Быстроногий решает, что настала пора вступить в разговор.
– Мне надо увидеть Зевса, богиня.
Дух поворачивается в его сторону. Огромная грудастая фигура движется без малейшего трения: она словно парит, а не стоит на камне. Вокруг курятся и дымятся густые тучи. Окутанное вуалью или похожее на вуаль лицо склоняется, глаза чернее чёрного пристально смотрят на человека.
– Тебе надо видеть Великого Громовержца, Бессмертного над Бессмертными, Пеласгийского Зевса, Владыку Десяти Тысяч Храмов и Додонского святилища[46 - Древний храм Зевса в Додоне (Эпир).]. Отца богов и людей, Верховного Повелителя над Грозовыми Тучами, Того-Кто-Всеми-Командует?
– Ага, – отвечает Ахилл.
– По какому вопросу? – осведомляется Никта. На этот раз мужеубийцу опережает Гефест:
– Пелид желает поместить в баки Целителя смертную женщину, о Праматерь первого чёрного бесполого яйца. Он хочет попросить Кронида, чтобы тот приказал Сороконожке воскресить царицу амазонок Пентесилею.
Богиня смеётся. Если речи её были подобны плеску волн о прибрежные скалы, то смех напоминает ахейцу зимнюю бурю, что воет над Эгейским морем.
– Пентесилею? – хихикая, переспрашивает облачённая в чёрный наряд. – Безмозглую блондиночку, лесбийскую тёлку с большими сиськами? Во имя всех миллионов Земель, на кой тебе возвращать к жизни эту мускулистую девицу, Пелеев сын? В конце концов, я сама наблюдала, как ты насадил её вместе с конём на громадное отцовское копьё, будто шашлык на вертел.
– У меня нет выбора, – рокочет быстроногий. – Я полюбил.
Ночь усмехается снова.
– Полюбил? Ахиллес, который тащит в постель и рабынь, и пленённых царских дочек, и похищенных цариц без разбора с такой же лёгкостью, как другие едят маслины, только косточки выплюнутые летят? Ты полюбил?
– Во всём виноваты духи Афродиты с феромонами, – вставляет Гефест, не поднимаясь с колен. Богиня обрывает смех.
– Какая марка?
– Номер пять, – ворчит кузнец. – Зелье Пака[47 - Пак – проказливый дух; один из главных персонажей в комедии У. Шекспира «Сон в летнюю ночь».]. Запускает в кровяной поток саморазмножающиеся наномашинки, которые постоянно производят всё больше молекул зависимости, а также лишает мозг эндорфинов и сератонина, если жертва не действует под влиянием одержимости. Противоядия не существует.
Ночь обращает скульптурное лицо-вуаль к Ахиллесу.
– По-моему, тебя как следует поимели, Пелид. Зевс нипочём не позволит восстановить кратковечного, тем паче амазонку: об этой расе он вообще не вспоминает, а если и вспомнит, то сразу выкинет из головы. Отец всех богов и людей не даст и ломаного гроша за жизнь амазонки, особенно девственницы. Для него воскресить смертного – значит осквернить умения и баки Целителя.
– А я всё равно попрошу, – упрямо говорит быстроногий. Большегрудый призрак в эбеновых лохмотьях молча глядит на него, потом на коленопреклонённого Гефеста.
– Хромой покровитель огня, усердный ремесленник на службе у более благородных олимпийцев, что ты видишь, взирая на этого кратковечного?
– Идиота траханого, – хмыкает калека.
– А вот я вижу квантовую сингулярность, – кидает Никта. – Чёрную дыру вероятностей. Тысячи уравнений с одним и тем же трёхбалльным решением. Отчего это, кузнец?
Гефест ещё раз хмыкает.
– Ещё щенком, почти личинкой, его мать Фетида, та, что со спутанными водорослями на грудях, держала надменного отпрыска в небесном квантовом пламени. Вероятность его погибели: день, час, минута и способ – стопроцентна, и поскольку не подлежит изменениям, то вроде как наделяет Ахилла неуязвимостью ко всем остальным опасностям.
– Да уж-шшшшшшшшш, – шипит окутанная мглой богиня. – Скажи мне, сын Геры, муж бестолковой Грации, она же Аглая Преславная, почему ты помогаешь этому человеку?
Карлик склоняется ниже.
– Сначала он одолел меня в честном бою, возлюбленная повелительница ужасного мрака. Потом я и сам втянулся: получилось так, что наши интересы совпали.
– Так ты желаешь найти владыку Зевса? – шепчет Ночь.
Откуда-то справа, из чёрных каньонов, доносится вой.
– Моё желание, о богиня, – остановить поток растущего! Хаоса.
Та, к кому он обратился, кивает и поднимает лик-покрывало! к тучам, клубящимся вокруг замковых башен.
– Я слышу крики звёзд, хромой ремесленник. И знаю: говоря о Хаосе, ты имел в виду хаос на квантовом уровне. За исключением Зевса ты единственный меж олимпийцев, кто помнит нас и наши мысли до Великой Перемены… кого занимают мелочи вроде физики.
Гефест молчит, не смея оторвать взора от чёрного камня.
– Ты следишь за квантовым потоком, кузнец? – В голосе Никты сквозит непонятное Ахиллесу раздражение и гнев.
– Да, богиня.
– И сколько, по-твоему, нам осталось, если воронка хаоса вероятностей продолжит расти логарифмически?
– Несколько дней, богиня, – басит калека. – А то и меньше.
– Судьбы согласны с тобой, отродье Геры, – роняет призрак. Пелиду мучительно хочется прижать заскорузлые ладони к ушам, лишь бы не слышать раскатов сумасшедшего прибоя. – Мойры, эти чужеродные существа, которых смертные нарицают богинями участи, денно и нощно корпят над электронными счётами, манипулируя пузырями магнитной энергии на многомильных витках вычислительной ДНК, и с каждым днём их взгляды на будущее становятся всё туманнее, нити вероятностей расслаиваются, путаются – можно подумать, сломался ткацкий станок самого Времени.
– Это всё гребаный Сетебос, – ворчит Гефест. – Тысяча извинений, мадам.
– Да нет, ты совершенно прав, кузнец, – отвечает чёрная великанша. – Это всё гребаный Сетебос; в кои-то веки он вырвался на волю из арктических морей своего мира. Знаешь, ведь Многорукий уже явился на Землю – не на планету сего кратко-вечного, а на нашу прежнюю родину.
– Нет, – говорит хромой и наконец-то поднимает лицо. – Этого я не знал.
– О да, Мозг пролез через Брано-щёлку. – Никта хохочет, и Ахиллес не выдерживает: зажимает ладонями уши. Подобные звуки не для смертных.
– И что обещают Мойры? – шепчет Гефест.
– Прядильщица Клото сулит нам считанные часы прежде, чем квантовый поток взорвёт изнутри эту вселенную, – молвит богиня. – Атропа Неотвратимая, владеющая ненавистными ножницами, лезвия которых в намеченный миг перерезают нить каждой жизни, уверяет, будто бы впереди целый месяц.
– А что Лахесис? – спрашивает покровитель огня.
– Та, кто распределяет жребии, самая искусная, на мой взгляд, из одолевших фрактальные волны электронных счётов, предвещает победу Хаоса в этой вселенной и в этой Бране через неделю-другую. Как ни крути, а времени остаётся в обрез, ремесленник.
– Ты помышляешь о бегстве, богиня?
Ночь не отвечает. По склонам утёсов и глубоким долинам эхом разлетается вой. Призрак наконец изрекает:
– А куда бежать, кузнец? Даже нам, горстке первичных бессмертных, никуда не деться из этого мира, где мы родились, если он будет ввергнут в хаос. Какую бы Брану мы ни создали, куда бы ни телепортировались, вслед за нами потянутся нити разрушения. Нет, ремесленник, это бессмысленно.
– Что же делать, богиня? – рычит Гефест. – Наклонимся ниже, обхватим сандалии руками и чмокнем на прощание свои бессмертные зады?
Ночь издаёт неразборчивый звук, похожий на весёленький шторм на Эгейском море.
Скачать книгу [0.63 МБ]
Пирамида