желтая машина катилась прямо на него, слепо уставясь стекляшками
перископов, решетчатый конус грузно раскачивался не в такт приседаниям
машины, и теперь видно было, что на вершине качается серебристый шар,
густо утыканный длинными блестящими иглами...
Они и не подумали остановиться, и Максим, уступив дорогу, пропустил
их, пробежал несколько метров рядом и вскочил на броню.
* ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ЗЕМЛЯНИН *
18
Государственный прокурор спал чутко, и мурлыканье телефона сразу
разбудило его. Не раскрывая глаз, он взял наушник. Шелестящий голос
ночного референта произнес, как бы извиняясь:
- Семь часов тридцать минут, ваше превосходительство...
- Да, - сказал прокурор, все еще не раскрывая глаз. - Да. Благодарю.
Он включил свет откинул одеяло и сел. Некоторое время он сидел,
уставясь на свои тощие бледные ноги, и с грустным удивлением размышлял о
том, что вот уже шестой десяток пошел, но не помнит он ни одного дня,
когда бы ему дали выспаться. Все время кто-нибудь будит. Когда он был
ротмистром, его будил после попойки скотина-денщик. Когда он был
председателем чрезвычайного трибунала, его будил дурак-секретарь с
неподписанными приговорами. Когда он был гимназистом его будила мать,
чтобы он шел на занятия, и это было самое мерзкое время, самые скверные
пробуждения. И всегда ему говорили: надо! Надо, ваше благородие... Надо,
господин председатель... Надо, сыночек... А сейчас это "надо" говорит себе
он сам... Он встал, накинул халат, плеснул в лицо горсть одеколона,
вставил зубы, посмотрел, массируя щеки, в зеркало, скривился неприязненно
и прошел в кабинет.
Теплое молоко уже стояло на столе, а под крахмальной салфеточкой -
блюдце с солоноватым печеньем. Это надо было выпить и съесть, как
лекарство, но сначала он подошел к сейфу, отвалил дверцу, взял зеленую
папку и положил ее на стол рядом с завтраком. Хрустя печеньем и
прихлебывая молоко, он тщательно осматривал папку, пока не убедился, что
со вчерашнего вечера ее никто не раскрывал. Как много переменилось,
подумал он. Всего три месяца прошло, а как все переменилось!.. Он
машинально взглянул на желтый телефон и несколько секунд не мог отвести он
него глаз. Телефон молчал - яркий, изящный, как веселая игрушка...
страшный, как тикающая адская машина, которую невозможно разрядить...
Прокурор судорожно, двумя руками вцепился в зеленую папку, зажмурился. Он
ощутил, что страх нарастает, и поспешил одернуть себя. Нет, так дело не
пойдет, сейчас надо хранить абсолютное спокойствие и рассуждать совершенно
бесстрастно... Выбора у меня все равно нет. Значит, риск... Ну что же:
риск так риск. Риск всегда был и будет, нужно только свести его к
минимуму. И я его сведу к минимуму. Да, массаракш, к минимуму!.. Вы,
кажется, не уверены в этом, Умник? Ах, вы сомневаетесь? Вы всегда
сомневаетесь, Умник, есть у вас такое качество, вы - молодец... Ну что же,
попытаемся развеять ваши сомнения. Слыхали вы про такого человека - его
зовут Максим Каммерер? Неужели слыхали? Это вам только кажется. Вы никогда
раньше не слыхали про такого человека. Вы сейчас услышите о нем первый
раз. Очень прошу вас, выслушайте и составьте о нем самое объективное,
самое непредубежденное суждение. Мне очень важно знать ваше объективное
мнение, Умник: от этого, знаете ли, зависит теперь целость моей шкуры.
Моей бледной, с синими прожилками, такой дорогой мне шкуры...
Он прожевал последнее печенье и залпом допил молоко.
Потом вслух сказал: "Приступим".
Он раскрыл папку. Прошлое этого человека туманно. И это, конечно,
неважное начало для знакомства. Но мы с вами знаем не только как из
Скачать книгу [0.27 МБ]
Пирамида