В её ладони возникает маленький, украшенный драгоценными камнями клинок.
Бережно переложив любимую на правую руку, ахеец принимает подарок левой.
– Ну и что это?
– Кинжал.
– Сам вижу, что кинжал! – рычит Ахиллес, невзирая на бессмертный ранг собеседницы, третьерожденной среди богов, дщери верховного Зевса. – Клянусь Аидом, разве недостаточно мне собственного меча и большого ножа для разделки мяса? Забери свою игрушку обратно.
– Но этот клинок особый, – говорит Афина. – Им ты сможешь убить даже бога.
– Я и с обычным оружием резал их дюжинами.
– Резал, верно, – кивает Паллада. – Но только не лишал жизни. Моё лезвие способно причинить олимпийской плоти столько же вреда, сколько твой жалкий меч – какому-нибудь кратковечному.
Герой поднимается, с лёгкостью переместив тело царицы на плечо. Теперь клинок сверкает у него в правой руке.
– С какой, интересно, радости ты даёшь мне сей щедрый подарок? Долгие месяцы наши стороны воевали друг с другом, и вдруг ты предлагаешь себя в союзницы?
– На то есть свои причины, сын Пелея. Где Хокенберри?
– Хокенберри?
– Да, этот бывший схолиаст, а ныне тайный лазутчик Афродиты, – произносит бессмертная. – Он ещё жив? Мне нужно потолковать с этим смертным, но я до сих пор не знаю, где его искать. С недавнего времени защитное поле моравеков не даёт божественным взорам видеть, как прежде.
Ахиллес озирается и удивлённо моргает; кажется, он лишь теперь заметил, что стал единственным из живых людей, кто задержался на красной равнине Марса.
– Хокенберри был здесь пару минут назад. Мы разговаривали как раз перед тем, как я… её… пронзил… – Из глаз мужчины снова бегут потоки слез.
– Жду, не дождусь, когда мы с ним снова встретимся, – бормочет Паллада себе под нос. – Настал день расплаты, которого кратковечный так долго мечтал избежать.
Протянув могучую, стройную руку, она поднимает лицо героя за подбородок и смотрит прямо в глаза.
– Желаешь ли ты, о Пелеев сын, увидеть эту женщину… вернее, амазонку… живой и к тому же своей невестой? Ахиллес округляет глаза.
– Я желаю только избавиться от любовных чар, богиня. Паллада качает головой, облечённой в золотой шлем. Багровое солнце окутывает блеском её доспехи.
– Феромоны вынесли приговор, и он окончателен. Дышит она или нет, Пентесилея – твоя первая и последняя страсть в этой жизни. Так хочешь ли ты получить её невредимой?
– Да!!!– кричит сын Пелея и шагает вперёд, с любимой женщиной на плече и безумным блеском в очах. – Воскреси мне её!
– Никому из богов и богинь это, увы, не под силу, – печально молвит Афина. – Помнишь, как ты однажды сам говорил Одиссею: дескать, можно, что хочешь, добыть – и коров, и овец густорунных, можно купить золотые треноги, коней златогривых, – жизнь же назад получить невозможно (заметь, ни мужу, ни женщине, о быстроногий); её не добудешь и не поймаешь, когда чрез ограду зубов улетела[25 - Перев. В. Вересаева.]. Даже верховный Зевс не имеет власти над ужасными вратами смерти, Ахилл.
– Тогда какого хрена ты здесь обещаешь? – рявкает мужеубийца.
Ярость клокочет в нём наравне с любовью – они точно масло и вода, точно пламя и… нет, не лёд, но другой вид огня. Грек чересчур проникается этой самой яростью и чересчур крепко сжимает в руке кинжал, пригодный для разделывания богов и богинь. Он даже суёт оружие за широкий пояс – так, от греха подальше.
– Вернуть Пентесилею из мёртвых можно, – продолжает Афина. – Только не в моих это силах. Я могу лишь окропить её тело особой амброзией, избавляющей от любого тлена. Покойная навеки сохранит и нежный румянец на щеках, и еле заметную толику живого тепла, что угасает сейчас под твоими пальцами. Её красота никогда не увянет.
– А мне-то что проку? – гаркает быстроногий. – Ты что, и вправду принимаешь меня за поганого некрофила?
– Ну, это уж твоё личное дело. – Собеседница скабрезно подмигивает, и рука Пелида снова тянется к подаренному клинку.
– Но если ты у нас – человек действия, – продолжает бессмертная, – полагаю, тебе не составит большого труда вознести любимую на вершину Олимпа. Там, у самого озера, располагается огромное здание, в котором – это и есть наш секрет – в прозрачных, наполненных некоей жидкостью баках чуждые этому миру создания залечивают все наши раны, любые повреждения, возвращая улетевшую жизнь, по твоему же удачному выражению, обратно за ограду зубов.
Герой поворачивается, измеряет взглядом внушительную гору, блистающую в солнечных лучах. Ей нет конца. Вершина теряется где-то за облаками. Крутые скалы у подножия – всего лишь безобидное начало, подступ к исполинскому массиву – и сами не ниже четырнадцати тысяч футов.
– Значит, на Олимп… – задумчиво произносит Ахилл.
– Раньше там был эскалатор… Ну, лестница такая, – поясняет Афина, указывая долгим копьём. – Видишь вон те развалины? По ним добираться по-прежнему проще всего.
– Но мне придётся сражаться на каждом шагу, – жутко ухмыляется кратковечный. – Мы ведь ещё воюем с богами. Паллада сверкает зубами в ответ.
– Богов сейчас занимают междоусобные битвы, сын Пелея. К тому же все в курсе, что Брано-Дыра захлопнулась и смертные больше не угрожают Олимпу. Могу поспорить, никто тебя не заметит и не помешает в пути. А вот когда окажешься на месте, бессмертные, пожалуй, забьют тревогу.
– Афродита, – шипит быстроногий мужеубийца.
– Да, она непременно там будет. И ещё Арес. Создатели маленькой преисподней, в которой ты сейчас очутился. Дозволяю тебе прикончить обоих. А за свою поддержку, милость и чудесную амброзию я попрошу лишь об одной услуге.
Ахиллес оборачивается, молча ждёт.
– Уничтожь прозрачные баки, как только воскресишь свою амазонку. Прикончи Целителя – огромную, похожую на сороконожку тварь, безглазую и со множеством рук. Разрушь без остатка всё, что найдётся в том зале.
– Богиня, разве твоё бессмертие от этого не пострадает?
– С этим я сама разберусь, о сын Пелея.
Афина Паллада протягивает руки ладонями вниз, и золотые капли амброзии падают на окровавленное, пронзённое тело Пентесилеи.
– Иди же. А мне пора заниматься своими делами. Скоро решится судьба Илиона. А твой жребий здесь, на Олимпе. Она указывает на вулкан, уходящий громадой в небо.
– Ты говоришь так, словно я наделён божественной силой и властью, – шепчет ахеец.
– Ты всегда был наделён ими, сын Пелея, – изрекает Паллада и, воздев незанятую руку для благословления, квитируется прочь.
Раздаётся негромкий хлопок: это воздух устремляется в образовавшийся вакуум.
Ахиллес опускает царицу наземь, подле других мертвецов, но лишь затем, чтобы завернуть её тело в самое чистое покрывало, какое только удаётся разыскать в боевом лагере. Затем находит свой щит, копьё и шлем, походный мешок с хлебами, кожаные мехи с вином, которыми запасся несколько часов назад – как давно это было! Наконец, приладив оружие, он преклоняет колени, поднимает убитую амазонку и шагает навстречу вулкану Олимпу.
– Вот дерьмо! – Даэман стягивает с лица туринскую пелену.
Сколько прошло минут? Он проверяет напульсную функцию ближней сети. В округе – ни единого войникса. Окажись они рядом, уже давно бы разделали мужчину, как пойманного лосося, пока он здесь прохлаждался, захваченный драмой.
– Ну и дерьмо, – повторяет бывший коллекционер. Никакого ответа. Лишь волны негромко плещут о берег.
– Что же сейчас важнее? – бормочет сын Марины. – Как можно скорей доставить эту заработавшую штуковину в Ардис-холл и разобраться, зачем Калибан оставил её для меня? Или вернуться в Парижский Кратер и разведать, что на уме у многорукого-словно-каракатица?
С минуту он тихо стоит на коленях, потом поднимается с песка, убирает расшитую пелену в заплечный мешок, вешает меч на пояс, подхватывает лук и устремляется на пригорок, к заждавшемуся факс-павильону.
Скачать книгу [0.63 МБ]
Пирамида