восприятиям, сколько к переработке этих восприятий, стремится услаждать не
столько элементарные органы чувств, сколько свой главный воспринимающий
орган - мозг.
Женя выбрал из плавника еще несколько щепок и подбросил в костер.
- Отец рассказывал мне, что в его время кое-кто пророчил человечеству
вырождение в условиях изобилия. Все-де будут делать машины, на хлеб с
маслом зарабатывать не надо, и люди займутся тунеядством. Человечество,
мол, захлестнут трутни. Но дело-то как раз в том, что работать гораздо
интереснее, чем отдыхать. Трутнем быть просто скучно.
- Я знал одного трутня, - серьезно сказал Горбовский. - Но его очень
не любили девушки, и он начисто вымер в результате естественного отбора. И
все-таки я думаю, что история развлечений еще не окончена. Я имею в виду
развлечения в старинном смысле слова. И обонялища какие-нибудь будут
обязательно. Я хорошо представляю это себе...
- Сидят сорок тысяч человек, - сказал Женя, - и все как один
принюхиваются. Симфония "Розы в томатном соусе". И критики с огромными
носами будут писать: "В третьей части впечатляющим диссонансом в нежный
запах двух розовых лепестков врывается мажорное звучание свежего лука..."
- "...В огромном зале лишь немногие смогли удержаться от слез..."
Когда Кондратьев вернулся со связкой свежей рыбы, звездолетчик и
писатель довольно ржали перед затухающим костром.
- Что это вас так разобрало? - с любопытством осведомился Кондратьев.
- Радуемся жизни, Сережа, - ответил Женя. - Укрась и ты свою жизнь
веселой шуткой.
- Могу, - сказал Кондратьев. - Сейчас я почищу рыбу, а ты соберешь
внутренности и зароешь во-он под тем камнем. Я всегда там зарываю.
- Симфония "Могильный камень", - сказал Горбовский. - Часть первая,
аллегро нон троппо.
Лицо Жени вытянулось, он замолчал и стал глядеть на роковой камень.
Кондратьев взял камбалу, шлепнул ее на плоский камень и вытащил нож.
Горбовский с восхищением следил за каждым его движением. Кондратьев ловким
ударом наискосок отделил голову камбалы, ловко запустил под кожу ладонь и
мгновенно извлек камбалу из кожи целиком, словно снял перчатку. Кожу и
выпавшие внутренности он бросил Жене.
- Леонид Андреевич! - позвал он. - Принесите соли, пожалуйста!
Горбовский, не говоря ни слова, встал и полез в субмарину. Кондратьев
быстро разделал камбалу и принялся за окуней. Куча рыбьих внутренностей
перед Женей росла.
- А где соль? - воззвал Горбовский из люка.
- В продовольственном ящике, - откликнулся Кондратьев. - Направо.
- А она не поедет? - с опаской спросил Горбовский.
- Кто - она?
- Субмарина. Тут направо пульт управления.
- Справа от пульта - ящик, - сказал Кондратьев.
Было слышно, как Горбовский ворочается в кабине.
- Нашел! - радостно заявил он. - Все нести? Тут килограммов пять...
Кондратьев поднял голову:
- Как так - пять? Там должен быть маленький пакет.
После минутной паузы Горбовский сообщил:
- Да, действительно. Сейчас несу.
Он выбрался из люка, держа в вытянутой руке пакетик с солью. Руки у
него были в муке. Положив пакетик возле Кондратьева, он со стоном: "О
мировая энтропия!.." - приноровился было снова лечь, но Кондратьев сказал:
- А теперь, Леонид Андреевич, принесите-ка, пожалуйста, лаврового
листа.
- Зачем? - с огромным изумлением спросил Горбовский. - Неужели три
взрослых человека не могут обойтись без лаврового листа?
- Нет уж, - сказал Кондратьев. - Я обещал вам, Леонид Андреевич, что
вы хорошо сегодня отдохнете, и вы у меня отдохнете. Ступайте за лавровым
листом...
Горбовский сходил за лавровым листом, а затем сходил за перцем и
кореньями, а потом - отдельно - за хлебом. Вместе с хлебом он - в знак
протеста - принес тяжеленный баллон с кислородом и язвительно сказал:
- Вот я принес заодно. На всякий случай, если надо...
- Не надо, - сказал Кондратьев. - Большое спасибо. Отнесите назад.
Горбовский с проклятиями поволок баллон обратно. Вернувшись, он уже
не пытался лечь. Он стоял рядом с Кондратьевым и смотрел, как тот варит
уху. Мрачный корреспондент Европейского информационного центра при помощи
двух щепочек относил рыбьи внутренности к могильному камню.
Уха кипела. От нее шел оглушающий аромат, приправленный легким
запахом дыма. Кондратьев взял ложку, попробовал и задумался.
- Ну как? - спросил Горбовский.
- Еще чуть соли, - отозвался Кондратьев. - И, пожалуй, перчику. А?
- Пожалуй, - сказал Горбовский и проглотил слюнку.
- Да, - решительно сказал Кондратьев. - Соли и перцу.
Женя кончил таскать рыбьи потроха, навалил сверху камень и отправился
мыть руки. Вода была теплая и прозрачная. Было видно, как между
водорослями снуют маленькие серо-зеленые рыбки. Женя присел на камень и
загляделся. Океан блестящей стеной поднимался за бухтой. Над горизонтом
неподвижно висели синие вершины соседнего острова. Все было синее,
блестящее и неподвижное, только над камнями в бухте без крика плавали
большие черно-белые птицы. От воды шел свежий солоноватый запах.
- Отличная планета - Земля! - сказал Женя вслух.
- Готово! - объявил Кондратьев. - Садитесь есть уху. Леонид
Андреевич, принесите, пожалуйста, тарелки.
- Ладно, - сказал Горбовский. - Тогда я и ложки заодно.
Он расселись вокруг дымящегося ведра, и Кондратьев разлил уху.
Некоторое время ели молча. Затем Горбовский сказал:
- Безмерно люблю уху. И так редко приходится есть!
- Ухи еще полведра, - сообщил Кондратьев.
- Ах, Сергей Иванович, - сказал Горбовский со вздохом, - на два года
не наешься!
- Так уж на Леониде не будет ухи, - сказал Кондратьев.
Горбовский опять вздохнул.
- Может быть, и не будет. Хотя Леонида - это, конечно, не Пандора, и
на уху надежда есть. Если только комиссия разрешит ловить рыбу.
- А почему бы и нет?
- В комиссии желчные и жестокие люди. Они наверняка запретят мне даже
лежать. Они потребуют, чтобы все мои действия соответствовали интересам
аборигенов этой планеты. А откуда я знаю, какие у них интересы?
Скачать книгу [0.19 МБ]
Пирамида