Вскоре пришлось повернуть обратно: четвёрка наткнулась на остовы двух растерзанных коров и окровавленные кости, разбросанные по каменистому обрыву, а десять минут спустя – на шкуру, позвоночник и череп, оскалившийся причудливо изогнутыми зубами.
Никто настороженно вскинулся, опустил руку на длинное копьё и медленно повернулся вокруг своей оси, оглядывая каждый валун или дерево.
– Это, наверное, был другой саблезубый тигр? – предположила Ханна.
– Ну да, – кивнул бородач. – Или войникс.
– Войниксы не едят, – вставил Харман и тут же устыдился собственной недогадливости.
Никто покачал головой, тряхнув седеющими кудрями.
– Нет, но саблезубый мог напасть на этих тварей, а скушали его уже потом, возможно, свои же кошачьи родственники. Видели вон там, на рыхлой земле, рядом с отпечатками лап следы войниксов?
Харман закусил губу: он их тоже заметил, однако по невнимательности не придал значения.
В общем, друзья повернули назад, и глупый бык тащился, будто назло хозяевам, со скоростью смертельно больной улитки, хотя Никто и пытался подбодрить его древком копья, а подчас и острым наконечником. Колёса и ось опасно скрипели всю дорогу; однажды пришлось остановиться и править расшатавшуюся втулку. Между тем в лесу похолодало ещё сильнее; ветер нагнал откуда-то низкие тучи. Уже начало смеркаться, а путники одолели только половину дороги.
– Хорошо хотя бы, что нас ожидает горячий ужин, – промолвила Ханна, известная своим оптимизмом, который отказывал этой высокой и статной женщине разве что в часы безнадёжной любовной тоски. Впрочем, сейчас даже её беззаботная улыбка смотрелась немного вымученной.
– Попробуй ближнюю сеть, – посоветовал Никто.
Древний грек не имел напульсных функций. Зато его тело – не просто старого, а очень старого образца, чистое от любых наногенетических штучек, которыми около двух тысячелетий была напичкана человеческая кровь, – не могла уловить и зарегистрировать ни одна сеть.
– Только помехи, – сообщила Ханна, поглядев на голубой овал над запястьем, и отключила поиск.
– Ну и ладно, мы тоже стали невидимками, – сказал её молодой поклонник, не сводя с неё настойчивого взгляда. На шее Петира висела дротиковая винтовка, рука сжимала грозное копьё.
Четвёрка продолжала еле-еле плестись по лугу вслед за громко скрипящими дрожками, царапая ноги о высокие острые травы. Харман то и дело косился на обнажённые икры и голени Одиссея, про себя удивляясь, почему их не покрывает сплошная сеть алых рубцов.
– Похоже, целый день коту под хвост, – заметил вслух Петир.
Никто пожал плечами.
– По крайней мере теперь нам известно, что в Ардисе кто-то истребляет оленей. Ещё месяц назад на такой охоте я обязательно подстрелил бы пару-другую.
– Новый хищник? – Харману сделалось не по себе.
– Может, и так, – ответил бородач. – Или же войниксы разогнали скотину, а сейчас истребляют лесную дичь, лишь бы мы передохли с голоду.
– Неужели они такие сообразительные? – подняла брови Ханна.
Люди привыкли смотреть на этих полумеханических-полуорганических созданий сверху вниз, видя в них только рабочую силу – бессловесную и тупую, способную лишь выполнять команды, запрограммированную на то, чтобы заботиться о хозяевах и защищать их от всяких напастей, подобно сервиторам. Однако в день Великого Падения сервиторы сломались, а войниксы стали смертельными врагами рода человеческого. Никто ещё раз пожал плечами.
– Они могут действовать и сами, но в основном получают приказы, как и прежде. А вот откуда – трудно сказать.
– Уж точно не от Просперо – воплощённой ноосферы или как его там, – вполголоса вставил супруг и возлюбленный Ады, – Помню, Сейви говорила, что этот… ну, он… создал Калибана и маленьких калибано для защиты людей от войниксов. Они вообще не из нашего мира.
– Сейви, – хмыкнул грек. – Даже не верится, что старуха отдала концы.
– Она мертва, – подтвердил Харман. На орбитальном острове они с Даэманом стали свидетелями того, как чудовище по прозванию Калибан убило её и неизвестно куда отволокло безжизненное тело. – А ты давно её знал, Одиссей… то есть Никто?
Коренастый мужчина погладил коротко стриженную бороду с проседью.
– Давно ли я знал Сейви? В пересчёте на реальное время – несколько месяцев… растянутых на деле до тысячи лет. Иногда мы даже спали вместе.
Ханна застыла будто вкопанная.
Никто усмехнулся:
– Ну да. Она в своей криоколыбели, а я – во временном саркофаге у Золотых Ворот. Рядышком, но по отдельности, как малыши в разных люльках. Я бы назвал это платонической близостью, если упоминать всуе имя одного из моих земляков. – И грек от души расхохотался, хотя ни один из товарищей не мог разделить веселья. Отсмеявшись, он произнёс: – Не стоит, Харман, верить каждому слову старухи. Она врала напропалую и много в чём не разбиралась.
– Я не встречал на свете более мудрой женщины, – ответил девяностодевятилетний. – И вряд ли когда-нибудь встречу кого-то подобного ей.
Никто сухо улыбнулся.
– А вот насчёт последнего ты прав.
На пути четвёрке пришлось пересечь небольшой поток, бежавший куда-то к реке. Каждый шаг заставлял опасно раскачиваться на краю валуна или павшей коряги. Страшновато промочить одежду или ноги в такой холод. Бык невозмутимо брёл по ледяной воде, с грохотом волоча за собою дрожки. Петир добрался до берега первым и встал на страже с оружием наготове, дожидаясь товарищей. Путники уже не шли по следам разбежавшегося скота: теперь они знали дорогу. Оставалось перевалить за покатый лесистый утёс, миновать усеянный камнями луг, потом ещё немного, а там уже – Ардис-холл, тепло, еда и сравнительная безопасность.
Горы тёмных облаков на юго-востоке поглотили солнце, и за считанные минуты на потемневшем небе проступили яркие кольца. В дрожках лежали два фонаря, и Харман захватил запасные свечи, однако в них ещё не было нужды. Вот когда тучи заволокут и кольца, и звёзды – тогда, пожалуй…
– Интересно, Даэман отправился за своей матерью? – подал голос Петир.
Похоже, молодой человек тяготился долгими паузами.
– Лучше бы меня подождал, – отозвался Харман. – Или пока там не наступит день. В Парижском Кратере нынче неспокойно. Никто хмыкнул.
– Странно, но среди -всей вашей братии Даэман, кажется, лучше всех умеет о себе позаботиться. Признайся, Харман, ведь он и тебя удивил?
– Ничуть, – фыркнул супруг Ады, однако призадумался и понял, что солгал.
Всего лишь год назад, при первой встрече, перед ним предстал вечно ноющий, пухлый маменькин сынок, способный только ловить бабочек и соблазнять юных девушек. Сказать по совести, девяностодевятилетний мужчина вообще подозревал, что парень явился тогда в Ардис-холл с одной целью – прельстить кузину Аду. В начале их похождений Даэман держался трусовато и беспрестанно хныкал по поводу и без повода, но самое интересное: Харман уже не мог не признаться хотя бы перед собой, что сам он изменился гораздо меньше, чем этот холеный коллекционер насекомых. Не кто иной, как изголодавшийся, однако исполненный решимости Даэман, похудевший на сорок фунтов, зато злющий, как чёрт, сразился врукопашную с Калибаном в условиях почти нулевой гравитации на орбитальном острове Просперо. Если бы не кузен Ады, её возлюбленному и Ханне нипочём бы не выбраться оттуда живыми. Со дня Великого Падения парень посерьёзнел, сделался молчаливее, с упорством отдался овладению навыками борьбы и выживания – всего, чему брался учить Одиссей.
Харман даже немного завидовал. Он-то считал себя естественным вожаком колонии: всё-таки самый старший, самый мудрый, каких-то девять месяцев назад – единственный, кто умел – или желал – читать книги, единственный человек на планете, кто догадывался о её шарообразной форме, однако… Почему те же испытания, что закалили Даэмана, ослабили дух и тело его более опытного товарища? «Неужели дело в моём возрасте?» Внешне супруг Ады смотрелся на тридцать с лишним – сорок лет, как и любой мужчина за восемьдесят – по крайней мере в эпоху до Падения. В баках, где извивались клубки зелёных червей и булькали химикаты, его организм четырежды обновлялся во время прошлых визитов. «Ну а как насчёт души?» Вот о чём стоило беспокоиться. Что, если старость есть старость, и даже искусная работа над мускулами, кожей и нервами здесь не поможет? Не улучшало настроение ещё и то, что нога по-прежнему страдала от ран, полученных девятью месяцами ранее на проклятом острове Просперо. Лазарет, в баках которого мужчине заштопали бы любое повреждение, был уничтожен. Верные сервиторы больше не подплывали по воздуху, дабы перевязать и залечить последствия мелких несчастных случаев. Теперь уже девяностодевятилетний точно знал: нога никогда не заживёт полностью, он обречён хромать до конца своих дней. Веселее от этой мысли не становилось.
Охотники шли через лес в молчании: каждому казалось, что попутчики погружены в тяжёлые думы. Харману выпало вести в поводу быка, который с наступлением темноты начал упрямиться ещё сильнее. Стоило тупой и норовистой скотине свернуть с пути, разбить повозку о дерево, и четвёрке пришлось бы либо провести всю ночь под открытым небом, пытаясь починить дрожки, либо бросить их на дороге. Путников не прельщал ди тот, ни другой расклад.
Одиссей-Никто бодро ступал рядом, подстраиваясь под черепаший шаг быка и хромого Хармана. Возлюбленный Ады посмотрел на Ханну, которая не сводила тоскливого взора с приземистого бородача, на Петира, безнадёжно пожирающего глазами Ханну, – и ему захотелось опуститься на холодные камни, чтобы зарыдать – зарыдать о мире, где насущные заботы не оставили места слезам. Вспомнилась потрясающая, недавно прочитанная пьеса Шекспира – «Ромео и Джульетта». Неужели затронутые в ней слабости и ошибки свойственны человечеству даже теперь, спустя почти два тысячелетия самоэволюции, наноинженерии, генетических манипуляций?
«Может, не надо было разрешать жене беременеть?» Вот о чём. он задумывался чаще всего.
Ада хотела ребёнка. Харман тоже. Более того, как это ни странно после четырнадцати веков безмыслия, оба мечтали о семье, когда мужчина остаётся с женщиной, и они вдвоём воспитывают собственное дитя, не доверяя малыша сервиторам. В мире до Великого Падения люди старого образца знали только своих матерей, почти ни один не ведал – да и не желал гадать, – кто же его отец. Учитывая, что людей на Земле, по словам Сейви, обитало не больше трёх сотен тысяч, что все они сохраняли здоровье и бодрость вплоть до самого окончания Пятой и Последней Двадцатки, что скудная культура многие века состояла из праздников и беспорядочных сексуальных связей, в те годы нередко случалось: дочери по незнанию совокуплялись с отцами.
Хармана это тревожило с тех самых пор, как он выучился читать и получил первое представление – эх, если бы раньше!– о жизни и ценностях человечества из далёкого прошлого. А ведь ещё девять месяцев назад люди не задумывались о таких мелочах, как инцест. Генетически встроенные наносенсоры, позволявшие выбирать между пакетиками спермы, тщательно законсервированными в теле женщины на долгие месяцы и даже Годы после каждого спаривания, попросту не дали бы ей предпочесть ближайшего родственника в качестве «производителя». Подобные ошибки исключались. Нанопрограмма не допускала промашек, хотя человечество совершало их на каждом шагу.
«Да, но сейчас-то всё иначе», – хмурился Харман. Семьи необходимы, это вопрос выживания. Дело даже не в частых нападениях войниксов и трудностях, обрушившихся на людей после Падения: землянам предстояла настоящая война, о ней предупреждал Одиссей. Правда, он уже не желал распространяться о своём пророчестве, обмолвился только, что бой будет великим. Кое-кто предполагал необъяснимую связь между грядущей битвой и осадой Трои, что составляла сюжет драмы в туринских пеленах, которыми развлекались люди до тех пор, пока вшитые микросхемы тоже не отключились. «Новые миры возникнут на твоей лужайке», – сказал грек Аде в ту памятную ночь.
Вот и последняя просторная опушка у кромки леса. Харман почувствовал, как он устал и напуган. Сколько можно задаваться вопросом, прав ли он был, когда разрушил небесный лазарет, возможно, выпустил на волю Просперо, а теперь ещё взялся натаскивать остальных создавать семьи, объединяться в группы для защиты от внешнего врага? Мужчине уже давно исполнилось девяносто девять лет, львиная доля которых растрачена впустую, не на поиски мудрости, – так что же он вообще мог знать?
Скачать книгу [0.63 МБ]
Пирамида