- Орди Тадер.
И вошла женщина, такая же белая и почти прозрачная, как и вчера,
словно она все еще была в обмороке, но когда Панди по обыкновению протянул
руку, чтобы взять ее за локоть и усадить, она резко отстранилась как от
гадины, и Максиму почудилось, что она сейчас ударит. Она не ударила, у нее
были скованы руки, она только отчетливо произнесла: "Не тронь, холуй!",
обошла Панди и села на табурет.
Бригадир задал ей обычные вопросы. Она не ответила. Штатский напомнил
ей о ребенке, о муже, и ему она тоже не ответила. Она сидела,
выпрямившись, Максим не видел ее лица, видел только напряженную худую шею
под растрепанными светлыми волосами. Потом она вдруг сказала спокойным
низким голосом:
- Вы, все, оболваненные болваны. Убийцы. Вы все умрете. Ты, бригадир,
я тебя не знаю, я тебя вижу в первый и последний раз. Ты умрешь скверной
смертью. Не от моей руки, к сожалению, но очень, очень скверной смертью. И
ты, сволочь из охранки. Двоих таких как ты я прикончила сама. Я бы сейчас
убила тебя, я бы до тебя добралась, если бы не эти холуи у меня за
спиной... - Она перевела дыхание. - И ты, черномордый, пушечное мясо,
палач, ты еще попадешься к нам в руки. Но ты умрешь просто. Гэл
промахнулся, но я знаю людей, которые не промахнутся. Вы все здесь
сдохнете еще задолго до того, как мы сшибем ваши проклятые башни, и это
хорошо, я молю бога, чтобы вы не пережили своих башен, а то ведь вы
поумнеете, и тем, кто будет после, будет жалко убивать вас.
Они не перебивали ее, они внимательно слушали. Можно было подумать,
что они готовы слушать ее часами, а она вдруг поднялась и шагнула к столу,
но Панди поймал ее за плечо и бросил обратно на табурет. Тогда она плюнула
изо всех сил, но плевок не долетел до стола, и она вдруг обмякла и
заплакала. Некоторое время они смотрели, как она плачет. Потом бригадир
встал и приговорил ее к уничтожению в сорок восемь часов, и Панди взял ее
за локоть и вышвырнул за дверь, а штатский сильно потер руки, улыбнулся и
сказал бригадиру: "Это удача. Отличное прикрытие!" А бригадир ответил ему:
"Благодари ротмистра". А ротмистр Чачу сказал только: "Языки!", и все
замолчали.
Потом адъютант вызвал Мемо Грамену, и с этим совсем уж не
церемонились. Это был человек, который стрелял в коридоре. С ним было все
ясно: при аресте он оказал вооруженное сопротивление, и ему даже не
задавали вопросов. Он сидел на табурете, грузный, сгорбленный, и пока
бригадир зачитывал ему смертный приговор, он равнодушно глядел в потолок,
нянча левой рукой правую, вывихнутые пальцы которой были обмотаны тряпкой.
Максиму почудилось в нем какое-то противоестественное спокойствие,
какая-то деловитая уверенность, холодное равнодушие к происходящему, но он
не сумел разобраться в своих ощущениях...
Грамену не успели еще вывести, а адъютант уже с облегчением складывал
бумаги в папку, бригадир затеял со штатским разговор о порядке
чинопроизводства, а ротмистр Чачу подошел к Панди и Максиму и приказал им
идти. В его прозрачных глазах Максим ясно увидел издевку и угрозу, но не
захотел думать об этом. С каким-то отчужденным любопытством и сочувствием
он думал о том человеке, которому предстоит убить женщину. Это было
чудовищно, это было невозможно, но кому-то предстояло это сделать в
ближайшие сорок восемь часов.
8
Гай переоделся в пижаму, повесил мундир в шкаф и повернулся к
Максиму. Кандидат Сим сидел на своей раскладушке, которую Рада поставила
ему в свободном углу, один сапог он стянул и держал в руке, а за другой
еще не принимался. Глаза его были устремлены в стену, рот приоткрыт. Гай
подкрался сбоку и щелкнул его по носу. И как всегда промахнулся - в
последний момент Мак отдернул голову.
- О чем задумался? - игриво спросил Гай. - Горюешь, что Рады нет? Тут
тебе, брат, не повезло, у нее сегодня дневная смена.
Мак слабо улыбнулся и принялся стаскивать второй сапог.
- Почему - нет? - спросил он рассеянно. - Ты меня не обманешь... - Он
снова замер. - Гай, - сказал он, - ты всегда говорил, что они работают за
деньги...
- Кто? Выродки?
- Да. Ты об этом часто говорил - и мне, и ребятам... Платные агенты
хонтийцев... И ротмистр все время об этом твердит, каждый день одно и
тоже...
- Как же иначе? - сказал Гай. Он решил, что Мак опять заводит
разговор об однообразии. - Ты все-таки чудачина, Мак. Откуда у нас могут
появиться какие-то новые слова, если все остается по-старому? Выродки как
были выродки, так и остались. Как они получали деньги от врага, так и
получают. Вот в прошлом году, например, накрыли одну компанию за городом -
у них целый подвал был набит денежными мешками. Откуда у честного человека
могут быть такие деньги? Они не промышленники, не банкиры... да сейчас и у
банкиров таких денег нет, если этот банкир настоящий патриот...
Мак аккуратно поставил сапоги у стены, встал и принялся расстегивать
комбинезон.
- Гай, - сказал он, - а у тебя бывает так, что говорят тебе про
человека одно, а ты смотришь не этого человека и чувствуешь: не может
этого быть. Ошибка. Путаница.
- Бывает, - сказал Гай, нахмурившись. - Но если ты о выродках...
- Да, именно о них. Я сегодня на них смотрел. Это люди, как люди,
разные, получше и похуже, смелые и трусливые, и вовсе не звери, как я
думал... и как вы все считаете... Погоди, не перебивай. И не знаю я,
приносят они вред или не приносят, то-есть, судя по всему, приносят, но я
не верю, что они куплены.
- Как это - не веришь? - сказал Гай, хмурясь еще сильнее. - Ну,
предположим, мне ты можешь не верить, я - человек маленький. Ну а
господину ротмистру? А бригадиру? Радио, наконец? Как можно не верить
Отцам? Они никогда не лгут.
Максим сбросил комбинезон, подошел к окну и стал смотреть на улицу,
прижавшись лбом к стеклу и держась обеими руками за раму.
- Почему обязательно - лгут? - проговорил он наконец. - А если они
ошибаются?
- Ошибаются... - с недоумением повторил Гай, глядя ему в голую спину.
Скачать книгу [0.27 МБ]
Пирамида